— Благодарствуем, папа бокса и дедушка кулачных боёв. Что я должна вам за труды? Извините, что не приглашаю, но я даже пукнуть боюсь в вашу сторону, не то, что дунуть. Уж, не прогневайтесь. И пошёл вон, будем считать, что боксёр отработал нанесение телесных повреждений врагу всех времён и народов, Лизе Романовой. Ты опять всё сделал правильно, чемпион! Прям, «хероу»! Надо было видеть, что сотворилось с Мишкой в этот момент! Вспыхнувшие, как от горящей спички, глаза, перекошенное лицо, сильно сжатые губы… Всё говорило: «Караул! Лизка права!» Не хочу даже вспоминать. Но ушёл он, поджавши хвост, не произнеся ни слова. Спасибо и на этом. На следующий день я рискнула встать на лыжи. И когда ощутила свободу движения, возможность мчаться по лыжне, не ощущая боли, все треволнения ушли на задний план. Остальные домочадцы добирались до комплекса на озере автобусом, по очень живописному маршруту. Так что, когда я прибыла на место, все были в сборе. Но меня ожидал неприятный сюрприз в виде семьи Исаевых в полном составе. Маленький Мишка сразу подскочил целоваться, моя мама называла его «лизоблюд». С восторгом в глазах, проглатывая слова и буквы, мальчишка делился своими «здоровскими» впечатлениями. Как обычно. — Миша, иди сюда, не мешай людям отдыхать! — Голос Клариссы прозвенел с высокомерием и надменностью, она восседала в красивой норковой шубе персикового цвета и блистала бриллиантами, как на приёме у самой королевы. А я, в лыжных ботинках, толстом свитере и спортивной шапочке была похожа на холопку рядом с ней. Но она не испортит мне настроение, лыжная пробежка придала сил и подарила море радости и удовольствия. И уж с ней делиться этим я не собираюсь. — Беги, ещё пообщаемся. — Я подтолкнула мальчишку к их столику. И, усевшись к ним спиной, с превеликим удовольствием принялась уплетать крендельки да кулебяки, запивая ароматным чаем, да ещё и в обществе дорогих и любимых людей. Но затылком ощущала тяжёлый взгляд не знаю кого, за соседним столиком ко мне хорошо относились только Гуля с сыном. Но он, этот жгучий взор, так хорошо согревал мою больную шею… Обратно я тоже докатилась по лыжне. Проезжая мимо дома Исаевых, была остановлена мамой Мишки. — Лиза, заберите свою машину и Алевтину заодно, она у нас в гостях. — Будьте любезны, получите приказ к исполнению. — И поскорей, скоро дети приедут, надо освободить гараж. Я немного устала, но молча поплелась, да и шея опять разболелась. Выкатив машину, подъехала к крыльцу. — Вам придётся зайти, мой муж отдыхает, а мне нельзя тяжести таскать. Господи, только не это… Войти в дом, где я была так счастлива, и где оно закончилось, моё счастье, было выше женских романовских сил. Ну что делать, не смертельно, переживу. И зашла. Всё так же, как и тогда. И даже лампа на камине горит, освещая свадебную фотографию Исаевых-младших. А я и не знала, что у них была торжественна церемония бракосочетания, всё оказывается ещё серьёзнее… Мама Аля сидела перед пылающим огнём и допивала чай. — Сейчас, Лизок, поедем. Послышался шум машины, стук дверей, в дом ворвались дети, и вплыла Кларисса. — Не поняла, чего эта тут делает? — Её вопрос запутался в ликующем крике Мишки-младшего, увидевшего меня. — Я, кажется, спросила? — Кларисса, иди уже к себе, без тебя разберёмся. И дочь забери. — Кажется, невестку не жалуют в этом доме, поэтому и снимается квартира в городе. — Я уйду, но меня поражает ваша позиция, уважаемая свекровь! Вы же знаете, что она… — Она заберёт Алевтину и уйдёт. Успокойся уже. В гостиную вошли Гуля с братом, но жена не заметила появления мужа. — Нет, пусть убирается из нашего дома, я должна это видеть. Вам мало того, что нам с Мишей пришлось пережить из-за неё, напомнить? — Гиена огненная не годилась ей в подмётки в этот момент. Я умоляюще посмотрела в сторону Алевтины Сергеевны. Гнусность ситуации пополам с болью в шее забирала силы, и душевные, и телесные, со скоростью света. Сонина мама стала медленно подниматься и пересаживаться в коляску. Объезжая диван, нечаянно задели за обивку. — Ну, развали ещё наш дом, тебе же не привыкать разрушать семьи, жизнь и здоровье дорогих мне людей, их репутацию. — Она посмотрела в сторону Гули, явно, ожидая от неё поддержки. — Да убирайся ты уже, бандитская потаскуха. — Кто так обзывается, тот сам так и называется. — Странная реакция, но именно это я и брякнула… Немая сцена, слышно только поскрипывание колёс инвалидного кресла. — Лизонька, не связывайся, моя девочка любимая, к тебе не пристанет, ангел мой. Поехали уже скорее, я помогу. — Мама Аля была в шоке, быстрее задвигала своими рычажками, делая наше продвижение ещё проблематичнее. — Что? И вы, Исаевы, позволите оскорблять меня в нашем доме? — Она налегала на словосочетание «наш дом», только зачем, никто и не претендовал на «ваш дом». — Эта алтайская подстилка… — Ну, хватит! Распоясалась, сама татарская целомудренность! — Командирский голос Гульнары ударил, как раскат грома. — Лиза, подожди, я с вами. Воздух в доме сгустился, мне перекрыли кислород, я видела только дверь, выход на свободу! — А ничего, что эта, как ты выразилась, не буду повторять кто, искала своего Мишку и днём, и ночью? Она не вылезала из полиции, конного клуба и спорткомплекса, параллельно вытаскивая Соню Мостовую. А ничего, что именно она нашла его в старом ауле, на каждом шагу подвергая себя опасности. И только, благодаря ей, банду взяли, накрыв в замке карликов. И она была там, что-то узнала или увидела такое, что стало для неё сильнейшим ударом, и в результате потеряла вашего, Мишка, ребёнка. Как вам такое? А? Родственнички. И это ещё не всё. А что сделала ты, уважаемая Ларисо? Ведь так тебя звали в борделе карликов? Да? Что, конкретно? Не ты ли, мама сексуальных излишеств, очень вовремя прописалась в постели здорового мужика, воспользовавшись своим «мастерством» в момент, когда ему стало по барабану, где, с кем и почему? Быстренько забеременела, как ещё умудрилась после многочисленных сладострастных утех с «членами» своего сексапильного кружка. Страшно оглашать твой послужной список, особенно, его количество… Чтобы удержать Медведя, ты даже родила дочку, которая на хрен тебе не нужна. Лиза, подожди, я ни минуты здесь не останусь. Мишенька, неси сумку, мы переезжаем к Соне. Я никак не могла протиснуть коляску в дверь, руки тряслись, слёзы душили. Но гордость не позволяла им пролиться, встав плотиной где-то в глубине души. Чья-то рука крепко вцепилась в ручку, а я шарахнулась, как чёрт от ладана, поняв, что сзади стоит Мишка. — Спасибо, дальше мы сами. — Мама Аля, стойкий оловянный солдатик, не то, что я, дала понять, кто есть кто, взглянув на него недобрым, осуждающим взглядом. — Гуля, мы на улице подождём! И, наконец, покинули этот вертеп. Я, вдохнув свежий морозный воздух, обрадовалась, что ещё могу это делать. Хотя, последнее, что услышала вдогонку, было обещание достать меня и убить. И что-то ещё, не суть. И ни одного слова из уст Исаева, ни од-но-го… А когда мы вернулись в город, мама вызвала меня на разговор. — Если ты сейчас же не расскажешь, что произошло, и почему Исаев простоял две ночи под твоими окнами, я не знаю, что я сделаю, но что-то точно вытворю. У меня уже нет никаких сил, даже руку поднять, чтобы посыпать голову пеплом. Неужели мы с отцом для тебя пустое место? Лиза, пожалей нас, пожалуйста. И я рассказала, почти всё, кроме интимных подробностей, наркотиков и последствий разбитой фары. Мамочка ревела три дня и три ночи. А папа, вообще, не смотрел в мою сторону. Им нужно было переварить информацию, причём так, чтобы не потерять доверия друг к другу, не остаться на всю оставшуюся жизнь просто рядом живущими соседями. Но в одном мы сразу сошлись на сто процентов. Когда Исаев появился во дворе нашего дома, нам не надо было советоваться, он не прошёл, как тот враг. Надо жить дальше… Мы с папой привыкли к физическим нагрузкам, но место занятий пришлось поменять. Единственное, что огорчало: нам перестали доверять Мишку-младшего после отъезда Гули. Исаевская мать уговорила её вернуть им мальчишку. Уж не знаю, как и что, но только и Соне мальчика не доверяли. Ну что ж, надо повидаться на нейтральной полосе. И я обратилась к Алинке Цветковой. Правда, чтобы показать свою значимость, как великого «олога», она прочитала лекцию о детской хрупкой психике. Пришлось выслушать. Ничего нового. Мишка нёсся по заснеженному переулку и, увидев меня в окне кафе, запрыгал, поскользнулся и завалился. Я подскочила, вылетела на улицу и столкнулась, чуть ли не лбом, с Исаевым. Мы не виделись, около месяца, с того самого дня, когда папа в «очень деликатной форме» попросил боксёра не показываться его дочери на глаза. И он исполнил всё в точности. — Лиза, раздетая, в минус двадцать. Давай назад. — И зацепив мальчишку, подтолкнул меня к входу. — Вообще-то, у меня здесь свидание, и я бы хотела остаться один на один с предметом моего воздыхания. — С Мишкой Исаевым? — Он улыбнулся. — Не буду вам мешать, выпью кофе и подожду в машине, мы теперь все живём за городом, и я… — Лишние подробности, господин Русский Медведь! — Вырвалось у меня, зачем? — А тебе не кажется, что я имею право хотя бы объясниться с тобой, просто как человек. — Почти чёрные глаза прожигали меня насквозь. — Даже преступникам дают последнее слово. Где и когда? — Я ещё не отстирала свои белые перчатки. Когда буду готова, пришлю своего секунданта. Мишка щёлкнул пятками и отвесил резкий поклон. И удалился. — Тётя Лиза, почему вы не любите дядю Мишу? Он же самый лучший, и вас он любит. Думаете, я ничего не знаю? А вот и нет. Я сам слышал, как он ругался с бабушкой, и говорил, что вы… как это… ну… а, смысл его жизни! И что, если она ещё хоть раз скажет о вас плохо, он уйдёт из дома навсегда. И Алиску заберёт, она теперь тоже живёт с нами. Он тарахтел без умолку, а я ощущала себя «посаженным на прикол ржавым кораблём», без штурвала, без компаса, без задания на маршрут. А когда поняла, что Исаев вышел из кафе, слёзы градом хлынули, перепугав пацана. Он принялся меня успокаивать, целовал в щёки, гладил по голове… А в окне напротив, прижавшись лбом к стеклу, стоял Чемпион, всё проигравший в чистую! Как же так получилось, дорогой мой человек, что наша любовь разлетелась на атомы? Как мы могли допустить, чтобы какие-то карлики, бандиты и проститутки правили бал нашей жизни? Как? «Он самый хороший, и вас он любит». А я? Мой очередной день рождения прошёл грустно. Родители уезжали, обещая, что в последний раз. Мама не выпускала Дианку из рук, а папа проводил со мной профилактические беседы, стараясь делать это на равных. — Доча, ты же понимаешь, что мы уезжаем только потому, что без нас рухнет наработанное годами. Мы закончим это исследование и обратим свои изыскания на Россию, тут полно точек приложения наших сил и знаний, мы уже наметили план на будущее. Но насколько придётся задержаться, пока не ясно. Но мы постараемся максимально быстро отработать и вернуться к вам, девочки наши любимые. У моих родителей есть одна особенность: они редко говорят «я», чаще — «мы». Больше четверти века вместе, в горе и радости, в метель и жару. Конечно, они для меня пример для подражания. Но в их жизни было кое-что, после чего я зауважала мамочку с ещё большей силой. Она сама рассказала об этом на фоне моих приключений с Исаевым. Произошла эта история во Вьетнаме. Известные в своей области русские учёные Романовы прибыли туда в помощь интернациональной бригаде коллег по разуму. И попали на больничную койку в миссии Красного креста, сражённые какой-то лихорадкой. Там работали молоденькие врачихи из Чехии, Польши и ещё откуда-то. Они неплохо понимали по-русски, могли доходчиво объяснить, как протекает болезнь. У папы всё прошло в лёгкой форме, а мама завалилась надолго. Отец владел немецким и французским, а его жена — английским и испанским, так они разделились ещё в институте. Одна чешка, живущая в Германии, взяла папу под свою опеку и каждый день докладывала о состоянии маминого здоровья, и по-русски, и по-немецки. Причём всегда в коротенькой юбочке или шортиках на пол попы. Господин Романов, замордованный двойной нагрузкой, да ещё и оставшийся без единомышленницы, правой руки, так сказать, ничего не замечал. Или делал вид. Бедная девушка извелась вся, такой мужик пропадает! А мой отец, мало того, что хорош собой, крепок и высок, он ещё и гитарист, и певец, и балагур, только что крестиком не вышивает. И тогда, видя, что этот глупый русский не ведётся на неё, европейка пошла в наступление. Записала на диктофон спортивную тренировку своего объекта преследования, сопровождающуюся звуковыми возгласами, очень похожими на интимные, постельные. (Мама всегда останавливала своего ненаглядного во время этих занятий, если в поле зрения появлялась я. У каждого свои тараканы.) И, смонтировав сексуальную запись с чешско-женскими «комментариями», подсунула его русской жене. Получалось, что Романов с врачихой в соседнем отсеке занимались сексом, страстным и наглым. А мамочка в этот момент чуть не умирала, так ей было плохо. А когда поползли слухи на всех языках и наречиях о романе русского учёного и чешской медички, её почти похоронили. Дай бог здоровья, счастья и всего самого лучшего и желаемого простому врачу, много и давно практикующему специалисту, греческому доктору, отдающему всего себя на благо людей. Госпожа Романова никогда не забудет об этом, она по сей день дорожит его дружбой. Эскулап по имени Сократ вытащил её. Мало того, каждый день занимался восстановлением здоровья русской учёной, реабилитацией, в устах сплетниц тут же переведённой в ухаживания и отношения между фигурантами. Вот и получилось, что по всем фронтам на семью моих родителей наступала медицина. Основная научная братия снялась с места и отправилась дальше, в Индонезию, Австралию. Все очень переживали, что Романовы не могут отправиться с ними. Особенно волновалась австралийская подруга мамы, бывшая соотечественница. И чтобы как-то поддержать, оставила свои незаконченные разработки русской коллеге, на рецензирование. Ведь кроме неё никто не сможет точно и честно это сделать. — Ты обязательно выздоровеешь, я буду молиться за тебя! Побольше сил и удачи! Всё будет хорошо! — Пожелала жительница кенгурового края. Романов остался при жене, уже неплохо себя чувствующей. Ему поставили кровать, разрешили ночевать рядом с супругой. Днём он обрабатывал добытое ранее, советуясь со своей половинкой по научным делам и по жизни, а вечером постигал основы ухода за выздоравливающими, и не только на маме. Помогал, одним словом. А ему «ассистировала» неугомонная европейская девушка со странными представлениями о жизни и смерти. Похоже, она взялась не на шутку за претворение в жизнь своего замысла. Что могла противопоставить еле живая женщина? Госпожа Романова была обречена, одна русская варварка против европейских ценностей… Не на ту напали. Гены княгини Ольги, несогласие с устоями патриархата и далеко сидящие в русских женщинах нравы декабристок сделали своё дело. Конечно, внешне, будучи зеленолицей, худющей, кожа да кости, ослабленной и почти обездвиженной, мамочка представляла собой ещё ту боевичку против молодой, розовощёкой красавицы. Папа Серёжа уже не двусмысленно посматривал в сторону вылезающей из трусов чешки, нет-нет, да и пропадал на пару часов. Не реагировать не получалось, здоровья, и физического, и душевного, это не прибавляло. И что? Пустить всё на самотёк? Ну, переспит, или уже переспал, а дальше? Уйдёт к ней? Помогать горшки выносить или уколы ставить? И сдохнет. Без неё, мамочки моей и их дела, неотъемлемого смысла жизни обоих. И самое противное, что если её Сергей уже довёл дело до измены, тогда всё, о прощении не могло быть и речи. И какого-то, хитроумного или, хотя бы просто умного, плана не было, но надо было вместе разобраться в оставленных материалах. Правда, ничего интересного и новаторского в них не было. И тогда мамочка пожертвовала своими наработками, о которых даже отец ничего не ведал. Она знала, чем его купить. Бедная чешская бесстыдница… Она уже и не знала, примитивная особь женского пола, что ей предпринять! Чёртов русский сидел около своей полуживой жены, поил её чаем и держал за руку, другой записывая за своей половинкой выкладки и заметки. Это открытие было подарено австралийской коллеге… Почти подвиг, для исследователя потерять свои наработки смерти подобно! — Ты знаешь, Лиза, я до сих пор не знаю, правильно ли сделала, что не стала дознаваться до сути, была измена или нет. Сил не было, вокруг одни вражины европейского женского бомонда, сплетни, обман, подложки. Такая грязь и ерунда по сравнению с мировой революцией. Но Сергей никогда больше не дал мне ни одного шанса усомниться в его любви и верности. И это правда. У него просто не было такой возможности, я же рядом и днём, и ночью. И никакого элемента свободы. Он нам не нужен. Мы успеваем соскучиться, когда новая идея уносит в дальние дали. Это дело накрывает полностью, отнимает возможность нормально есть, пить и спать. Поэтому, когда мы возвращаемся к обычной жизни, нам есть что сказать друг другу. Вот так, моя дорогая доченька. Так получилось, что к лету я осталась одна, совсем одна. Соня с мамой Алей уехали в Китай, в медицинскую клинику с надеждой на восстановление здоровья измучившейся женщины. Деньги на эту поездку собирали всем миром, очень помогли спортсмены и, конечно, Исаев. Он открыл в городе ещё один клуб, переоборудовав под каток здание старой котельной. Получился удобный и функциональный центр имени Павла Мостового. Нетрудно догадаться, что там проходили тренировки хоккеистов и фигуристов. И моя Дина уже ходила на занятия, гордо таская торбочку с фигурными коньками. Командовал в новом клубе один из друзей и Исаева, и Павла, Валерий Могильнер. Как человек может жить с такой фамилией? А когда он стал проявлять ко мне знаки внимания, я даже растерялась, только произнеся, Елизавета Могильнер. Жуть… Но в процессе общения этот симпатичный парень оказался весёлым, отзывчивым, любящим детей и их родителей, он со всеми находил общий язык. И, рассказывая о своей семье, начиная с прадеда, очень гордился их заслугами, в связи, с чем совершенно не гнушался своей звучной фамилии. Мне даже стало немного стыдно за некрасивые первоначальные мысли. Валера напросился встречать меня с работы, а один раз сам забрал из садика Динку, за что воспитатели получили по полной программе. Но я лишний раз убедилась в запредельной коммуникабельности этого человека, кого хочешь обаяет. Вот и тренерша маленьких фигуристок, Аллочка, попала под чары приятного во всех отношениях парня. И возненавидела меня. Причём, и не скрывала. Ну, на черта мне всё это нужно!? Никакие отказы и уговоры не действовали на Валерия, он, как будто ничего не видел и не слышал. Вечно улыбающийся, с цветами и вкусняшками для девочки, с новыми предложениями чудесно провести время так и появлялся пред моими очами с упрямой постоянностью. Мне надоело с ним бороться, и я сдалась, просто принимая знаки внимания и проводя вместе время. И уж, если есть возможность, почему её не использовать во благо, и я упросила своего ухажёра «украсть для меня» Мишку младшего. А как по-другому мне его заполучить? По этому поводу возмущалась и Гуля, она никак не могла понять, почему Исаевы встали в позу и ни в какую не соглашаются на общение внука, коим они его считали, со своей младшей сестрой. Диктовать им условия, находясь за тысячу километров, она не могла. Да и приглядывали они за её сыном, больше некому. Кларисса из вредности после развода забрала дочь, старики остались без внучки, очень переживая это событие. Несмотря на то, что жить бывшая невестка осталась в нашем городе, поселившись в квартире, купленной для дочери её отцом, свидания с девочкой проходили строго по отведённому судом для этого времени. Видимо, это единственное, чем она могла отомстить за несбывшиеся мечты. Сам Мишка продолжал разъезжать, почти не бывая дома, по городам и странам, судил, обменивался опытом, возил детей на различные соревнования. Мы не встречались. Но с некоторых пор он застрял в городе, в связи с разводом Цветковых. Я знала об этом от самого Виктора, он очень переживал предательство великой психологини, которая не только изменила ему, но и не собиралась терять такую прибыльную работу в клубе Исаевых. И как? Как прикажете строить дальнейшие отношения с бывшей, оказавшейся такой гадиной? Она ещё и пыталась пристроить своего нового на работу туда же, но Мишка не допустил этого, мягко отказав. Наглости этой «психованной» нет предела. А Цветкова можно было уважать за одно то, что он не выносил сор из избы и не обсуждал свою бывшую любимой женщину ни с кем! Чего не скажешь о ней. Кем только с её слов не был Витька… Неужели после таких высказываний у самонадеянной целительницы человеческих душ ещё останутся клиенты? Впрочем, это не моё дело. Спортивный праздник, открытый на площадках благоустроенной прибрежной зоны, собрал полгорода. Мы с Диной и Мишкой набесились так, что сил не осталось даже на чай с плюшками. Валера устроил нас в уголке кафе, девочка сразу заснула, а мальчишка, прижавшись ко мне, продолжал свой рассказ о том, как первый раз ездил на соревнования, но не выиграл и до сих пор расстроен. — Это глупо. Если ты решил заниматься не просто для себя, для здоровья и удовольствия, а серьёзно, то должен уметь держать удар. В данном случае, удар — это проигрыш. — Я давно разговаривала с этим маленьким спортсменом, как со взрослым, он многое понимал и объяснял действительно не по годам. — Подумай, почему, где ты сделал ошибки, постарайся отработать эти элементы правильно, и вперёд! Я так и в жизни всегда делаю. А расстраиваться… — … Последнее дело! — Дядя Миша! Ура, а нам сказали, что вы не приедете! — Как же я мог пропустить такое интересное мероприятие. — Исаев улыбался, ему было радостно, даже ликующе на душе. — Тем более что самое интересное начнётся ближе к вечеру. А если ещё и в вашей компании, то ничего лучшего и желать нечего. — Ура! — Опять завопил Мишенька. — Это вряд ли, — ожила я. — У нас кое-кто выпал из пробега. — Дело поправимое. Я отведу вас в кемпинг, отдохнёте пару часиков и опять в строй. — Спасибо, но мы не одни. И нас отвезут. Мишенька, если хочешь, можешь остаться. К нам уже пробирался Валера с кофе, соком и пиццей. Увидев Исаева, он сначала обрадовался, а потом потух. Но орлиный взгляд имел место быть, хоть и приглушённый. — Здравствуй, Михаил. Мы тебя не ждали… — Да я понятливый. Не буду мешать. Пойдём, Мишутка, у нас целый день впереди, надо подкрепиться.