Она вскинула к нему лицо, и его обожгли ярость и ненависть, пылающие в ее глазах. – Вы понимаете, что они убьют его? – спросила она бесцветным и слабым голосом. Не то чтобы Кристиану это не приходило в голову. Семья Ли просто выбросит в канаву камень, расчищая дорогу Гертруде Штайн к запланированному замужеству. История с Корблом ясно показала, что делают Ли с теми, кто им мешает. Испытывал ли Кристиан хоть малейшие угрызения совести, выступая в роли сводника? Ганс ему нравился – но он был всего лишь уличным мальчишкой, сдуру влюбившимся в совершенно неподходящую для него женщину. Смертельно опасную. А это ясно говорило о том, что Ганс идиот. Разве был смысл жалеть идиотов? – Возможно, все обойдется, – неискренне ответил Кристиан. И по Эльзе пронеслась волна гнева. – Он несется к пропасти на всех порах, – яростно набросилась она на него, – а вы подталкиваете его в спину. Вы думаете, я не понимаю, что происходит? Ради миллиона гульденов можно пожертвовать одним никому не нужным сироткой, правда? – Не я заставил Ганса влюбиться, – возразил Кристиан угрюмо. – Ганс – моя семья, – твердо произнесла Эльза. – Единственная, которая есть. И я никогда не прощу вас, если он погибнет из-за ваших махинаций. Это было больно. По-настоящему больно. Словно Кристиана выбросили из теплого уютного дома голым на мороз. Хотелось заорать: выбери меня! Будь всегда на моей стороне! Ты ведь обещала. Но Кристиан молча обогнул Эльзу и пошел к выходу. Она вдруг догнала его и схватила за руку. – Отошлите Ганса, – потребовала Эльза. – Отошлите его прочь из города, пока не случилось беды! Потребовалось приложить усилие, чтобы скривить губы в усмешке. – Дорогая Эльза Лоттар, – выдавил из себя Кристиан и аккуратно заправил за ее ухо выбившуюся прядку волос, – если вы однажды узнаете, что такое любовь, то и сами поймете, что пылко влюбленный юноша ни за что не покинет в подобной ситуации город. Эльза прищурилась, и это никогда не предвещало ничего хорошего. – Прошу меня простить, – холодно сказала она, – я забылась. Этого больше не повторится. И она посторонилась, позволяя Кристиану пройти. Величественный облик «Грандиса» всегда поднимал Кристиану настроение. Но сейчас сверкающий витринами магазин показался мелким и незначительным. Когда-то Кристиану казалось, что это самое главное достижение в его жизни. Вершина желаний. Олицетворение гордости. Дешевка. Рассердившись на себя за эту крамольную мысль, Кристиан сорвал плохое настроение на заведующем отделом перчаток. Потом довел до слез продавщицу из отдела ковров и добился того, что директриса магазина отвела его в сторону и спросила, в чем дело. Агнес Менгель начинала у Кристиана обыкновенной продавщицей, но ее ум и упорство позволили ей возглавить «Грандис». Это была дородная женщина с пышной грудью и старомодными локонами, благоухающая непереносимо сладкими духами. Она уверенно держала магазин в пухлых ручках, и дисциплина здесь была как в казарме. Рассказывали, что однажды продавщица упала в обморок от одного недовольного взгляда госпожи Менгель. Кристиан уважал Агнес, и ее прямой и бестрепетный вопрос вдруг остро напомнил об Эльзе и их размолвке. И тогда Кристиан подумал, что не только Ганс несется к пропасти на всех парах. Миллион гульденов стоили жизни одного оборванца, тут Кристиан не корчил из себя моралиста. Но они не стоили потери Эльзы Лоттар. «Ты тряпка, Кристиан», – сказал он самому себе, ощущая бессилие и злость одновременно. Для благотворительного фонда Катарина сняла небольшую конторку на пересечении Портовой улицы и бульвара Маргариток. Тонкая грань между двумя мирами. Толкнув тяжелую дверь, Кристиан вошел внутрь и застал Гертруду Штайн, которая поила Ганса чаем. Целая тарелка с нетронутыми булочками яснее ясного говорила о том, в каком плачевном Ганс состоянии, обычно любая еда просто исчезала в нем. Из соседней комнаты раздавался стук клавиш печатной машинки, и Кристиан прикрыл глаза, вслушиваясь в него, как в мелодию. Он узнал бы этот ритм из тысячи, потому что слышал его на протяжении множества лет. Это печатала Катарина. – Эрре? – Ганс вскочил на ноги, едва не опрокинув булочки. Его уши были пунцовыми. Кристиан молча распахнул перед ним дверь, предлагая вернуться к своим обязанностям, и Ганс, бросив выразительно-щенячий взгляд на Гертруду, понуро побрел прочь. Это было воистину жалкое зрелище. – Чаю? – безмятежно предложила Гертруда. – Спасибо. – Кристиан сел в кресло, покинутое Гансом, и внимательно посмотрел на будущую родственницу. Ничто не выдавало в ней волнения. – Меня кое-что тревожит, – начал Кристиан, когда они обсудили строительство больницы и меню благотворительных столовых. – Что же? – показалось, что Гертруда вся подобралась, приготовившись то ли к обороне, то ли к нападению. – Ганс, – прямо сказал Кристиан. Ни один мускул не дрогнул на прекрасном лице Гертруды. – Беспокоитесь за репутацию своего кузена? – с мягкой насмешкой уточнила она. – Что? Боже, – Кристиан рассмеялся. – Поверьте, меньше всего в данной ситуации меня тревожит Стефан. Что бы с ним ни случилось, он все это заслужил. Вот теперь Гертруда удивилась. – А я думала, что мои родственники – это кошмар, – улыбнулась она. И Кристиан невольно улыбнулся ей в ответ. Вопреки недовольству Берты и опасностям, исходящим от семьи Ли, Гертруда нравилась ему. Она определенно радовала взор, была отлично воспитана и обладала острым умом. На месте Стефана Кристиан бы радовался этому браку, а не сердился из-за него. – Я всего лишь хочу, чтобы Ганс остался жив, – признался Кристиан неохотно. К чести Гертруды, она не стала делать вид, что не понимает, о чем идет речь. – Что вам за дело до этого безродного мальчишки? – только и спросила она. – Мне есть дело до каждого из моих людей. Смех колокольчиком прозвенел по комнате. – Лжец, – пригвоздила его Гертруда. – В таком случае вы не присылали бы ко мне Ганса по сто раз на дню из-за всяких пустяков. Вы думаете, что вы самый хитрый, Кристиан Эрре, но вся ваша хитрость помещается на кончиках пальцев Эльзы Лоттар. Кристиан покачал головой, ощущая на губах горечь измученной усмешки. Закурил, опустошенно следя за сизоватым дымом. – Вы опоздали, Кристиан, – сказала Гертруда спокойно. – Я уже слышу тяжелую поступь судьбы. Мой дед верит, что каждый может ее изменить, но я лишь наполовину Ли. На вторую половину я Штайн, а значит, фатализм течет по моим венам.