— А у меня поводка нет. И намордника тоже, — расстроилась Катя, понимая, что совсем была не готова к встречи с новым другом. — У меня тоже ничего нет, — призналась ей честно. — Хочешь, завтра принесу? — А можно? — ее глазки снова засияли. — Конечно, — створки лифта разошлись в стороны. — Мы завтра утром придем. Я тут рядом живу. — До завтра, — попрощалась со мной девочка и закрыла дверь квартиры, что-то при этом наговаривая Мультику. Зашла в лифт и прижалась к стене. Ударилась затылком о стену и закрыла глаза, позволив слезам скатиться по щекам. Если у каждого человека есть свой ангел-хранитель, то почему он позволяет, чтобы в жизни случалось нечто такое? Какой в них, вообще, толк, если ребенок — чистейшее, безгрешное создание — становится в один момент сиротой? Какова их высшая цель, если человек в столь юном возрасте познаёт горе? У ангелов есть какой-то тайный контракт с преисподней? Они работают на два фронта? Или это какая-то больная гармония мира, в которой человек обязан пострадать ровно так же, как и был счастлив? Но разве можно сравнивать такие два понятия как «горе» и «радость»? У них есть какая-то балльная система оценки? Типа: «Ты недавно радовалась на все десять баллов. На тебе — смерть мамы. Теперь погорюй на десяточку». Не уверена, что кто-то когда-либо стал бы мечтать о такой гармонии мира. Глава 4. Павел Дыхание рвало горло болезненным сухим хрипом. Еще вчера я выпил целое море алкоголя, но сегодня ощущал безжизненную пустыню внутри себя. Лежа на животе у самого края кровати, не чувствовал руку, которая свисала безвольной плетью. Еще даже не открыл глаза, не пошевелил ни одной из конечностей, но уже чувствовал адское головокружение и понимание того, что до унитаза я, скорее всего, добежать не успею. Но блевать себе под лицо или прямо в комнате не хотелось. Необходимо сделать одно маленькое усилие и попытаться донести желудочный сок до фаянсового компаньона. Вдохнул. Открыл глаза и почувствовал шевеление волосков по всему телу. Рядом с кроватью стоял пацан. Лет пяти, не больше. Удерживая в руке маленького белого робота, молча наблюдал за попытками моего пробуждения. Давно он здесь? И откуда он, вообще, здесь? — Ты кто? — спросил хриплым голосом. — А ты кто? — не остался пацан в долгу. — Я первый спросил, — медленно сел на кровати и сжал челюсти, борясь с головокружением и тошнотой. Приложил пальцы к вискам и поморщился от захлестывающих волн головной боли. — Первое слово съела корова, — отозвался незнакомый мне философ. Исподлобья оглядел пространство вокруг себя. Комната моя, а вот пацан — не мой. Откуда он здесь взялся? Я так вчера напился, что похитил чужого ребенка? Или, вообще, усыновил? — Что ты здесь делаешь? — задал аккуратно вопрос, пока пацан пялился на меня во все глаза. — Гуляю, — просто ответил он. Гуляет? По моей квартире? Кто еще гуляет по моей квартире, пока я тут в отключке? — А Катя где? Мысль о том, что дочери прямо сейчас может сто-то угрожать, действовала весьма отрезвляюще. — Катя с мамой на кухне готовят завтрак. Мультик и Фантик написала тебе в ботинки. Мама? Мультик и Фантик? Что здесь происходит, чёрт возьми?! Вскочил на ноги и ухватился за воздух. Гравитация неминуемо потащила меня в свои объятия, пока рука не зацепилась за дверцу шкафа недалеко от кровати. — Ты чё, пьяный, что ли? — спросил пацан, глядя на меня с презрением. Проигнорировал его и неуклюже направился к выходу из комнаты. Зацепил плечом дверной косяк, стиснул зубы от прилива острой боли, но не остановился. С кухни доносились голоса и тихий смех. Пахло чем-то жареным и, возможно, показалось бы мне аппетитным, если бы не тошнота на грани рвоты. Ввалился в кухню и застыл на месте. У плиты, ко мне спиной стояла незнакомка и что-то увлеченно объясняла моей дочери, держа в руке нож. Нож?! Твою мать! Забыв о похмелье, головокружении, тошноте и неспособности быстро двигаться, ринулся к дочери и закрыл ее своей спиной. Схватил за запястье руку с ножом и с силой сжал. — Катя, закройся в своей комнате и сиди тихо! — процедил сквозь стиснутые зубы, глядя в глаза цвета охры незнакомки с ножом. — Папа, ты дурак?! — удар маленьким кулаком дочери между лопатками оказался для меня полной неожиданностью. Черные брови над глазами цвета охры медленно поползли вверх. Пухлые губы, поддетые бордовой помадой, дрогнули в легкой улыбке. — Ты ее знаешь? — спросил у Кати, боясь спустить глаз с незнакомки с ножом. — Ты же вчера сам с ней пришел, — пропыхтела дочка. — Эй! Не трогай мою маму! — в пах последовал жесткий удар игрушечным роботом. К горлу подступила желчь, которая нашла свое освобождение, едва я склонился над раковиной. Горечь во рту и не меньшая горечь на лице от пульсирующей боли в паху отравляла. Ударил по крану и обтер лицо холодной водой. Прополоскал рот, пытаясь избавиться от остатков вчерашней закуски в бороде. Старался не держаться за мошонку под пристальным, осуждающим взглядом дочери и воинственной ненавистью пацана. — Тише, Сёма, — погладила эта дамочка своего защитника по голове и прижала к себе. — Дядя просто еще не до конца проснулся. Сейчас он умоется, мы позавтракаем и поедем с тобой на работу. — И Фантик тоже с нами поедет? — загорелся энтузиазмом малый. — Конечно, — улыбнулась ему незнакомка и потрепала по черным волосам. И чуть громче, обращаясь к детям, добавила. — Ребята, можете пока ошейники на Мультика с Фантиком надеть? Позавтракаем, и сразу гулять их поведем, хорошо? — Хорошо, — почти хором ответили Катя и Сёма, и наперегонки выбежали из кухни, выбирая на ходу, кому какой достанется ошейник. — Ты кто такая? — прошипел я ей, когда дети скрылись в комнате дочери. — София, — проговорила она спокойно и протянула руку для пожатия. Бросил хмурый взгляд на миниатюрную ладонь и снова вернул внимание ее лицу. — Ты, что здесь делаешь, София? — наступал на нее, прижимая спиной к столешнице гарнитура. — Если мы вчера с тобой случайно потрахались, это не значит, что нужно сегодня переезжать ко мне вместе со своим пацаном! Щеку опалило жгучей болью. На секунду дезориентировало. Она залепила мне пощечину?! Снова захотелось блевать, но сдержался. Глядя на меня снизу вверх, незнакомка приблизила свое лицо к моему и с отвращением в тихом, но спокойном голосе сказала: — Ты себя давно в зеркале трезвыми глазами видел? С тобой в одном поле срать не сядут, а ты решил, что я с тобой в одну постель легла? — её рука, которой она влепила мне пощёчину, дрожала. Приложила она меня от души, и сама едва сдерживала боль. — Вчера я помогла тебе добраться до дома, так как ты валялся на тротуаре в луже своих соплей. А сегодня я здесь лишь за тем, чтобы объяснить твоей дочери, как ухаживать за щенком, которого я ей вчера подарила. — Зачем ей щенок? — до боли свел брови. — Видимо, для того, чтобы видеть хоть одну вменяемую морду в этом доме, — дернулась и попыталась меня обойти. — Выпусти меня. Ты воняешь, — выплюнула она мне в лицо и толкнула рукой в плечо. На безымянном пальце ее правой руки блеснуло обручальное кольцо, которое я сразу не приметил. Она замужем. Какого тогда черта она подбирает мужиков у баров? И раздает щенков? И является в квартиры ни свет, ни заря? — И часто ты готовишь завтраки малознакомым людям? — встал за ее спиной и проговорил в самую макушку. — Или это такая форма прошения милостыни? Ждёшь, что за внезапную доброту тебя покормят и обогреют? Еще и сынка приволокла. Для большей жалости? Женское тело в десяти сантиметрах от меня застыло. Напряглось. Нож лёг на разделочную доску и черная макушка пришла в движение.