– Что? – непонимающе переспросил Кристиан. – Почему вы заговорили о моем сыне? – В одну из ночей врачи ожидали кризиса, и господин Гё отправил меня к вашему дому, чтобы первым узнать новости. – Вот старый ублюдок, – выругался Кристиан, хотя совсем не удивился. Жизнь и смерть наследника компании Эрре, безусловно, живо интересовали Абельхарда Гё. – Тогда я еще работала посыльным и без устали бегала с поручениями по городу. Поэтому это задание было самым обыкновенным, не хуже и не лучше других. Я пришла к вашему дому и уселась на камень в тени большой липы. Вечерело. Все окна были ярко освещены, и только в одном свет был приглушен. Я смотрела на это окно и думала о том, что там борется за жизнь один маленький мальчик. У него есть родители и большой особняк, и наверняка он ни разу не голодал, но прямо сейчас мои дела обстоят лучше, чем у него. И еще я думала о том, как узнать, жив ли он еще или уже умер? Что происходит в богатых домах, когда там умирает ребенок? В нашем приюте таких детей просто накрывали простыней и уносили прочь. Вынесут ли и этого ребенка под простыней? Или позовут священника? Или занавесят все окна черной тканью? Лоттар говорила монотонно и ровно, невидяще уткнувшись взглядом в карман Кристиана. В ее широко распахнутых глазах отражались блестящие пуговицы с сюртука. Кристиан вспомнил ту страшную ночь, и от незатейливых и очень циничных размышлений Лоттар давние события показались ему еще страшнее. Она говорила о возможной смерти Исаака с такой обыденностью, что дышать становилось трудно. – Примерно в полночь из вашего дома вышел доктор. Он шел очень быстро, сгорбившись и будто убегая. Торопился ли он так сильно потому, что очень устал и хотел спать? Или бежал прочь от мертвого пациента? – продолжала Лоттар. – Я хотела спросить его об этом, но он прыгнул в экипаж и уехал. А я опять осталась в темноте и неведении. Шел час за часом, и ночь казалась мне бесконечной. Было холодно, и я время от времени прыгала вокруг камня, чтобы согреться. Вдруг этот мальчик умер, спрашивала я себя, и тогда господин Гё накажет меня за то, что я припозднилась с этой новостью? К рассвету я так отчаялась, что уже раздумывала, не перелезть ли мне через забор и не прокрасться ли в дом. И когда я уже почти решилась, дверь распахнулась, вы вышли на улицу. Вы стояли совсем рядом и смотрели на небо, не обращая ни малейшего внимания на маленькую бродяжку, замершую возле вашей ограды. Я разглядывала ваше лицо и никак не могла понять его выражения. Вы были похожи на каменное изваяние. А потом вдруг молча заплакали, и я решила, что ваш сын покинул этот мир. Но в то же мгновение вы засмеялись. Так вы стояли, запрокинув голову, слезы текли по вашему лицу, и смех звучал очень жутко в ночной тишине. Это потрясло меня. Мне стало очень страшно и очень грустно. И тогда я протянула руку и едва коснулась вашего рукава. – Мальчишка, который отдал мне яблоко, – пораженно выдохнул Кристиан. – Это все, что у меня было, – просто ответила Лоттар. – Тогда мне это показалось добрым знаком, и я отнес яблоко Исааку. Как будто само провидение дало мне надежду. Лоттар улыбнулась, но ее глаза оставались печальными. – Вы были первым человеком, к которому я прикоснулась, – едва слышно сказала она. – Никто и никогда не трогал меня – разве что Ганс, когда пытался поколотить, или наш приютский священник, который обожал сажать маленьких девочек на свои колени, или я массировала ноги господина Гё. Но это совсем иное. Еще господин Фейсар иногда гладил меня по косичкам, и я всякий раз думала, что умираю. Но сама я никогда не трогала других людей по собственной воле – мне было некого. Я выросла, не зная ни ласки, ни объятий, и вы были первым человеком, кого мне захотелось утешить. К которому я захотела прикоснуться. Кристиан молчал, не в силах вымолвить ни слова. Как будто небеса обрушились на него и придавили к земле. – С тех пор, – с мужественной и мучительной откровенностью снова заговорила Эльза, – я всегда относилась к вам немножко иначе, чем ко всем другим людям в мире. Как будто украдкой присвоила вас себе и получила на вас какие-то права. После смерти господина Гё у меня было множество путей, но если бы вы не послали за мной Катарину, то я бы сама к вам пришла. – Стало быть… – Голос оказался хриплым, потому что в горле стало сухо. – Вчера вы были так близко и так славно пахли, а я вдруг подумала – а если вы так и останетесь единственным, кого я захочу коснуться? И единственным, кто коснется меня? Кристиан и сам не понял, когда его руки отпустили ее ладони и стиснули плечи. – Я не хочу быть вашим отчаянием, Эльза, – вырвалось у него, и в запрокинутом к нему лице проступило его неистовство. – Так станьте чем-то другим! – воскликнула Эльза, и огненный шар взорвался в животе Кристиана. Застонав от невыносимости этой женщины, он не нашел иных ответов, кроме как поцелуя – напористого, влажного, пахнущего одиночеством и неумением понять ни ее, ни себя. Эльза не стала ничего изображать и снова прятаться в панцирь, обратилась в его руках в льнущую виноградную лозу, обвила его шею руками, прижималась так плотно, что ее сердце колотилось прямо в грудь Кристиану. А потом так и притихла, согревшись в столь непривычных для нее объятиях. – Никак не соображу, как мне с вами себя вести, – призналась она после долгого молчания, во время которого они оба усмиряли дыхание. – Мне нужна ясная голова, потому что вы стоите на пороге великих перемен. И банк, и фабрика – это так грандиозно, что дух захватывает. Я чувствую себя счастливой из-за того, что причастна к этому. Поэтому, – и она, вздохнув, отстранилась, – нам следует отделять важное от глупостей. – Не поздновато ли меня отвергать? – угрюмо спросил Кристиан, разом покрывшись мурашками от постигшей его пустоты. – Но я и не думаю вас отвергать, – возразила прямолинейная Эльза. – Просто, как ваш помощник, рекомендую нам обоим не терять хладнокровия. А теперь, прошу прощения, меня ждут. – Кто? – немедленно спросил Кристиан. – Опять клан Ли? – Возможно. Она нацепила шляпку, распахнула дверь в коридор и неожиданно ойкнула. – Госпожа Анна собственной персоной, – весело протянула Эльза. – Стоило упомянуть сатану, как послышался цокот его копыт. Если вы все еще намерены купить конюшню для Конрада Брауна, то мой ответ тот же: денег на это нет. – Мои братья пропали, – послышался недовольный голос, и Анна Гё вошла в кабинет. Коротко кивнула Кристиану, нервно стянула перчатки с рук и бросила их в кресло. – Только сейчас и заметили? – Эльза, сверкая улыбкой, прислонилась к дверному косяку. – Скажите мне только одно: как скоро они вернутся? – спросила Анна без малейших сомнений в голосе. – Кто знает, – безмятежно отозвалась Эльза. – Корбл мне прохода не дает, – скривилась Анна, – на Предприятии какие-то неурядицы. Надоел до чертиков – как будто я хоть что-то смыслю в этих делах. Меня же волнует иное: успею ли я выйти замуж до возвращения моих братьев? – Замуж? – Эльза задумчиво прищурилась. – Что ж, содержание мужа может обойтись дешевле содержания любовника. Если вы не боитесь скандала и не собираетесь устраивать пышную свадьбу, то я одобряю ваше замужество. – По-вашему, я нуждаюсь в вашем одобрении? – возмутилась Анна, но довольно вяло. – Ну разумеется, если собираетесь жить долго, счастливо и обеспеченно. Торговое предприятие недолго продержится на плаву, так что вам не на кого больше рассчитывать. А теперь прошу меня простить – меня ждет другая страдалица. Завтра я пришлю вам бюджет вашей свадьбы. И, моя госпожа, если вы хотите провернуть это до возвращения ваших братьев, то лучше поторопиться. И Эльза, изобразив шутливый книксен, скрылась в коридоре. – Я ее ненавижу, – торжественно объявила Анна Гё. – Более наглой особы не отыскать во всем городе. – Но согласитесь, Эльза Лоттар очень полезна, – хмыкнул Кристиан. – И это приводит меня в бешенство больше всего, – Анна схватила перчатки и ушла не прощаясь. Кристиан вздохнул и тоже вышел из кабинета, намереваясь провести тихий вечер с детьми. Глава 18 Берты не было дома – оказалось, что ее вызвал к себе ее отец. Она вернулась поздно – Исаак уже заснул, а Хельга, лежа в кровати, осыпала Кристиана вопросами по поводу банка. – Перестань девочке голову морочить, ей давно пора спать, – устало сказала Берта, заглянув в детскую. Кристиан расцеловал Хельгу, подоткнул ей одеяло и последовал за женой в будуар. От нее пахло дождем, алкоголем и злостью. – Так ли обязательно было, – спросила она, яростно сдирая с себя перчатки и шляпку, – посвящать моего отца в постыдную историю с Манчини? Могу поклясться, что тебе-то никто нотаций о твоих любовницах не читает! Ты решил меня подобным образом наказать, верно? – Я не мог избежать этого щекотливого вопроса – ведь мне пришлось просить его о помощи. Он вздохнул и опустился на пуфик у ее ног. Принялся расшнуровывать узкий ботинок. – Дорогая, давай объявим перемирие, – доброжелательно предложил Кристиан. – Что с нами случилось? Ведь мы всегда понимали друг друга. – Глупо было выходить замуж за друга детства, а потом ожидать от этого брака страсти, – слабым голосом произнесла Берта и протянула Кристиану вторую ногу. – Впрочем, я была молода и мало что смыслила в подобных делах. До встречи с Манчини я даже не понимала, отчего мне так маятно и почему я сержусь на тебя без всякого повода. Оказывается, пылкая влюбленность невероятно притягательна. – И очень разорительна, – покачал головой Кристиан. – Если бы я не рассказал твоему отцу о твоем грехопадении, то он бы ни за что меня не поддержал. Он старый скряга и большой консерватор. Так я не оставил ему выбора. Без него мне не справиться с открытием банка. – Так ли нужен тебе этот банк? Почему тебе просто не попросить у моего отца денег? Кристиан помолчал, согревая ладонями холодные ступни Берты. – Если Манчини открыл для тебя страсть, – сказал он задумчиво, – то Лоттар научила меня мечтать. Напрасно ты волнуешься: это история не о любви, а о новых свершениях. Я как будто стою на пороге чего-то великого. Берта наклонилась, испытующе глядя в лицо Кристиана: – Стало быть, ты с ней не спишь? – Это совершенно неважно, – улыбнулся Кристиан хладнокровно. – Важно, что теперь мы с тобой должны стать самой добропорядочной семьей в городе. Мы просто обязаны излучать солидность, надежность и респектабельность. Поэтому оставь мысли о разводе – я возвращаюсь домой. Останови слухи о моей связи с Лоттар. Для общественности ты все еще будешь возглавлять благотворительный фонд – сейчас как никогда нам нужна хорошая репутация. – Женщина, которая рождает в тебе мечты, – грустно сказала Берта, – куда страшнее любовницы. Моя же роль скучна и утомительна. Кристиан, я просто не понимаю, для чего мне вообще подниматься по утрам с кровати. Жизнь кажется пустой и бессмысленной. Ты ведь даже не позволяешь мне воспитать детей так, как я считаю нужным. Я завидую тебе – ты так увлечен этим банком. А что остается мне? Благотворительность? Салонные сплетни? – Я не знаю, – искренне ответил Кристиан, – но раз уж у меня не получилось стать для тебя хорошим мужем, то позволь остаться верным другом. – Мы с тобой самые никчемные супруги в мире, – фыркнула Берта и оттолкнула Кристиана. – Ступай уже и дай мне отдохнуть. Завтра я пришлю кого-нибудь за твоими вещами. – Не стоит, – Кристиан поднялся на ноги, – я собираюсь оставить тот дом за собой. – Ты же мой лицемерный муженек, – расхохоталась Берта, – заговариваешь мне зубы о мечтах, а сам вьешь любовное гнездышко для своей ненаглядной Лоттар. Впрочем, пока ты обтяпываешь свои дела тихонечко, мне нет до этого никакого дела. Но только посмей втянуть нашу семью в скандал! – А ты постарайся забыть этого прохвоста Манчини. – Что ты знаешь о разбитом сердце, – и Берта утомленно закрыла глаза. – Ведь у тебя его вообще нет. В ожидании Фейсара Мориц подал им кофе в кабинете. Эльза без остановки курила, и сизый дым висел в воздухе. Кристиан взирал на ее нервозность безо всякого волнения – в конце концов, даже его железная Лоттар имела право на девичью влюбленность. Но что бы она там себе ни воображала, принадлежать она будет лишь Кристиану. Эта мысль окутывала некой воздушностью – всего-то и стоило перетерпеть один зануднейший ужин, а наверху их ждали свежая постель, ароматное вино и долгая и полная жара ночь. От предвкушения покалывало в кончиках пальцев. Кристиан прислушивался к себе с чувством удивления и легкой жалости. Два десятка лет он прожил в полной уверенности, что не способен по-настоящему желать женщину, и оправдывал этот постыдный недостаток тем, что увлечен лишь торговлей. Теперь же, когда жизнь неслась вперед со скоростью паровоза, он мало походил на того черствого лавочника, каким привык себя считать. Что же, перемены еще никому не вредили.