— Думаю, что с завтрашнего дня тебе можно начать ходить без бинта, — сказала я, словно в пустоту. Мужчина никак не отреагировал на мои слова, продолжая смотреть прямо перед собой. Ладно, сегодня он имеет на это право. В молчании обработала раны от укусов и перебинтовала руку новым белоснежным бинтом. Снова бросила робкий взгляд на мужской профиль, не выдающий никаких эмоций. Он, наверное, вообще забыл о моем здесь присутствии, глядя перед собой в свете яркой луны. — Паша… — начала я неуверенно и услышала тяжелый вздох. Он меня слышит, хоть и не рад этому, — уже хорошо. — … Я бы хотела извиниться за сегодняшний инцидент с цветами. Ты, возможно, не планировал покупать их для того, для чего я тебе практически навязала. — Не думай об этом, — произнес он сухо, но так и не соизволил взглянуть мне в глаза. — Я не могу не думать об этом, потому что знаю и понимаю, насколько это может быть тяжело… Тихая, но очень едкая усмешка остановила поток моих извинений. — Что смешного я сказала? Внутри колыхнулся океан дремлющих эмоций. Волны злости набирали высоту в геометрической прогрессии, грозясь вот-вот смести целый мегаполис чужого мнения, вставшего у них на пути. — Понимаешь? — наконец, повернулся он ко мне и заглянул в глаза. Две черные бездны смотрели на меня брезгливо и высокомерно. — Думаешь, посмотрела со стороны и всё поняла? Понимаешь, каково это — хотеть сдохнуть каждый день, но продолжать влачиться кожаным мешком по ранее составленному маршруту дом-работа? Ты это понимаешь? Каждое его слово было подобно плевку дерьмом прямо мне в лицо. — Хочешь сдохнуть, говоришь? — моя очередь плеваться ядом, глядя ему в глаза. Расстегнула широкий ремешок наручных часов на левой руке и поднесла запястье к его лицу, заставив Пашу взглянуть на него. — Настолько сильно ты хотел сдохнуть? Взгляд темных глаз сосредоточился на моем запястье. Мне не нужно было смотреть туда же, ибо я знала, что там начерчены три рваные полоски шрамов, которые имеют бледный цвет в любое время года, в любое время дня и ночи. И каждую секунду служат мне напоминанием крайней степени отчаяния, вкус которого я познала сполна. — Хотел?! — повторила я свой вопрос, почти сорвавшись на крик. Внимание двух черных колодцев вернулось к моему лицу, но Паша продолжал молчать. И это злило еще больше. Лучше бы послал меня куда подальше, чем смотрел так… жалостливо? Что это за эмоция, вообще? О чем он думает? Почему молчит? — Не думай, что разрушиться в одну секунду могла только твоя жизнь, а у всех вокруг всё как в сказке. Потому что это нихрена не так, Паша, — пелена слез уже не позволяла видеть его лицо четко. — Все. Абсолютно все в этой жизни хлебают дерьмо большой ложкой, но не кичатся этим. И да! Я тебя понимаю. Я понимаю, что это такое — терять любимого человека. Хотеть сдохнуть каждый гребаный день этой сраной жизни. И я, так же как и ты, для себя понимаю, что снять кольцо — значит, предать. Я всё это понимаю. И живу с этим каждый день, не тыча в нос другим, не обвиняя их в том, что они счастливы рядом со мной. Я понимаю, Паша. Понимаю, — последнее слово сорвалось шепотом вместе со слезами, которые уже было невозможно сдерживать. Крупная дрожь сотрясала тело после выплеска эмоций, которые я сдерживала внутри себя… Сколько? Три года? Да, именно так. Но Паша так и продолжил сидеть напротив с нечитаемыми для меня эмоциями на нахмуренном лице. — Ясно, — усмехнулась я безэмоционально. Утерла слезы рукавом куртки. Выпрямилась у заборчика и подхватила на руки Фантика, который как раз пробегал мимо ног. Развернулась на пятках в сторону своего подъезда и, не желая находиться в этом месте еще хоть одну секунду, быстрыми шагами поспешила домой, упрямо игнорируя взгляд темных глаз на своей спине. Думаю, с этого момента наше общение можно смело свести к нулю. Тем более что этого Паша хотел с первого дня нашего знакомства. Глава 11. Павел Понимаю… Слово, бьющее набатом в голове. Её обессиленный шепот был равен крику отчаяния в момент, когда она произнесла это короткое, но весьма ёмкое слово. Понимаю… Один я нихрена не понимаю. Не понимаю, зачем она вышла из дома поздним вечером с аптечкой наперевес? Не понимаю, для чего столько возни с рукой, в которой всего четыре дырки от укуса, и те уже зарастают? Не понимаю, почему раньше не догадался о том, что отсутствие мужа, но наличие кольца на её пальце может быть обусловлено теми же причинами, что и кольцо и отсутствие жены у меня? Не понимаю… Да, всё я понимаю! Нет мне ни до кого дела. Вот только до её откровения я был уверен, что равнодушие — моё спасение, но оказалось, что оно лишь шоры, которыми я огораживался от других, старательно игнорируя тот факт, что дерьмо плавает не только у моего берега жизни. Так и недопитую колу швырнул в урну, стоящую неподалёку. Хотел купить еще и виски, но ограничился приторной шипучкой, от которой приходилось морщиться ничуть не меньше, чем от неразбавленного ею алкоголя. — Пошли домой, идиот, — отобрал у Мульта палку, на которой не осталось живого места после его мелких зубов, и медленно положил ее себе за спину, чтобы этот придурок не решил, что я с ним играю. На брошенный вниз взгляд попалась оставленная Софией аптечка. Небольшой белый пластиковый кейс, слегка поцарапанный временем, был попросту забыт в спешке, когда она убегала. Подцепил его пальцами и положил на колени. Побарабанил ногтями по крышке, поняв, что даже не заметил, как на руке появился новый, чистый бинт, туго, но терпимо стягивающий ладонь. Примерно так же — туго, но терпимо — стянуло грудную клетку жесткими ремнями… чего? Вины? Возможно. Посмотрел в сторону черной двери подъезда, за которой несколько минут назад скрылась тонкая фигурка девушки. Вдова. Твою-то мать! Только таких подружек мне и не хватало. Снова полоснул взглядом металлическую дверь. Наверное, нужно подняться к ней и извиниться? Хотя, кому нахрен нужны мои извинения? Да и за что мне извиняться? За то, что я не знал и не догадывался? Или догадывался, но старательно игнорировал. В любом случае, вряд ли сейчас ей нужен диалог со мной и вообще с кем-либо. Единственное, что меня может ждать после вмешательства на ее территорию — ненависть. А её у меня и к самому себе более чем достаточно. * * * Пламя спички оставило красный тлеющий след на кончике сигареты. Пачка за ночь — не предел. Сколько бы ни пытался уснуть, но выбросить образ трёх бледных полосок на тонком запястье женской руки так и не вышло. Оно как чертово приведение следовало за мной из комнаты в кухню, курило вместе со мной и возвращалось в постель. Сколько бы ни пытался убедить самого себя в том, что мне не интересно и меня не касаются подробности, как личной жизни другого человека, так и его трагедии, но так и не смог выкинуть ее из головы. Её образ: глаза цвета теплой карамели с солью слёз и едва заметная улыбка в уголках выразительных губ были словно вдавлены в мой мозг. Даже сейчас. Шесть утра. Снег за ночь успел укрыть землю небольшим слоем, а на его фоне, подобно тревожной кнопке, горела красная шапка Софии, в которой она обычно выгуливала своего пса. И если до этого дня она делала это долго, с играми и плясками вокруг щенка, то сегодня всё произошло быстро. Пёс, так и не спущенный с поводка, сделал свои дела и почти сразу оказался уволоченным домой. Если это была попытка избежать встречи со мной, то она удалась. Аптечка так и осталась лежать на моем подоконнике, красным крестом захлопнутой крышки. — Ты же вчера хотел купить зимние ботинки, — напомнила мне дочка, наблюдая за тем, как я неуклюже пытался удержать равновесие на скользком льду замерзшей за ночь лужи. — Хотел. Но не вышло. — А аптечку ты с собой взял, чтобы, когда упадешь, сразу лечиться? — ехидно вопросила Катя, сдержанно веселясь над неравной борьбой между мной и коркой льда под подошвой скользких туфель. — Это аптечка Софии. Она вчера вечером перевязала мне руку и случайно оставила её. — Аа, — протянула дочка, слегка нахмурившись. — Ты в школу-то успеешь меня увезти? — Успею, — вырвалось из груди за секунду до падения и жесткого удара о холодную землю.