Ссыльные В июле Джим и Хелен Бёрджесс вылетели из Нью-Йорка в штат Мэн, они везли своего старшего внука Эрни, семилетку, в летний лагерь. В Портленде они взяли напрокат машину, а когда доставили мальчика в лагерь и двинулись дальше, Хелен всплакнула – ребенок слишком маленький, твердила она, чтобы уезжать из дома на целый месяц; Джим в ответ уверял, что с пареньком все будет нормально. Направлялись они в Кросби, где жил Боб, брат Джима, со своей второй женой Маргарет. Прежде Хелен видела Маргарет лишь однажды, сколько-то лет назад, когда Боб привозил ее в Нью-Йорк, и Хелен поняла – трудно было не понять, – что город Маргарет категорически не понравился. Нью-Йорка она боялась – боялась всего вокруг! – и впоследствии Боб приезжал к ним один примерно раз в год. В штате Мэн Хелен не была лет десять, и когда они въехали в Кросби, она с любопытством смотрела по сторонам. Они проехали по побережью. На островах сосны, тонкие, прямые, и вода в заливе сверкала как сумасшедшая, потом появились дома – дощатые, но и кирпичные тоже. Солнце сияло, и на Мэйн-стрит устроили нечто вроде ярмарки, и люди расхаживали между палатками. – Здесь довольно мило, – сказала Хелен. – Да, неплохо, – согласился Джим. Дом Боба они нашли без труда, он стоял на краю Мэйн-стрит, большой старый кирпичный дом в четыре этажа. Теперь он был кооперативным, и Хелен, взбираясь на крыльцо под полуденным солнцем, радовалась, что приехала сюда. Но когда она увидела Маргарет, ее чуть удар не хватил: Маргарет – некогда блондинка с пышными, несколько неряшливо уложенными волосами – стала совсем седой, коротко стриженные волосы едва прикрывали уши. – Привет! – сказала Маргарет, и Хелен поцеловала ее в щеку, оставив след от губной помады, который она попыталась стереть пальцем. – Упс, – сказала Хелен. – А, ерунда, – ответила Маргарет, и Хелен с Джимом последовали за ней по невероятно крутой лестнице; по пути Маргарет сообщила, что Боб отправился за вином и скоро вернется. Ковровая дорожка на лестнице была серой и грязной, что удивило Хелен; она удивилась еще больше, когда вошла в квартиру – скорее, в квартирку, крошечную, всего из двух комнат, причем одну из них отвели под кухню, как-то странно меблированную: кушетка и два кресла в тон, на вид старье старьем, с желтоватыми потертостями на красной обивке, а рядом малюсенькая гостиная. Вроде бы имелась еще и спальня пролетом выше – по крайней мере, из гостиной куда-то наверх вела лестница, но Маргарет не пояснила, что там наверху, а Хелен не спросила. – Как у вас уютно, – сказала Хелен, поскольку надо было что-то сказать, учитывая, что Джим, сбросив пиджак, молча уселся на диване в гостиной. – Нормально, – ответила Маргарет и гостеприимно развела руками: – Вот так мы живем. Хелен подумала, что умом тронулась бы, живи она в двух таких комнатенках. Впрочем, окна были большими, доходили почти до пола, и из них открывался приятный вид, спору нет, – на парк с ветвистыми деревьями, густой травой и мальчишками, гоняющими мяч. – Ах, как замечательно, – сказала Хелен, садясь в кресло-качалку с треснувшей обивкой. Дверь на кухне скрипнула, и в гостиную вошел Боб. Джим поднялся, хлопнул брата по плечу. – Как ты, прохиндей? – с дружеской ухмылкой спросил Джим. – Хорошо выглядишь, братишка. – Ты тоже, – ответил Боб, хотя Хелен знала, что Джим – всегда в отличной форме и всегда красавец-мужчина – набрал десять фунтов за год и глаза у него будто уменьшились. – Ой, Бобби. – Хелен поцеловала деверя и погладила его по щеке. – Приве-е-ет, Бобби. И Боб расплылся в улыбке: – Привет, Хелен. Добро пожаловать в Кросби, штат Мэн. – Очаровательное место, – сказала Хелен. * * * Несколькими годами ранее Боб Бёрджесс спросил свою жену (к тому времени они были женаты пять лет; Боб перебрался в Мэн из Нью-Йорка, где прожил большую часть своей взрослой жизни), не будет ли она возражать, если они уедут из Ширли-Фоллз и поселятся в соседнем Кросби, и не успел он договорить, как понял: Маргарет расстроилась. – Ладно, не бери в голову, – мгновенно замял он тему. Но Маргарет спросила, почему он хочет сменить место жительства, и Боб ответил со всей прямотой: Ширли-Фоллз вгоняет его в уныние. Они сидели в гостиной с низким потолком, и в конце июня, когда происходил этот разговор, в комнате было сумеречно из-за недостатка естественного освещения; Боб огляделся и сказал: «Прости». Всякий раз, вспоминая тот вечер, он чувствовал, сколь велика его любовь к этой женщине, его второй жене Маргарет, служительнице унитарианской церкви, – любовь и благодарность за то, что она продолжила расспрашивать его, и вот что постепенно выяснилось: в уныние его приводит не столько сам город, обезлюдевший в последнее время, и не магазины на Мэйн-стрит, почти все закрывшиеся, кроме тех, где торговали сомалийцы, не только это – и даже не тихий ужас при мысли, во что превратилось это некогда живое шумное место, – но скорее воспоминания детства, когда он жил здесь и когда случилась автокатастрофа, в которой погиб его отец, Бобу на тот момент было четыре года. Он с удивлением осознал, что именно это воспоминание было источником его дискомфорта. Маргарет, однако, не удивилась: – Это разумное объяснение. Ты ведь жизнь прожил, думая, что убил своего отца. – Маргарет перебросила ногу на ногу и обратно. – А может, и убил, – сказал Боб. – Может, – пожала плечами Маргарет, голос ее звучал почти ободряюще. В свое время в семье Боба единодушно пришли к мнению, что в смерти отца виноват он. Но лет десять назад Джим, который был старше Боба на четыре года, признался: тогда именно он, Джим, баловался с ручным тормозом, машина тронулась с места, покатилась по наклонной подъездной дорожке и сшибла отца, вынимавшего почту из почтового ящика. Но поскольку Джим, Боб и Сьюзан – сестра-близняшка Боба – выросли на севере Новой Англии в эпоху, когда говорить о подобных вещах было не принято, они, соответственно, никогда и не заводили речь об этой семейной трагедии. До того дня, когда Джим, будучи уже в возрасте за пятьдесят, не рассказал Бобу, что ответственность за инцидент несет он, Джим. В итоге Боб почувствовал себя так, будто утратил нечто важное. У него отняли его привычное самовосприятие – эта мысль принадлежала Маргарет, и Боб мгновенно понял, что она права. Как бы то ни было, Маргарет согласилась переехать в соседний Кросби, находившийся в часе езды от Ширли-Фоллз. Приморский город и вполне симпатичный. * * * В час дня все четверо решили прогуляться. До гостиницы, забронированной Хелен и Джимом, было два квартала ходу, и все отправились регистрировать гостей; багаж они занесут позднее. По неширокому тротуару передвигаться можно было только по двое, и Джим с Маргарет шагали впереди, Боб с Хелен за ними. – Бобби, – сказала Хелен, – в последний твой приезд в Нью-Йорк ты собирался на обратном пути навестить Пэм. Я давно хотела тебя спросить, как все прошло? Пэм была первой женой Боба, и после развода они остались друзьями, к великому недоумению Хелен. – У нее все в порядке, – ответил Боб. – И было здорово повидаться. Гостиница начиналась с просторной веранды во всю стену, где сидели люди в белых креслах-качалках, Хелен помахала им, они покивали в ответ. Регистрировала их хорошенькая женщина с блестящими волосами, и когда обнаружилось, что родом она из Нью-Йорка, Хелен была потрясена. – Вам нравится здесь? – спросила она и услышала в ответ, что этой женщине и ее семье здесь очень хорошо. Она показала гостям их номер, двухкомнатный: маленькая гостиная с двумя уютными креслами и спальня – все как положено. Затем они прогулялись еще на два квартала дальше, до улицы Драйер-роуд, обсаженной с обеих сторон деревьями, и повернули обратно к Мэйн-стрит. – Какой прелестный городок, Бобби, – сказала Хелен, поднимаясь по жуткой грязной лестнице в квартиру деверя. План был такой: Джим и Боб отправятся в Ширли-Фоллз и вернутся к ужину. Их сестра Сьюзан по-прежнему жила в Ширли-Фоллз – единственная в семье, кто никогда никуда не переезжал, – а поскольку Сьюзан с Хелен не слишком ладили, было решено (еще накануне по предложению Маргарет), что Хелен с Маргарет останутся в Кросби, прогуляются на художественную выставку, устроенную в эти выходные на улицах города, и спустя несколько часов воссоединятся с мужьями. – Пока, пока, – попрощалась с мужчинами Хелен, чмокнув обоих, Маргарет лишь помахала им. Перед посещением выставки сели в гостиной передохнуть. Потеребив золотую сережку, Хелен спросила: – И все же, как вы поживаете? Маргарет сказала, что у них с Бобом все нормально, и поинтересовалась в ответ: – А вы? Хелен сказала, что беспокоится о малыше Эрни, затем достала телефон и показала Маргарет фотографии своих внуков; надев очки, которые она носила на шее на черном шнурке, Маргарет щурилась в телефон, восклицая: «Ой, какие лапочки!» – Наверное, я слишком много о них говорю, – сказала Хелен. Маргарет сняла очки: – Ничего страшного. Тогда Хелен показала ей еще два снимка и лишь затем убрала телефон. – Так мы идем? Маргарет взяла сумку, и они вышли из дома. * * * Стоило им выехать из Кросби и оказаться на узких местных дорогах, ведущих в Ширли-Фоллз, как Боба обуяла радость, взявшая верх над дурными предчувствиями, что не давали ему покоя уже некоторое время, – но теперь он просто радовался. За рулем был его брат. – Джимми, как здорово, что ты приехал, – сказал Боб. Брат улыбнулся ему и снова уставился на дорогу. – У тебя ведь все хорошо, да? – спросил Боб, внезапно ощутив некую перемену в Джиме, в чем именно заключалась эта перемена, он не мог сказать, но старший брат держался с ним немного как чужак. – Я в порядке, – ответил Джим. – Скажи лучше, как у тебя дела. И Боб рассказал – то, что Джиму было уже известно, – как он по-прежнему ездит в Ширли-Фоллз три раза в неделю на слушания в суд; Джим спросил, много ли у него клиентов среди сомалийцев, и Боб ответил, что кое-кто из них к нему обращается, но редко. Сомалийцы прибыли в штат Мэн почти двадцать лет назад и поселились в Ширли-Фоллз, решив, что там они будут в безопасности. Недавно Боб вел дело одной сомалийки, обвиненной в мошенничестве с социальным пособием, и Джим, казалось, слушал его с интересом. Джим, окончивший Гарвардскую юридическую школу, где ему выплачивали стипендию, прославился, защищая певца Уолли Пакера, обвинявшегося в убийстве своей подружки. Тогда Джим был на пике своей карьеры, но в последнее время его практика обмельчала, и когда Боб спросил, чем он сейчас занят, Джим, поморщившись, лишь махнул рукой. Вместо ответа он спросил: