В голове промелькнула мысль о том, что перекись не щиплет, но уже в следующую секунду пришлось стиснуть зубы и сделать глубокий резкий вдох, чтобы не сматериться в голос. Снова запах её волос заполнил сознание. Сколько можно? Вскинул подбородок, чтобы не упираться носом ей в макушку, чтобы не чувствовать этот запах, который, словно призрак преследует меня. — Всё, — произнесла она тихо и развернулась на месте. Опустил взгляд и увидел, что на мгновение весь ее боевой настрой был сбит близостью наших тел, которую она заметила, только повернувшись ко мне, и упершись взглядом в подбородок. — Что у тебя с бородой? — прохладные пальцы коснулись плешивого места. Рефлекторно дернул головой, не желая чувствовать её прикосновений. Кисти, покусанной собакой, было вполне достаточно. — Давай я тебе наложу кровоостанавливающую губку, — прочистила она горло и обошла меня по большой дуге. — Сядь за стол. Дождался, когда капля вспененной крови упадёт в раковину и присел на край стула, предоставив Соне возможность наложить какую-то желтую губку мне на раны. Вновь пришлось стиснуть зубы, потому что все эти манипуляции отзывались болезненной пульсацией. Сосредоточенно наблюдал за ее действиями. За тем, как собирает остатки крови ватными дисками. За тем, как она прикладывает губки и жестом показывает мне их придержать. За тем, как распаковывает бинт и обматывает им мою ладонь. Туго, но приятно. Словно душит боль. То, что нужно. Но за каждым жестом ее руки я наблюдал, ловя себя на том, что заинтересован не тем, как она мастерски меня спасает от кровопотери, а тем, что на безымянном пальце золотиться кольцо. Её сын сказал, что папы нет, но откуда тогда кольцо? Она прячется за ним от нежелательных знакомств? Или это простое кольцо, которое не налезло ни на один другой палец, кроме этого? Вряд ли… Это кольцо — обручальное. Мало кто станет носить его в качестве украшения. За тонкой пленкой странных мыслей заметил, что она всё еще дрожит. Её действия хоть и казались уверенными, но дрожь в руках всё еще осталась при ней. — Может, хочешь чай? — спросила она, собирая медикаменты. Поднял на нее взгляд. Заплаканные огромные глаза, красный нос и натянутая улыбка на изящных губах. Да, её губы были красивы. Это сложно отрицать. Небольшие, но пухлые. Подходящие к ее лицу. — Нет, — выронил сухо и встал из-за стола. Вернул стул на место и тихой поступью вышел из кухни в прихожую. — Ты босой, — указала она взглядом на мои ноги и нахмурилась, словно делая какие-то выводы. — Знаю. Снова спрятался внутри себя за бетонные стены, через которые всего несколько минут назад, зачем-то перемахнул, желая спасти ту, на которую мне плевать. Даже носки не надел. Так же, не шнуруя, надел кроссовки. Боясь активно шевелить кистью, вставил руки в рукава куртки, но застегивать не стал. Повернулся к двери и дернул ручку, с облегчением заметив, что она легко поддалась и открылась. — Спасибо, Паша, — услышал я прежде, чем закрыть дверь. Глава 8 И без того бледное лицо бледнело еще больше при жужжании триммера. Плешь на подбородке была весьма занимательна и, наверняка, имела очертания какого-нибудь острова или страны. Но появляться в таком виде в стенах университета, не казалось мне разумным. Можно было бы сослаться на то, что я не заметил дырки в бороде или вовсе ее прокурил совершенно случайно, но каждая придуманная мной отговорка выглядела еще более нелепее, чем сама проблема. Поэтому не осталось иного выхода, кроме как сбрить всё до состояния этой самой проблемы. Видимо, расширять проблемы — моё призвание. За год я брился несколько раз и все эти несколько раз были по-пьяни. Когда я вдруг решался начать новую жизнь. Сбривал бороду, менял трусы, а поутру меня отпускало. Я просто забывал о том, о чем клялся сам себе еще прошлым вечером, едва удерживая вертикальное состояние. Но сейчас, стоя перед зеркалом в состоянии абсолютного «стекла», я понимал, что не готов встретить того Пашу, которого видел в этом же отражении больше года назад. Теперь в гладко выбритую щеку не поцелует жена, не покажет мне плохо пробритое место и не исправит его сама, потому что я не вижу, где оно. Вернее, делаю вид, что не вижу. Ведь не было ничего прекраснее, чем довериться ей и наблюдать за тем, как она старательно хмурила тонкие светлые бровки и высовывала кончик языка между зубами или же прикусывала нижнюю губу — так сильно хотела довести меня до совершенства и искренне гордилась собой, когда это получалось. Всегда получалось. Теперь же я должен попытаться довести себя до совершенства сам. И это стоит мне колоссальных усилий прежде всего над собой. Кажется, легко поднять руку с триммером и пройтись им несколько десятков раз по отросшей бороде, но на деле это не так-то и просто. То, что раньше казалось обыденным, теперь стало почти невыполнимым. — Папа, можно я в школу сама уже пойду, а то ты долго? — меланхолично заявила дочь за дверным полотном. — Я сейчас закончу и подвезу тебя, — ответил ей и, опустив взгляд от зеркала, начал водить бритвой по подбородку. Это было похоже на погружение в холодную воду. Я дышать не мог, глядя на то, как черные волосы падали в раковину. Чувствовал, как облегчалась борода, и боялся взглянуть на себя в отражении. Когда не осталось ничего, за что мог бы зацепиться триммер, выключил, стряхнул щеточкой остатки волос и отложил его в сторону. Собрал черную поросль из раковины, выкинул в мусорное ведро, а остатки смыл, вертя краном. Всё. Не осталось ни следа. Уронил лицо в прохладную воду, набранную в ладони. Обтёрся полотенцем и, так и не взглянув на отражение, покинул ванную комнату. — Ты собралась? — обратился к Кате, которая нежилась с щенком в прихожей. — Да, — ответила она коротко и подняла взгляд на моё лицо. Легкая улыбка слетела с губ. — Пап… И без того тихий голос сорвался до неслышного. Голубые глаза блеснули непрошенными слезами. — Что с тобой? — растерялся, не понимая причину её слёз. — Что случилось? Присел рядом с дочерью на корточки и крепко сжал маленькие плечики. Она рвано всхлипнула, быстро отерла рукавом белой блузки слёзы, бегущие по щекам, и снова заглянула мне в глаза. — Ты такой красивый, пап, — произнесла она неожиданно и бросилась мне на шею, почти опрокинув на спину. — Катюш, — мягко похлопал её по спине. Прислушался к сдавленным всхлипам и, наконец, решился обнять покрепче, слегка покачиваясь с плачущей дочерью в руках. — Если ты не перестанешь плакать прямо сейчас, то я больше никогда не буду бриться. — Я всё! — Катя в одно мгновение взяла себя в руки, высвободилась из моих объятий и обтерла лицо ладонями, уничтожая последние доказательства своего внезапного эмоционального срыва. — Поехали? — Поехали, — кивнул ей. Помог дочери надеть куртку и рюкзак. Строго глянув на Мульта, надел туфли. Зимние ботинки я так и не купил. Лень не позволяла найти время для похода в обувной. И, конечно же, я поскользнулся на подходе к машине, жестко приземлившись на бедро. — Твою мать! — выругался, стиснув зубы, чтобы Катя не услышала. — Купи уже ботинки, — поучительно заявила дочка, выглядывая из приоткрытой двери машины. — И поехали. У меня уроки через двадцать минут начинаются. — Сейчас, — буркнул себе под нос. Неуклюже поднялся с застывшей в холоде земли и отряхнул брюки и пальто от налипшего грязного снега. За пять минут доставил Катю до школы и еще за полчаса — себя до университета. Едва не сел на шпагат у главного крыльца, чудом успев схватиться за ограждение, но раненной сегодня утром рукой. — Сука! — тряхнул кистью, надеясь таким образом скинуть боль. На бинте проступила кровь. Да и хрен с ней. Вся не вытечет. Спрятал руку в карман пальто и вошел в университет. — Доброе утро, — завела свою унылую шарманку скучающая бабка на проходной. Подняла взгляд, чтобы заглянуть в пропуск, и приоткрыла рот, увидев моё лицо. — Павел Романович? — Не похож? — вопросительно выгнул бровь и заглянул в удостоверение, на фотографии в котором был гладко выбрит. — По-моему, одно лицо. Или мне ехать домой? — Проходите, Павел Романович. Турникет показал зеленую стрелку и я, стараясь не смотреть на проходящих мимо студентов и коллег, дошёл до кафедры. Положил исправленные и заполненные по новой бумаги на край стола секретаря, и поспешил самоустраниться раньше, чем она распахнет рот, чтобы что-то мне сказать. — Павел Романович! — пробасил знакомый голос из открытой двери кабинета декана. — Андрей Владимирович, — коротко кивнул в его сторону, не намереваясь сбавлять темп.