10 В холодном свете утра в происходящем не появилось больше смысла, чем прошлым вечером. Рен провела бессонные часы, размышляя о том, что произошло и что это значило для нее. Все, чего она добилась, – налитые кровью, опухшие глаза. Она стояла перед зеркалом в ванной, вздыхая над своим измученным отражением. Через тридцать минут у нее была назначена встреча с Лоури, и она не могла прийти к нему в таком виде. Это был тщательный процесс, великая иллюзия – превратить себя из девушки с красными глазами в квалифицированного медицинского работника. Она умылась холодной водой, посыпала покрытые пятнами щеки тальком и аккуратно заколола волосы. В итоге она была словно рыцарь в доспехах. Ее уверенной улыбки будет достаточно, чтобы убедить Лоури, что все в порядке. Она все еще выглядела доведенной до отчаяния – выдавала легкая злость в глазах, – но в свете того, как сильно изменилась ее жизнь, Рен начала подозревать, что слабое чувство безысходности стало ее постоянным атрибутом. Она снова включила воду и помыла руки. Горячая вода – вероятно, еще одно чудо электричества – успокоила боль в суставах. Пар поднялся вверх, посеребрив зеркало конденсатом. Как ей не испытывать отчаяния? Хэл Кавендиш жив и находится здесь, и она совершенно не могла понять, почему Алистер Лоури вызвал ее, чтобы исцелить человека, которого она презирает. Если бы она действовала на эмоциях, все, что потребовалось бы, – это одна перерезанная артерия или нейрон, и Жнеца Весрии не стало бы. Лоури знал это так же точно, как знал, какие напряженные отношения между их странами. Сокрытие от нее личности Хэла не было незначительным упущением – или благоразумным. А значит, единственным логичным объяснением было то, что Лоури считал имя ее пациента не важным. Или он просто не знал, кто он такой. Нет, даже Лоури не мог быть таким глупым, чтобы принять Жнеца Весрии за обычного мужчину. Впрочем, Кернос веками сохранял нейтралитет, да и само поместье скрывалось далеко в горах Драмлах. Лоури сам признался, что не следил за политикой до этого момента. Тем не менее все еще оставалось слишком много вопросов. Как Хэл попал сюда? И что он планировал, выдавая себя за слугу, в то время как его страна готовилась к войне? Не то чтобы хоть что-то из этого будет иметь значение, когда через две недели она с Хэлом уедет отсюда. Ранее Рен набросала письмо в местную транспортную компанию, и, когда мальчик-слуга принес ей завтрак, она сунула конверт ему в руку вместе с двумя золотыми монетами. Он вернулся наполовину замерзший два часа спустя с ответом. Р… Сегодня из-за погодных условий слишком опасно уезжать, но через две недели мы сможем спуститься с горы. Встретимся ровно в 05:00. Счастливо оставаться. – Эдвард Коллинз, Транспортная компания «Алдешот След» Все, что ей следовало делать до этого момента, – продолжать строить из себя целителя. По вчерашнему осмотру она могла сказать, что состояние Хэла критическое. Она должна вылечить самые опасные симптомы, прежде чем перевести его в другую комнату, не говоря уже о том, чтобы ехать через всю страну в снежную бурю. «Всего четырнадцать дней, – напомнила она себе. – Ты сможешь сделать все что угодно за эти четырнадцать дней». Даже солгать самому влиятельному человеку в Керносе и вылечить самого разыскиваемого человека в Дану. Рен вздрогнула от внезапного укола в руках. В раковине плескалась розовая от крови вода. Холодный воздух прошлой ночью высушил ее кожу, и она была так рассеянна, когда мыла руки, что, должно быть, натерла их до крови. Она закрыла кран. Кровь скользкой струйкой стекала с кончика ее пальца, затем с глухим шлепком упала в белую как кость раковину. Как раз в этот момент чей-то стон – далекий, почти приглушенный – заставил мурашки пробежать по коже. «Что это было?» В звуке слышалась крайняя степень отчаяния. Поспешно залечив ссадины на руках, Рен выскользнула из туалета в коридор. Из комнат не доносилось ни звука, кроме до боли знакомого тиканья часов. Воздух кипел от возмущения. «Это место принадлежит живым, и оно больше не ваше», – подумала она. Нет, она не будет поддаваться панике из-за такой чепухи. Привидений не существует. Она просто слышала стон дома, когда он раскачивался на ветру, а бессонница добила ее и без того расшатанные нервы. И все же не помешало бы осмотреть ее новый дом. Ради научного исследования, конечно же. В коридоре, где располагались ее комната и комната Хэла, было еще множество дверей. Все, что она пыталась открыть, были заперты, кроме последней. Сначала и эта дверь сопротивлялась, но, когда она надавила на нее всем весом, замок со скрипом поддался, и дверь приоткрылась на дюйм. На мгновение Рен заколебалась, прижав ладонь к лакированному дереву. Она не могла вот так просто вторгнуться в частную жизнь своего работодателя. Но дверь открылась перед ней, словно приглашая войти. Так она и поступила. Холодный сквозняк прошелестел по ее коже, как вздох облегчения. Пыль кружилась в молочном потоке солнечного света. Он блестел на стеклянных витринах и тусклом металле, заставляя ее моргать, пока глаза не привыкли. Когда темные пятна перед глазами исчезли, Рен обнаружила, что находится в настоящем музее антикварных вещей. На деревянных стендах лежала целая коллекция предметов: клинки с замысловатым рисунком от сварки и элегантными серебряными узлами, пули с выгравированными гильзами. В углу висела старая данийская военная форма эпохи Мариан, почти двухвековой давности, пальто с длинными черными рукавами, на которых серебряной нитью были вышиты фазы Луны. Табличка рядом с ним гласила: «ШИНЕЛЬ ГЕНЕРАЛА АХЕРН, КОТОРУЮ ОНА НОСИЛА, КОГДА ВЕЛА СВОИ ВОЙСКА К ПОБЕДЕ В БИТВЕ ПРИ ГРЕЙНЕ (1663)». Но самым странным был портрет, висящий на одной из стен, обрамленный окнами. Она подошла к тяжелой, отделанной золотом раме и, прищурившись, посмотрела на знакомое лицо мальчика. Это был портрет молодого Лоури, одетого в красное шерстяное пальто и задумчиво смотрящего вдаль. Блестящий аксельбант обвился вокруг его плеча, как змея, а рука сжимала рукоять сабли. Несмотря на огонек в его глазах и развевающиеся на ветру темные кудри, он выглядел… Что ж, он выглядел как солдат. Зачем ему все эти реликвии? Тщательный подбор экспонатов и обширность коллекции указывали на одержимость, которую сама Рен испытывала только тогда, когда была вовлечена в исследования. Но насколько она знала, он никогда не служил в вооруженных силах Керноса. А даже если и служил, Рен была уверена, что солдат в этой стране было немногим больше, чем исследователей боеприпасов. – Я вижу, вы нашли мой небольшой музей. Рен вздрогнула и медленно повернулась на звук мягкого смешка. Лоури стоял в дверном проеме, одетый в жилет из золотой парчи и темно-бордовый галстук. При виде шелка, блестящего на его шее, она вспомнила о своей крови в раковине. Его сверкнувшие в полумраке глаза остановились на ней. Тяжелый взгляд, глаза, лишенные всякого веселья, казалось, могли пронзить ее насквозь. – Милорд, – заикаясь, сказала Рен. – Я не ожидала увидеть вас здесь. – Я закончил работу раньше, чем планировал, поэтому пришел за вами, – ответил Лоури. – И вот вы здесь, на кладбище моего детства. – Прошу, простите мое вторжение. Мне… стыдно, что подобное происходит уже во второй раз. – Мне не за что вас прощать. – Когда Лоури вышел из темноты коридора, вся его суровость испарилась, как утренний туман. Яркий свет в комнате смягчил черты его лица, придав им уже знакомое спокойствие. – Пытливый ум, пожалуй, самое ценное качество в Керносе. Осмелюсь сказать, вы идеально вписываетесь. Он пробирался сквозь экспонаты, пока не встал рядом с ней, и Рен была готова поклясться, что он наверняка сможет услышать стук ее сердца. Солнечный свет пробивался сквозь его темные волосы, и он сиял. Неужели она вообразила его раздражение? Прочистив горло, Рен попыталась найти подходящий способ выразить свое замешательство. – Вы изучаете историю? – О нет, я просто любитель. – Я думала, вы не интересуетесь политикой. – Политикой – нет. – Лоури скрестил руки за спиной, глядя на свой портрет. – Войной – определенно. По крайней мере, когда я был примерно вашего возраста. Все это казалось мне довольно романтичным. – Романтичным? – переспросила Рен, не в силах сдержать язвительность в голосе. Он робко засмеялся, наклонив к ней голову. – Что ж, мне было шестнадцать. Мне было скучно, и я был полон стремления умереть за что-то большее, чем я сам. Я почти ничего не видел за пределами этих стен, не говоря уже об этих проклятых горах. У меня было все, что я должен был хотеть по мнению родителей. Образование, еда, вино, пышные балы, слуги, которые, казалось, говорили только: «Да, милорд». Отец держал меня взаперти, пока вы все были заняты тем, что убивали друг друга. Я был в печали. – Но… все любят вас, милорд. Как вы могли быть несчастны? – Я всех веселил, – поправил он, – но никто не уважал меня. Я мечтал завоевать признание – восхищение – как военный человек. Так что, я полагаю, страдание действительно казалось романтичным для юного глупца, каким я, собственно, и был. Рен не могла посочувствовать ему, лорду, скучающему из-за своей слишком очаровательной жизни и жаждущему восхищения, цену которого он никогда не поймет. – Так, значит, вы… собирали вещи? – Верно. – Когда он повернулся к дьявольски острому кинжалу, косой луч света ударил в его бледные как лед глаза. Он снял оружие с подставки и повертел в руке. Рен не могла отвести взгляда от заостренного края. – И если мне везло, брат Чарльз иногда откладывал книги по экономике, чтобы сразиться на мечах. Отец всегда был в восторге, когда видел, как мы возимся с дорогими предметами антиквариата, которые он мне купил. – А когда Чарльз этого не делал? – Я находил другие способы занять себя. – Кинжал в его руке сверкнул отражением его улыбки, обращенной к ней. – Если Чарльза нельзя было беспокоить, всегда были слуги, собаки или лошади, которых можно было заставить уделить мне внимание. А уж склонность к убеждению у меня всегда была. Когда он поставил кинжал обратно, Рен почувствовала странное облегчение. – Но хватит обо мне. – В тоне Лоури появилась нервозность. – Как дела у нашего Генри? «Печально», – хотела ответить она. Однако, как Рен подозревала, Лоури не был тем, кто мог бы справиться с горькой правдой. – Он… болен. Исходя из моей первоначальной оценки прошлой ночью, я бы сказала, что его наиболее тревожные симптомы – это повреждение легких и нарушения работы сердца. Я провела терапию, как могла. Болезнь довольно агрессивная. Он тихо выругался. – Вы знаете какая? – Нет. Пока нет. – От того, что она призналась в этом вслух, ее захлестнула волна стыда. Даже если обстоятельства были… далеки от идеала, она никогда не была так обескуражена болезнью. Рен отвернулась, чтобы рассеянно осмотреть кремневый пистолет в чехле. – Она не похожа на те, что я видела раньше. В письме вы упоминали, что другие медики тоже не смогли это выяснить. – Верно. – Лоури нахмурился. – Ни один из их тестов не выявил ничего информативного. – Понятно. – Рен старалась говорить как можно спокойнее. Паника ей не поможет. – Что ж, на данный момент болезнь достаточно хорошо реагирует на мою магию. Вскоре я получу более конкретные ответы. – Я могу только молиться об этом. Если умрет еще кто-нибудь… – Он не умрет, – твердо заявила Рен. – Обещаю. «По крайней мере, не в этом доме». – Если бы только у меня была ваша уверенность, – произнес Лоури. – Или ваши способности. За многие годы я впитал достаточно бредней отца о биологии, но что хорошего в знаниях, если их нельзя использовать, чтобы помочь людям? Я чувствовал себя таким беспомощным. Рен нахмурилась. В отношении любого другого пациента или мецената она могла бы выразить больше сочувствия. Однако она была вымотана и все еще раздражена. В конце концов, перед ней стояла более важная задача, чем сохранение чувств Лоури. Она должна понять, знал ли он, что укрывает чудовище в доме. – Вы сделали что могли. – Рен ненадолго замолчала, не желая задавать наводящие вопросы. – Мне стало интересно, лорд Лоури… Генри еще не пришел полностью в себя, так что у меня не было возможности поговорить с ним. Скажите, кем именно он работает? Лоури выглядел озадаченным. – Он мой камердинер. Рен поджала губы, чтобы сдержать нетерпеливый вздох. – Вы знаете его полное имя?