Преподобный пустился в многословные, почтительные до слащавости объяснения, как он занят, как неустанные труды в винограднике Господнем занимают все его время. Однако он счастлив будет встретиться с щедрой благотворительницей при первой же возможности и напишет ей в самое ближайшее время. Потом пришло еще одно письмо от мистера Скэрздейла. На сей раз он находился в Шотландии и никак не мог явиться на встречу с мисс Тидер в Лондоне, как предполагалось ранее. Вдобавок преподобный решительно не советовал почтенной леди посещать кварталы Ист-Энда, где братья несут свое духовное служение. Ей там не место. Он договорился, чтобы мистер Мортимор навестил мисс Тидер в Хилари и лично рассказал ей о повседневных трудах союза, о плодах этих трудов и о том, как важен ее великодушный вклад в их общее дело. Судя по всему, Мортимор посетил коттедж «Брайар»: среди бумаг обнаружили его письмо с благодарностью за гостеприимство, а позднее, через несколько дней, пришло еще одно – с выражением признательности мисс Тидер за обещание выделить союзу долю в наследстве. – Здесь что-то нечисто, – заметил Брасси. – Похоже, бедную женщину водили за нос, не подпускали к делам благотворительного общества и старательно удерживали подальше от Лондона. На мой взгляд, это весьма подозрительно. Нам нужно внимательно изучить этот союз. – Можете предоставить это мне, мистер Брасси. Скотленд-Ярд уже собирает сведения об Евангелическом союзе, так что скоро мы узнаем все о Мортиморе, Скэрздейле и компании. Сдается мне, мы имеем дело с ловким мошенничеством, которое длится давно. Детективы оставили адвоката приводить в порядок содержимое бюро, но взяли с собой расчетные документы, связанные с благотворительностью. – Дайте мне знать, если в дальнейшем я смогу чем-то помочь, – произнес Брасси. – Я не защищаю интересы Уиньярда: сказать по правде, я его терпеть не могу, – однако надеюсь, что вы наделаете шума на Роупуокер-стрит и упечете за решетку предполагаемых наследников, что позволит аннулировать завещание. Если удастся восстановить статус-кво, Уиньярд сможет оставить южные моря и уйти на покой. До свидания, джентльмены. Сара Расселл отворила дверь полицейским. Литтлджон задержался на пороге комнаты, где она стояла, расстроенная, с заплаканными глазами. – Сара, почему мисс Тидер назвала завещание мерой предосторожности? Только не начинайте снова плакать. Я не виню вас за ваш поступок, меня это не касается. Но странно, что мисс Тидер поспешно составила новое завещание перед встречей с Уиньярдом. Служанка громко шмыгнула носом, лицо ее скривилось. – Я собиралась сообщить об этом мистеру Брасси, но он так рассердился, что не дал мне заговорить. Наверное, теперь я могу закончить свой рассказ. Мисс Тидер шепнула мне по секрету – она не часто посвящала меня в свои личные дела, но на сей раз так огорчилась, что хотела с кем-то поделиться. Так вот, она сказала мне: «Сара, я кое-что узнала об одном своем родственнике от мистера Лорримера, уважаемого человека, которому я глубоко доверяю, и он готов представить доказательства. Я сейчас же изменю свое завещание. Конечно, тебя это не коснется, Сара, речь идет о моем родственнике. Сходи, пожалуйста, за мистером Торнбушем: я хочу, чтобы вы были свидетелями». Ну, я сходила за Уолтером, мы оба расписались, а потом мисс Тидер говорит нам: «Я кладу завещание в этот ящик. Если со мной что-нибудь случится до того, как я увижусь с мистером Брасси, вы покажете ему, где оно хранится. Я встречусь с родственником на этой неделе, спрошу, что он может сказать в свою защиту, а если он не сумеет убедить меня, тогда я отдам это завещание мистеру Брасси, чтобы он оформил его как полагается». – Но к чему эти разговоры о предосторожностях? Она ведь не собиралась умереть до среды? – Не знаю, сэр. Похоже, мисс Тидер чего-то боялась. – Чего именно? – Ну, что-то случилось, когда она ходила в «Аппер-Хилари» за дикими яблоками миссис Уикс. Хозяйка вернулась без яблок, очень расстроенная. «Сара, – сказала она, – миссис Уикс странная и неприятная женщина. Она заявила, будто меня нужно убить за то, что сегодня я ей сообщила, словно это неправда, а ведь ей следует знать». Хозяйка ужасно огорчилась – наверное, поэтому и решила составить завещание, на крайний случай. – Спасибо, Сара. Вы очень нам помогли. Но зачем было все это скрывать? Почему вы раньше не рассказали мне о завещании? – Сэр, это Уолтер посоветовал мне придержать язык и поменьше болтать. Разговоры только делу вредят, они что треск тернового хвороста под котлом[95]. Однако мистер Брасси так распереживался, что я подумала: совет Уолтера не так хорош, как мне казалось раньше. На самом деле, сэр, я думаю порвать с ним, но пока не решила. Я уже не доверяю ему, как раньше. Я обращалась с молитвой к Престолу благодати Божией раз или два и жду теперь ответа. – Сара, не бросайтесь со своими деньгами за первым же мужчиной, что встретился вам на пути. – О, он вовсе не первый, сэр! – воскликнула служанка и залилась краской. – Удачи вам, Сара, какое бы решение вы ни приняли, только в будущем не скрывайте сведений от полиции по чужому совету. В «Колоколе» детективы утолили жажду после пыльной бумажной работы и расстались. Литтлджон позвонил в Скотленд-Ярд сержанту Кромвелю и не застал его, тот ушел добывать сведения по делу Тидер, но оставил сообщение: алиби Уиньярда подтвердилось. Инспектор заказал ужин на восемь часов, а затем отправился на ферму «Аппер-Хилари». Глава 11. Ужас в «Аппер-Хилари» Дождь прекратился, и, когда Литтлджон по пути к «Аппер-Хилари» шел через деревню к перекрестку на Эвингдон-роуд, мокрое шоссе блестело как стекло, а в воздухе разносился запах осенних листьев и влажной травы. Заходящее солнце окутывали густые, с желтыми прожилками облака, не предвещавшие хорошей погоды на завтра. Девушки и женщины, иногда в сопровождении одного-двух деревенских парней, спешили в церковь с охапками зеленых веток, снопами пшеницы, кочанами капусты, репой или свеклой, несли мешки и корзины с яблоками, грушами или картофелем – готовились к завтрашнему празднику урожая. Другие жители деревни, нарядные, в лучших своих костюмах, стояли группами в центре или неспешно брели к «Колоколу» в поисках веселой компании. Маленький красный автобус остановился на Эвингдон-кросс, из него выплеснулся поток женщин с детьми и немногими мужчинами в мешковатой одежде, все нагруженные свертками разнообразных форм и размеров – покупками с еженедельной ярмарки в Эвингдоне. В методистской молельне шла полным ходом субботняя вечерняя служба, и, когда Литтлджон повернул направо, к дороге на ферму «Аппер-Хилари», его оглушили звуки евангельского гимна: Не уступай искушению, ибо грешно уступать; Каждая победа – шаг к новому преодолению. Слышались пронзительные визгливые голоса женщин, лишенный мелодии рокот редких басов. И поверх прочих шумов под яростные звуки фисгармонии рвался ввысь рыдающий тенор. Инструмент то набирал силу, то стихал до астматического хрипа, когда музыкант давил на педали. В домах зажигались огни, опускались шторы. Сара Расселл сидела при свете камина в кухне коттеджа «Брайар» и блаженно покачивалась в кресле-качалке. Приятно, думала она, провести часок в безделье, отдохнуть от распоряжений Уолтера. В это мгновение она и решила положить конец их отношениям. Был у нее на примете один фермер из Флетни за Эвингдоном, он всегда зазывно подмигивал, когда проезжал мимо коттеджа «Брайар» на своей двуколке. Фермер был вдовцом и на пути в Стреттон-Харкорт без всяких на то причин делал крюк, чтобы проехать через Хилари… Из открытого окна Холли-Бэнка неслись аккорды фортепиано: мистер Лорример доигрывал последнюю часть концерта Грига под аккомпанемент радиолы, на которой крутилась пластинка с записью оркестра. В кухне фермы «Аппер-Хилари» горела лампа, отбрасывая круг света на простой, выскобленный до белизны дощатый стол. Уикс и его жена сидели друг против друга, лампа освещала их руки, но лица скрывались в тени. Оба читали или, по крайней мере, делали вид, будто заняты чтением. Тишину нарушало лишь мерное тиканье настенных часов и дыхание молчаливой пары, а временами шорох перелистываемых страниц да попискивание и возня мышей за плинтусом. Миссис Уикс читала Библию. Ее губы беззвучно шевелились. Не скрывай лица Твоего от меня; в день скорби моей приклони ко мне ухо Твое; в день, когда воззову к Тебе, скоро услышь меня. Ибо исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня. Сердце мое поражено, и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой. Всякий день поносят меня враги мои, и злобствующие на меня клянут мною[96]. Женщина вскинула горящие глаза на мужчину, сидевшего напротив: седого, чисто выбритого, с маленькой круглой головой и серебристыми бакенбардами, с бледным нездоровым лицом, какое нечасто встретишь у фермера. Эта землистая бледность да тяжелые мешки под водянистыми голубыми глазами выдавали болезнь печени. Уикс носил очки, купленные в дешевом магазине, а так как стекла ему не подходили, приходилось напрягаться, чтобы что-то прочитать. Почувствовав внимание жены, он посмотрел поверх очков и тотчас опустил голову. Уикс не осмеливался встречаться с женой взглядом. Он считал минуты. Половина восьмого. Когда часы пробьют десять, жена поднимется и начнет готовиться ко сну, но сначала отопрет угловой буфет, где стоит его бутылка с виски. Она достанет бутылку со стаканом и отдаст ему, чтобы выпил перед сном. Уикс заберет бутылку с собой в постель, и к утру она опустеет. Потом придется снова ждать вечера, десяти часов. Если ему захочется выпить раньше, нужно будет тащиться пешком в Эвингдон. Жена запретила хозяину «Колокола» и местным торговцам продавать ему спиртное. Они всегда слушаются ее во всем. С ним никто не считается. Часы все тикали. Уикс уткнулся в книгу, которую купил за три пенса в Эвингдоне на барахолке. Томик был заново переплетен в черное и напоминал сборник церковных гимнов. Уикс думал, жена не знает, что это. Он украдкой взглянул на раскрытую страницу: «Удостоверившись, что дело сделано, приятель герцога схватил веревку, которую нарочно взял с собой, и, сделав вид, будто хочет приласкать Чуриачи, накинул ему петлю на шею и так затянул, что тот не мог проронить ни звука. Тут подоспел герцог, совместными усилиями они задушили Чуриачи и тоже выбросили в окно. Убедившись, что ни женщина, ни кто-либо еще ничего не слышали, герцог взял свечу и, поднеся к кровати, другою рукой тихонько раскрыл спавшую крепким сном женщину. Оглядев ее с головы до ног, он пришел в восхищение: нагая, она показалась ему несравненно прекраснее, нежели одетая…»[97] Женщина, сидевшая напротив с застывшим как маска лицом, безумно хохотала про себя. Она прекрасно знала, что́ в той книге из библиотеки дьявола. Будь перед ней любой другой мужчина, она схватила бы ее, разорвала в клочья и предала огню как зло, разрушающее душу. Но с этим человеком… Уикс не знал покоя. Он следил за минутной стрелкой часов, однако та двигалась со скоростью улитки. Тогда Уикс обратил мутный взгляд к книге. «Нагая, она показалась ему несравненно прекраснее…» Перед ним возникло улыбающееся лицо Полли Друс, блестящие зубы, яркие глаза, но картинка расплылась и исчезла, а на смену ей явилась другая: стакан и бутылка. Желания пожирали его. Уикс сплетал и расплетал пальцы, хрустел суставами и безнадежно молил Господа о прощении, пока он не обрек себя на погибель… на вечное проклятие. В дверь дважды постучали. Уикс вздрогнул и попытался встать, но женщина властным взмахом руки приказала ему оставаться на месте. Она отодвинула в сторону очки, заложила страницу вышитой лентой, бережно закрыла книгу, поднялась, прямая и чопорная, и направилась к двери. По каменным плиткам коридора застучали шаги, звякнула дверная цепочка, лязгнул засов. Послышались голоса. Уикс напряг слух, но уловил лишь одно слово: «полиция». Он шумно втянул воздух и с жалобным подвыванием выдохнул, потом затравленно огляделся в поисках убежища. Из чернильной темноты улицы Литтлджон шагнул в полумрак дома. Уикс вздохнул, будто почувствовал облегчение. Наваждение развеялось. Наконец-то. Только бы избавиться от этого ужаса, от гнетущего молчания. Уикс исподтишка разглядывал детектива, лицо его жены оставалось непроницаемым. Литтлджон представился, последовал краткий обмен приветствиями, затем хозяйка предложила полицейскому стул и села сама. Они расположились за кухонным столом, словно члены правления компании на совещании, однако позами напоминали скорее участников спиритического сеанса, ожидающих, как с минуты на минуту дух заявит о себе постукиванием: натруженные, но чистые руки женщины бесстрастно покоились на закрытой книге, самообладания ей было не занимать. Пальцы Уикса теребили очки, футляр для них и замаскированный томик «Декамерона». Большие крепкие кулаки Литтлджона лежали на чистых досках стола, и в одном была зажата трубка. Молчание прервала миссис Уикс. – Появление полицейского в такое время более чем странно, инспектор. Мы уже собирались ложиться. Нам приходится рано вставать, – сухо промолвила она. – Простите, что пришел так поздно, но у меня выдался трудный день: я только сейчас выбрал время. Речь пойдет об убийстве мисс Тидер. Между прочим, я видел вас на кладбище сегодня днем, миссис Уикс. Уикс вздрогнул и вопросительно посмотрел на жену, но та оставила без внимания его взгляд, как и реплику детектива. – Не понимаю, при чем тут мы. Нас с ней мало что связывало, и, уж конечно, у нас не было причин желать ей смерти, – отчеканила миссис Уикс язвительным тоном. – Но разве не правда, что, когда мисс Тидер побывала здесь в последний раз, между вами произошла ссора? – О чем вы? – Мисс Тидер приходила недавно за корзиной диких яблок, однако вернулась без них. Она также призналась некой особе в деревне, будто вы заявили ей, что она заслуживает смерти за нечто сказанное ею в тот день. Это так? – Признаю, что во время ее посещения мы не сошлись во взглядах. Но я не упоминала об убийстве. Я лишь сказала ей: «Заградятся уста говорящих неправду!»[98] – Что послужило причиной ваших разногласий? – Я предпочла бы не обсуждать это с вами. Беспокойство Уикса росло. Он с тревогой посматривал на часы, потом повернулся к жене. – Может, вы хотите выпить, инспектор? – заискивающе пробормотал он. – Нет, спасибо. Миссис Уикс, пожалуйста, я жду. Надеюсь, вы не станете препятствовать поискам преступника, скрывая информацию, которая может оказаться важной. – Мне нечего сказать. – Должен предупредить вас, миссис Уикс. Ваша позиция выглядит странно, ее можно неверно истолковать, что поставит вас в затруднительное положение. – Это дело личное и касается только меня, никого больше. Уикс смотрел на жену безумными глазами, его нервы были напряжены до предела. Литтлджон понял: если потянуть время еще немного, Уикс сломается, выдаст секрет, который пытается скрыть его жена. – В таком случае, миссис Уикс, я хотел бы услышать от вас, где вы находились в то время, когда убили мисс Тидер: между десятью и двенадцатью часами в прошлую среду. – У меня нет алиби, если вы об этом. Я была здесь, занималась стряпней в кухне. Слуг у нас нет, а мой муж работал в поле. Я оставалась одна все это время. Но говорю вам: я даже не думала приближаться к мисс Тидер и уж тем более нападать на нее. Я не из тех, кто сводит счеты и вершит расправу своей рукой. Воздаяние – дело Господа. – А вы, мистер Уикс? Где находились вы в это время? Фермер рванул на себе ворот рубашки, глаза его забегали, словно он снова искал, куда бы спрятаться. – Я был в поле. Меня тоже никто не видел. – Может, скажете, что произошло, когда сюда заходила мисс Тидер? – Не знаю. Что вы к нам цепляетесь? Мы тихие люди, нам не нравится, когда кто-то вмешивается в нашу жизнь. Оставьте нас в покое. Литтлджон пустил в ход припасенный козырь: