Когда наконец явился пастор, инспектору пришлось выслушать короткую лекцию о пчелах за рюмкой хереса. Вино было отменным, сухим, с тонким букетом. В ответ на похвалу Литтлджона пастор покраснел от удовольствия и сообщил, что купил херес в деревенском магазине, владелец которого, мистер Оллнатт, славился как ценитель и знаток вин. – А теперь, сэр, перейдем к делу, – произнес Литтлджон. Пастор тотчас подобрался, сделался серьезным и внимательным. – Кажется, с помощью разнообразных источников мне удалось получить неплохое представление о деятельности мисс Тидер и ее нездоровом любопытстве. Еще я составил большой список людей, вероятно, пострадавших из-за ее привычки совать нос в чужие дела. Я назову вам имена тех, о ком слышал, и вы расскажете мне о них, если не придется нарушить тайну исповеди, чего я от вас, конечно, не жду. Литтлджон раскрыл блокнот и просмотрел список, который набросал накануне вечером. – Рубен Биллот. Вчера вечером в пабе «Колокол» я услышал, как кто-то говорил, будто этот неведомый Биллот грозил «пристукнуть» мисс Тидер из-за скандала, который та подняла вокруг его отношений с некой Нэнси. Должен добавить, что отпускал шутки об этом не кто иной, как отец Нэнси, – видимо, эль развязал ему язык. Тем не менее это представляется важным. – Ай-ай-ай, инспектор. Молодой Биллот работал по найму на ферме «Починз», пока его не призвали в армию. Сейчас он где-то в Шотландии. Славный парень, вот только рыжеволосый и вспыльчивый. Он был помолвлен с Нэнси Пирс четыре года, прежде чем они поженились. Все это время они копили деньги на собственный дом. Полагаю, мисс Тидер застала их где-то, когда они предавались любви. Она явилась ко мне и попыталась заручиться моей помощью, чтобы заставить их немедленно обвенчаться. Не моя это епархия, сказал я ей и добавил, что ее это тоже не касается: решать должны сами молодые люди. Тогда у нее хватило бесстыдства отправиться к отцу Нэнси. Старый Пирс – простой деревенский житель, грубоватый и прямой – быстро осадил мисс Тидер, а вот Рубена ее выходка сильно задела. Все это осталось в прошлом, и со временем Рубен и Нэнси обвенчались в нашей церкви. Уверен, что последние четыре месяца Биллот не приезжал домой в отпуск. Будь он в деревне на время убийства, я бы точно об этом знал. Нет, инспектор, выбросьте молодого Биллота из головы. Этот парень в полном порядке, и у него есть алиби, поскольку он не мог так просто сбежать из части – поднялся бы шум. – Хорошо, – кивнул инспектор, заглянув в свой блокнот, – тогда поговорим об истории миссис Танделетт и мистера Оукера. Я и об этом немного слышал. Что именно здесь произошло? Мистер Клапледи неловко заерзал в кресле, поскольку охотнее рассуждал бы о пчелах или теоретической психологии, где он чувствовал себя в родной стихии. Ворошить деревенские раздоры и интрижки было ему совсем не по вкусу. Однако он сознавал свой долг и всеми силами старался сотрудничать со стражем закона. – Мистер Оукер был местным нонконформистским священником и проводил службы примерно в четырех небольших церквях в нашей округе. Жил в пределах Хилари и, когда разразилась война, делал все возможное, бедняга. Добровольно пошел в специальные констебли. Патрулировал дороги, а иной раз дежурил по ночам вместе с Харриуинклом. Наверное, зимой миссис Танделетт видела, как он бродит по деревне голодный, и стала приглашать его к себе в коттедж на чашку кофе. В этом не было ничего дурного, ведь в доме находилась служанка, хотя муж хозяйки оставался в полку. Однако миссис Танделетт была очень привлекательной дамой, а красота всегда вызывает подозрения у женщин определенного склада или… у женщин вроде мисс Тидер, при всем моем уважении к покойной. Миссис Танделетт была, пожалуй, слишком современной для этой деревни и в одежде, и в речах, подчас почти оскорбительных. Возникли сплетни, грязные пересуды, и, когда Танделетт в следующий раз приехал домой в отпуск, мисс Тидер набралась наглости передать слухи ему. – Как это сказалось на мистере Оукере? – Его маленькая община здесь придерживается самых строгих, почти пуританских взглядов, и люди тотчас перестали ходить на службы мистера Оукера. И это еще не все. Его поведение вынесли на обсуждение общего собрания церковного совета округа. Он не сдавался, твердо отстаивал свою правоту и, как я слышал, произвел на совет благоприятное впечатление, но вскоре после этого оставил местный приход, заявив, что люди в деревне слишком твердолобые и ему здесь не место. По-моему, он нашел себе пристанище получше где-то возле Рипона. Между тем полковник Танделетт пришел в ярость: начал выяснять, откуда взялись слухи, и довольно быстро след привел его к мисс Тидер. Прежде чем уехать в Северную Ирландию, куда недавно перебросили его полк, и увезти с собой жену, он заявил мисс Тидер, что не забудет ее роли в этой истории и охотно заткнул бы ей рот навсегда. Пастор внимательно взглянул на детектива. – Не поймите меня превратно, мистер Литтлджон. Танделетт не помышлял об убийстве. Мы стали близкими друзьями, когда он жил здесь. Этот человек прекрасно играл в шахматы, часто предвидел проигрыш и принимал его как джентльмен. Он говорил о судебном иске, а не о расправе. – Думаете, мы можем исключить и его? – Вне всяких сомнений, инспектор. – А что вы можете рассказать мне о Полли Друс, сэр? Пастор заметно смутился, щеки его порозовели: – Боже, неужели это никогда не закончится? При чем тут Полли? – Мисс Тидер, по словам ее служанки, пару дней назад ходила в Хилари-Холл увидеться с Полли. С чем это могло быть связано? – Боюсь, это испорченная девушка. Она из семьи безбожников, в ней есть примесь цыганской крови. Ее отец – рабочий на ферме и хороший работник, но богохульник, а уж греховодник, каких свет не видывал. Ни на одной работе он надолго не задерживается, вечно ссорится с хозяевами. Полли привлекательная молодая женщина, вдобавок умная. Она метит выше, чем остальные деревенские девушки, и наделена обаянием, которого недостает остальному ее семейству. Полли прислуживает в кухне в Хилари-Холле. Она там уже около полугода, и за это время, кажется, присмирела. Леди Уинстанли дала ей работу, но сделала строгое внушение, пытаясь ее исправить. На прошлой неделе мисс Тидер сказала мне, будто Полли опять взялась за старое. Вроде она видела ее в сумерках с неким немолодым женатым мужчиной из нашей деревни. – С кем? – Господи, это так похоже на раздувание сплетен! Обсуждая кривотолки, я чувствую себя оскверненным. Что ж, так или иначе, думаю, вы должны знать. Речь шла о мистере Уиксе с фермы «Аппер-Хилари». Более нелепой истории трудно представить. И заметьте, у меня нет доказательств. Только слова мисс Тидер. Она хотела, чтобы я вмешался, но я отказался. Тогда Тидер заявила, что отправится в Хилари-Холл и велит Полли немедленно положить этому конец, иначе она сообщит обо всем леди Уинстанли. Еще собиралась предостеречь мистера Уикса, чтобы тот вел себя осмотрительнее. – Кто такой этот Уикс? – Жизнь этого человека более удивительна, чем любой роман, инспектор. Когда мы читаем истории определенного сорта в книгах, они бывают, с позволения сказать, так лихо закручены, что приходится напоминать себе: это лишь вымысел; книга написана, чтобы развлечь нас. Совсем как в ночных кошмарах, когда мы просыпаемся и успокаиваем себя: «Это просто сон». Однако порой человеческая биография превосходит самый смелый вымысел. Вот вам одна такая история. Эдвард Уикс и его жена Энни родились в этой деревне. До сорока лет оба вели одинокую жизнь: он оставался холостяком, а она – старой девой. Уикс командовал рабочими на ферме, а Энни служила экономкой у одного пожилого джентльмена, ушедшего на покой. Еще недавно эти двое едва кивали друг другу при встрече, но не прошло и месяца, как поженились. Я знаю об этом со слов сэра Фрэнсиса Уинстанли. К тому времени как раз освободилась ферма Уоррен, самая богатая в наших краях. Супруги Уикс объединили свои средства, заняли недостающую сумму и сообща выкупили ферму, чтобы превратить ее в доходное хозяйство. Им сопутствовал успех, за двадцать лет они нажили порядочное состояние и переехали на ферму «Аппер-Хилари», в маленькое уютное местечко примерно с пятьюдесятью акрами земли. Еще хереса, инспектор? Увлеченный своим рассказом, пастор снова наполнил бокалы и продолжил: – Но это лишь внешняя сторона, видный всем фасад. То, что скрывается за ним, ужасно. Как приходский священник я слышу много такого, чего не слышат другие. Мы с доктором на дружеской ноге, вдобавок мне, конечно, часто случается раскурить трубочку и поговорить о том о сем с сэром Фрэнсисом. В общем, Уиксы не ходят в деревенскую церковь, а посещают молитвенные собрания в церкви Святого Сиона в Эвингдоне, богослужения там очень строгие. Уикс с женой – кальвинисты до мозга костей, и из них двоих Энни более ревностная. Несходство их характеров и телосложения, возможно, послужило причиной различия темпераментов. Эдвард – мужчина крупный и грузный, эдакий Джон Буль[87], в меру разговорчивый, любит пошутить, добрый малый, щедрая душа, а Энни совсем не такая. Впрочем, за последнее время Эдвард сильно изменился. Миссис Уикс – маленькая, сухая, жилистая женщина с кислым, угрюмым лицом, самонадеянная, мнит себя одной из избранных, притом особа крайне скаредная. Я назвал бы ее замужней девственницей. Еще она воображает, будто заключила неравный брак, и любит напоминать Уиксу, что его отец проработал всю жизнь наемным рабочим на ферме да так и умер, а ее папаша служил старшим садовником в поместье и коротал старость на собственные сбережения. Мистер Клапледи отпил глоток хереса, покатал его во рту, с удовольствием вспомнил похвалу, которой Литтлджон удостоил вино, помолчал, будто нарочно выдерживая паузу, для пущего драматического эффекта, – и, наконец, вернулся к своему рассказу. – А теперь самое ужасное. Отец Уикса и еще несколько человек из их семейства спились и умерли от пьянства. Слабость к спиртному у них в крови. Уикс хорошо знал об этом и не брал в рот ни капли, его дух укрепляла принятая им вера, кальвинизм. Так продолжалось, пока из-за расстроенных нервов он не начал жаловаться на бессонницу. Доктор Дробелл из Эвингдона, врач старой закалки, посоветовал ему выпивать стаканчик горячего пунша с виски перед сном. Вы легко можете представить, отчего Уикс страдает нервным расстройством. Он живет с женщиной, которая никогда не была ему женой в подлинном смысле. Уикс – сильный здоровый мужчина, привыкший работать в поле; ему, как и его приятелям, не чужды плотские соблазны, но бедняге приходится изгонять их с помощью святого Павла и кальвинистких наставлений. Пока трудился на ферме Уоррен бок о бок с деревенскими парнями и был занят от рассвета до заката, Эдвард неплохо держался, но когда в неполные шестьдесят лет осел дома, на уединенной маленькой ферме, где нет ни работников, ни слуг, тогда-то он и узнал, что такое терзания плоти. Только вообразите: изо дня в день они проводили вечера вдвоем. Однажды я видел эту пару, случайно проходя мимо. Горящая лампа посередине стола, круг яркого света, а за его пределами темнота, и по разные стороны стола, друг против друга – Уикс с Энни. Она читает Библию, а он делает вид, будто тоже занят чтением, но сам, наверное, борется с вожделением и навязчивыми образами, которым невозможно противиться. И вокруг тишина. Да еще скука, тоска, а может, даже ненависть. В подобном положении я сошел бы с ума через неделю. Священник содрогнулся и театральным жестом ткнул пальцем в сторону Литтлджона: – А теперь кульминация! Когда Дробелл прописал Эдварду виски, миссис Уикс, наверное, знала, что случится. Для человека с такой семейной историей, как у Эдварда, достаточно один раз нарушить обет трезвости. И все же она позволила ему пойти на такое, несмотря на свою религиозность. Скажу больше: Энни даже поощряла его. Я знаю об этом со слов Кодрингтона, местного врача и моего близкого приятеля. И вот теперь каждую неделю в «Аппер-Хилари»» доставляют целый ящик бутылок – это поведал мне по секрету Оллнатт, наш церковный староста, снабжающий меня хересом. А Кодрингтон уверен: если это не прекратится, причем немедленно, Уикс не дотянет до будущего лета, умрет от цирроза печени. Сложите два и два, инспектор. Уикс преступил все запреты и поддался зову плоти. Полли Друс не первая. Миссис Уикс узнала. И вот… путь беззаконных жесток[88]. Очень жесток. Как и эта женщина. Она убивает мужа тем, что позволяет ему пить виски, а возможно, и сама потчует. Какое-то время мужчины молчали: пастор – в печальном раздумье, Литтлджон – в удивлении. Было слышно, как жужжит и бьется о стекло залетевшая в комнату пчела. За окном наблюдалось оживление. Экономка пастора в дальнем конце сада загоняла цыплят за ограждение из проволочной сетки, мимо проезжали груженные зерном повозки, над терновой изгородью виднелись только горы зерна. Вдали тянулся дымок бегущего поезда. Тишину нарушало сердитое, настырное гудение пчел, кудахтанье кур, визг косы, которую кто-то точил оселком, да тиканье больших часов. Наконец Литтлджон произнес: – Мисс Тидер была там недавно, собирала дикие яблоки для джема и мимоходом обронила при Саре, что в «Аппер-Хилари» горчит не только кислица. Хотелось бы знать: в дела этой семьи она тоже встревала? – Меня бы это не удивило, сэр. Ее притягивали все неприглядные истории в деревне. – Я должен как-нибудь наведаться в дом Уиксов. А теперь мне хотелось бы обсудить с вами еще пару персонажей: мистера Лорримера из Холли-Бэнка и преподобного Этелстана Уиньярда с островов южных морей. – Боюсь, я мало чем смогу вам помочь в обоих случаях, но постараюсь, так что спрашивайте. – Кто такой этот мистер Лорример? – Мне почти нечего о нем сказать. Он переехал сюда года три-четыре назад. Ему лет пятьдесят пятьдесят – шестьдесят. По-моему, неплохо обеспечен. Говорят, Лорример сколотил состояние в Австралии или где-то в тех краях, а затем вернулся, чтобы обосноваться на родине. Он посещает утренние службы в нашей церкви по воскресеньям и, кажется, ведет тихую жизнь. – Он был дружен с мисс Тидер? Я потому спрашиваю, что, по словам Сары Расселл, нечто сказанное им в прошлое воскресенье в церкви сильно встревожило мисс Тидер и заставило написать мистеру Уиньярду. – Вот как? – Пастор явно испытывал неловкость. – Могу я попросить вас обсудить это с самим мистером Уиньярдом? Я не предам его доверия, если скажу, что он приходил сюда вчера вечером, был до крайности взволнован и, можно сказать, сделал признание, которое я назвал бы исповедью. Беседа была доверительной, и я предпочел бы не раскрывать ее содержание без согласия мистера Уиньярда. Я посоветовал ему откровенно рассказать все вам, инспектор. Наверное, вам следует встретиться с ним и поговорить об этом. – Непременно, сэр. – Еще бокал хереса перед уходом? – Нет, спасибо. Пастор рассеянно наполнил свой бокал и задумчиво пригубил его. Литтлджон подумал, что настало время закончить беседу. Мистер Клапледи оказался настоящим кладезем информации. Инспектор невольно задумался, удастся ли ему отыскать иголку в огромном стоге сена, который вывалил перед ним священник. Он решил посетить несколько человек из тех, кто упоминался в беседе. Теперь у него набралось достаточно материала, чтобы начать работу. Оставалось только спросить, как устроена очистная установка в отстойнике, однако просьба описать ее заметно смутила мистера Клапледи. – Простите, инспектор, но я ничего не понимаю в технике. Я дал продавцу себя уговорить, не посоветовавшись со специалистом, когда устанавливали эту штуку, и с тех пор Гормли выступает в роли инженера, а то и разгребателя грязи. Вам лучше обратиться к нему насчет ямы… или погодите… да, думаю, они у меня сохранились. Да, пожалуй, они где-то здесь. Пастор принялся старательно перебирать беспорядочные груды бумаг в шкафах и ящиках, пока не извлек какую-то папку с документами, после чего, запыленный, но торжествующий, вручил детективу свою находку. Технические описания и инструкции, рекламные письма, отзывы довольных покупателей и, наконец, схему канализационной системы пастората, включая подробные чертежи камер отстойника. Литтлджон внимательно просмотрел их и кивнул. – Могу я взять это на время, сэр? Вероятно, чертежи пригодятся коронеру на дознании сегодня днем – они дают наглядную картину. Кстати, я должен идти, если не хочу опоздать на слушание, тем более мне еще надо встретиться с инспектором Олдфилдом, обсудить те дополнительные сведения, что вы мне сообщили. – Конечно, возьмите папку, инспектор. Увидимся на дознании. К моему огорчению, я выступаю там свидетелем. Всего вам доброго. Вы ведь найдете дорогу сами? Литтлджон заверил пастора, что провожать его не нужно, и покинул кабинет. После его ухода мистер Клапледи с трудом поднялся. Он никогда еще не пил сразу три бокала хереса подряд, а вино было довольно крепким, и пастор чувствовал непривычную слабость в ногах, у него слегка кружилась голова. Он задумался о только что состоявшейся беседе с инспектором. Похоже, херес придал ему остроту мысли и вселил в него храбрость. – Полли Друс – потаскушка, – сказал он себе торжественно, словно совершил поразительное открытие, но затем эпитет, который, будь преподобный Клапледи трезв, заставил бы его смущенно покраснеть, внезапно дал пастору пищу для размышлений. – Кстати, о сладеньком[89], – проговорил он с удовольствием и украдкой выглянул в окно. Миссис Джексон еще возилась на птичьем дворе. Одна из ее питомиц взяла вдруг моду клевать собственные яйца. Экономка ловила кур одну за другой и осматривала их клювы в поисках преступницы. Убедившись, что миссис Джексон занята, пастор осторожно отступил к двери и тихо проскользнул в кладовую. Там во всем своем великолепии стоял изумительный яблочный пирог, коронное блюдо экономки, к которому мистер Клапледи питал особую слабость. – Ах, сладкий пирог, – вздохнул священник, отрезал себе изрядный кусок и тайком отнес в кабинет. Откусив побольше, он аккуратно положил остатки пирога на блокнот с промокательной бумагой, чтобы вернуться к ним позднее, затем открыл ящик стола, достал большую пачку листов с надписью: «Жизнь пчелы медоносной (Apis Mellifica), описанная Этелредом Клапледи, магистром искусств (Кембриджский университет)». Пастор перевернул несколько страниц, пока не нашел место, где закончил писать в прошлый раз, страницу 1103, обмакнул перо в чернила, посадил кляксу на ковер, откусил еще пирога и, забыв обо всех волнениях в Хилари, погрузился в проблемы своих ульев. Глава 7. Дознание Однажды ночью вскоре после убийства Этель Тидер констеблю Харриуинклу приснился сон. Они с женой покоились на широкой супружеской постели, как две могучих сонных горы, и сладко храпели в унисон, оглашая тишину трубными звуками, – счастливая семья мирно почивала после дневных трудов. Но если дородное тело констебля отдыхало, его бодрствующий разум взвивался на дыбы.[90] Харриуинклу снилось, будто он бродит по родной деревне и распутывает нити преступления, причем в роли жертвы выступали попеременно то мисс Тидер, то инспектор Олдфилд, а когда наконец пойманный им преступник предстал перед судом, констебль получил сержантские нашивки из рук коронера, мистера Абсалома Каррадайна, кавалера ордена Британской империи. Когда храп Харриуинкла прервался, стал тише, затем сменился хриплым свистом и, наконец, смолк, поскольку констебль начал пробуждаться, три серебряных шеврона на его рукаве чудесным образом превратились вдруг в более почетный знак отличия в виде черной нарукавной повязки, на которой пламенели алые буквы MBE[91]. Страж закона, открыв глаза, и какое-то время, недовольный, лежал недвижимо под боком у супруги. Его досада объяснялась тем, что во сне преступник был каким-то безликим, расплывчатым, а потом и вовсе исчез, словно изображение на необработанном закрепителем фотоснимке. Тонкий пучок света пробился сквозь щель у края черной маскировочной шторы в спальне. Петухи за окном уже задирали друг друга яростным кукареканьем, а куры на заднем дворе жалобно кудахтали, готовились снести яйца. Утки исполнили свой долг перед миссис Харриуинкл под покровом ночи, и теперь весело крякали в пруду позади полицейского участка. Констебль Харриуинкл принял решение. – Мать, – обратился он к неподвижной горе плоти и постельного белья, что возвышалась рядом. – Мать, я встаю. Меня ждут дела. Миссис Харриуинкл продолжала храпеть, и констебль, показав себя примерным мужем, у которого нет секретов от жены, проворно выскользнул из-под одеяла, подхватил со стула возле кровати свою одежду и в ночной рубашке, босиком прошлепал вниз по лестнице. Когда ровно в шесть часов открылись и закрылись ставенки на ходиках с кукушкой, привезенных братом миссис Харриуинкл Гасом, большим любителем молодежных туристических лагерей, в доказательство его успехов в Шварцвальде, констебль был уже полностью одет и готов к работе. Гарри, младший отпрыск семейства Харриуинкл, однажды, когда родители отлучились, основательно потрудился над птицей в часах, и с тех пор кукушка уже не показывалась в оконце и в положенное время куковала из домика, оставаясь невидимкой. Литтлджон вышел от пастора в полдень и сразу столкнулся с констеблем, который поспешил доложить ему о своих утренних достижениях. – Доброе утро, сэр, – сердечно приветствовал он инспектора. – А я вас искал. Подумал, что у вас, может, есть для меня задание. Но раз я вас не нашел, то решил проверить алиби кое-кого из тех, что находились поблизости, когда убили мисс Тидер, как я слышал. – Вижу, вы показали себя человеком предприимчивым, Харриуинкл. Проявили инициативу. В данном расследовании нам придется немало потрудиться, приятно иметь дело с энергичным и усердным помощником. Румяное лицо деревенского констебля сделалось кирпично-красным, грудь выпятилась так, что пуговицы на мундире едва не отскочили, с большим трудом удалось ему достать из нагрудного кармана потрепанный черный блокнот. Пришлось еще повозиться, чтобы выпутать его из цепочки для свистка, но наконец Харриуинкл раскрыл свои записи и собрался читать. Тут Литтлджон поспешил вмешаться. Ему вовсе не хотелось стоять посреди дороги в жаркий день и слушать длинный отчет. – Я знаю, пить спиртное на службе не полагается, Харриуинкл, но предлагаю провести совещание в «Колоколе», у меня в номере, там нам никто не помешает, и мы спокойно обсудим ваши заметки. – С удовольствием, сэр, если не возражаете. – Тогда идемте, а по пути расскажете, кого посетили и почему. – Хорошо, сэр. Прежде всего известно, что мистер Хаксли – один из тех, кто последним видел мисс Тидер. Я допросил его. Потом Сара Расселл. Говорят, она получит деньги после смерти мисс Тидер, вот я и решил выяснить, где она находилась во время преступления. Выслушал ее алиби. А заодно проверил его. Вы, наверное, слышали, что мистер Торнбуш рассчитывает жениться на Саре теперь, когда она свободна. Значит, ему выгодно было убрать с дороги мисс Тидер. Вот мне и пришло в голову наведаться к нему. Его показания тоже у меня в блокноте. Пожалуй, неплохо, что я с ним встретился. Этот малый скользкий как угорь. Все тексты библейские читает да псалмы, когда его прижмешь. Он сообщил, что вы заходили к ним прошлым вечером. Наверняка ничего от него не добились, кроме псалмов. Это его хитрая увертка. Он может и нормально разговаривать при желании, и я уж постарался заставить его. «Послушай, Уолтер Торнбуш, – сказал я ему, мы ведь с ним знакомы еще с тех пор, как оба были мальчишками. – Спустись-ка с небес на землю и забудь на время свои божественные речи. Давай потолкуем, как мы привыкли объясняться у нас в Хилари». Так ему и сказал, а он как миленький дал мне показания без всяких своих выкрутасов. Этот Уолтер вечно выглядит так, словно барахтался в опилках, когда ни зайдешь к нему в колесную мастерскую. В бороде у него опилки, в волосах стружки, одежда в трухе, да и вообще везде и всюду там древесная пыль. Ладно, не хочу зря отнимать у вас время, сэр. После этого я виделся с Мэри, дочерью Сэма Вуда, которая болтала в деревне, будто видела мисс Тидер после того, как та рассталась с мистером Хаксли. От нее я тоже узнал кое-какие мелочи. Вроде бы это все, сэр. – Спасибо, Харриуинкл. Беспокойное у вас выдалось утро, и, как мне представляется, вы провели его с пользой. А вот и «Колокол». Мы продолжим беседу, а заодно немного подкрепимся. За кружками они начали разбирать информацию, собранную в черном блокноте Харриуинкла. Констебль делал заметки второпях, почерк его напоминал иероглифы, которые мог расшифровать лишь он один, поэтому Литтлджон достал лист бумаги и аккуратно записал то, что зачитал ему новый помощник.