— Да что вы мямлите! Вы голодный, что ли? — догадалась она. — Жутко, — признался он. — Я сейчас отправлю вам перевод по номеру телефона, и вы, пожалуйста… — Да господи!.. — перебила она страдальческим тоном. — Не болтайте ерунды! — и в своих лучших традициях отключилась первой. Тем временем из “Продуктового мира” царственно выплыла продавщица, заперла дверь и, держась за перила, осторожно спустилась с крыльца. — А говорил, что не алкоголик, — брезгливо сморщив нос, прокомментировала она, глядя на него сверху вниз, и проплыла мимо, словно каравелла. ___________________________ * “Эх, Семёновна!” — популярная передача канала ОРТ, выходившая в конце девяностых — начале нулевых и представляющая собой конкурс исполнителей частушек; “Йоу, Тупаковна” — отсылка к легендарному хип-хоп исполнителю из Гарлема Тупаку Шакуру. 18:00 Оказавшись дома, он первым делом, морщась и стиснув зубы, освободился от пальто и рубашки. На руке в области плечевого сустава наблюдались заметная припухлость и покраснение, но в целом… в целом, кажется, болело уже не так сильно, как раньше. Наверное, при переломе было бы намного хуже. Может, ещё и пронесёт… Затем он натянул домашнюю футболку и устроился на диване в гостиной, включив телевизор, чтобы хоть как-то убить время. Желудок уже не скручивался в заковыристую загогулину, а, похоже, в знак протеста начал переваривать остальные органы — было полное ощущение, что чужой пожирает его изнутри. Бездумно щёлкая пультом и листая каналы, чтобы отвлечься, Железняк задерживался только там, где показывали “Идолов”: его парни были неплохо ангажированы на это телевизионное новогодье. Все праздничные эфиры отсняли ещё в ноябре, но на экране всё выглядело так, как и должно было выглядеть в новогоднюю ночь: ёлки, бенгальские огни, ленты разноцветного серпантина и искусственный снег в студии. Как всегда, глядя на пацанов, Железняк почувствовал мощный прилив гордости. А ведь неплохо они потрудились за этот год! Вылезли из такого дерьма, из которого, казалось, и выхода-то не было… А дальше, он верил, будет только круче. График гастролей был расписан на полгода вперёд, предложения — одно другого краше — сыпались как сухой горох из дырявого мешка, знай себе перебирай харчами. Костю Миронова, например, пригласили сняться в кино — в настоящем полном метре, не в какой-нибудь короткометражке или сериале, и он даже ездил на пробы. Правда, окончательное решение ещё не было принято и список актёров пока не утвердили. За окном было уже совсем темно, только мерцали и переливались на чужих окнах цветные лампочки электрических гирлянд. Железняк не был сентиментальным, во всяком случае, не считал себя таковым, но сейчас, глядя на эти уютные огоньки — свидетельства чьего-то семейного счастья — почувствовал лёгкую щемящую тоску в груди и что-то, отчаянно похожее на зависть. И… мимолётное сожаление о собственном одиночестве? Да хер его знает. Наверное, это от голода всякое непотребство лезет в башку. С того момента, как он отправил Стаськиной матери свой адрес, прошёл уже почти час. Железняк даже не спросил, откуда она будет добираться — возможно, из каких-нибудь еб…ней. Он уже сто раз пожалел о том, что дал слабину и пошёл у этой ненормальной на поводу. Ну в самом деле, на хрена ему какая-то левая бабища в собственном доме в канун нового года? Ладно-ладно, новый год тут совсем ни при чём, он всё равно не собирался праздновать, но тогда просто — на хрена ему какая-то левая бабища?! С другой стороны, в чём Стаськина мать была однозначно права — это в том, что ему сейчас не стоило садиться за руль, плечо всё-таки продолжало болеть и пока ещё плохо слушалось. Но ведь можно было спокойно вызвать такси до травмпункта, а потом на такси же вернуться обратно… предварительно просидев в очереди несколько часов, если верить оптимистическим прогнозам Стаськиной матери. Откровенно говоря, у него было очень сильное искушение позвонить ей и отменить всё к чертям — например, придумать, что с рукой уже полный порядок, а ему самому надо срочно уехать. Но что-то подсказывало Железняку, что теперь, когда Стаськина мать знает его адрес, избавиться от неё будет не так-то просто. Да и нехорошо это, как ни крути — тормозить человека на полпути и говорить, чтобы не приезжал. Надо было сделать это раньше, а теперь уже всё… Зато она привезёт что-нибудь пожрать. Наверное. Железняк запоздало спохватился, что даже не сможет угостить гостью чаем или кофе. Чай он не особо любил, а капсулы для кофемашины давным-давно закончились, и он так и не сподобился купить новые, потому что обычно даже завтракал вне дома. В студии у него была другая кофемашина, за наличием капсул для которой следила секретарша, и они появлялись как бы сами собой. “Ну и ладно, — подумал он. — В конце концов, я её к себе не звал. Она сама напросилась!” Наконец раздался звонок домофона. Поднявшись с дивана, Железняк поплёлся в прихожую, машинально пригладив волосы правой рукой и покосившись в зеркало на ходу. Господи, смешно — кого он хотел пленить?! Вот эту вот базарную тётку-истеричку? В своё время он так и не озаботился установкой видеодомофона, и сейчас впервые пожалел об этом. Интересно было бы взглянуть на Стаськину мать до того, как она возникнет на пороге его квартиры. А теперь, услышав: “Это я, Сергей Львович!” — и нажав на кнопку, он был вынужден ждать и гадать, что же за чудо-юдо там появится через несколько минут из разъехавшихся створок лифта. Заблаговременно распахнув дверь, он ждал, привалясь здоровым плечом к косяку. Наконец лифт затормозил на его этаже, выпуская на свободу Стаськину мать… и Железняк натурально охренел. Это вот… она? В самом деле — она? “Спасибо, милый дедушка Мороз, я знал, что ты оценишь моё примерное поведение, я ведь и в самом деле был хорошим мальчиком целый год… ну, по крайней мере старался им быть”, — ошалело подумал он, откровенно любуясь видением, возникшим перед его глазами. Хороша, ну до чего хороша! Короткая приталенная курточка подчёркивала соблазнительные изгибы стройной фигуры, а обтягивающие джинсы и высокие сапоги выгодно демонстрировали длину ног. Ох…енных ног, надо признать! Он поднял взгляд выше, отмечая белую, словно фарфоровую кожу лица, выразительные глаза и нежные розовые губы. Погодите, это точно Стаськина мать, а не её старшая сестра? Видение приблизилось и смущённо улыбнулось, слегка порозовев щеками. — Лиза… Борисовна, — неловко сказало оно, смутившись ещё больше. — Серёжа… Львович, — в тон откликнулся он, и они оба рассмеялись. Железняк посторонился, пропуская её внутрь. — Проходите. В руках у Стаськиной матери была сумка, больше похожая на небольшой чемоданчик. — Что там у вас, медицинские принадлежности? — удивлённо поинтересовался Железняк. — Угу, — кивнула она. — Набор хирургических инструментов для ампутации в полевых условиях. Готовьте руку! — но заметив, как он напрягся, тут же фыркнула: — Господи, расслабьтесь! Это всего лишь термосумка, ну, что-то типа переносного холодильника. Но с этим потом… давайте-ка сначала действительно посмотрим на вашу руку. Раздевайтесь, Серёжа Львович, — усмехнулась она, — и покажите мне, где у вас тут можно руки помыть. — Что, вот прямо так сразу — раздеваться? Штаны тоже снимать? — он сделал вид, что испугался, хотя внутри себя танцевал и орал: “Да, да, да!” — Опять эти ваши шуточки, — нахмурилась Лиза… Борисовна. — Штаны, так и быть, можете оставить. 18:30 Вообще-то Железняк старался следить за своим телом и не пренебрегал спортзалом, однако до поджарых киношных красавцев с комплектом из шести кубиков на животе всё же немного не дотягивал. К счастью, и пивным брюшком тоже не обзавёлся — в отличие от большинства своих ровесников. Он иногда натыкался на профили бывших одноклассников и однокурсников в соцсетях и недоумевал: боже, кто все эти люди? Почему в пятьдесят они выглядят как дедушки и бабушки? Хотя, справедливости ради, многие из них и правда давно уже обзавелись внуками. Сейчас же, неловко стянув футболку одной рукой под прицельным взглядом Стаськиной матери, он почувствовал, что… смущается. Даже захотелось расправить плечи и незаметно втянуть живот, чтобы произвести на неё наиболее выгодное впечатление. Ну охренеть, вообще! Стаськина мать заставила его сесть и приступила к осмотру. Её прохладные проворные пальцы касались плеча и предплечья, ощупывали, слегка надавливали, а сама она пристально следила за реакцией Железняка, иногда уточняя: — Так больно?.. А так?.. Пальцами можете пошевелить?.. А сжать их в кулак? Особой боли не было, а вот от этих деликатных и в то же время уверенных прикосновений по коже у него побежали мурашки. — Вам холодно? — строго спросила Стаськина мать. Он растянул губы в улыбке: — Наоборот — жарко! Не каждый день меня лапает такая красивая женщина. Если она и смутилась, то виду не подала. — Да ладно врать-то — “не каждый”... Знаю я, какие в этом вашем шоу-бизнесе нравы, — она скривила губы в презрительной усмешке. — Одна только голая вечеринка Насти Ивлеевой чего стоит!* Он поморщился: — Значит, так вы представляете себе типичную продюсерскую деятельность? Знай шляйся с голой жопой по вечеринкам да охмуряй красоток с надувными губищами. Не жизнь, а малина! — Ну вы же ходите на вечеринки, — возразила Стаськина мать. — Глупо это отрицать. — Хожу, но не ради того, чтобы потусоваться. Вечеринки — это новые связи, нужные контакты, важные устные договорённости, самопиар… это работа, понимаете? Она пожала плечами: — Не понимаю, но верю на слово. — А я вижу, что всё-таки не верите, — невольно начал заводиться он. — Да я вджобываю как папа Карло, если хотите знать! — Т-ш-ш, — она приложила палец к губам и примирительно улыбнулась. — Простите, я вовсе не хотела вас обидеть. Дайте мне спокойно закончить осмотр, не дёргайтесь. Он послушно затих, не без удовольствия позволив ей и дальше себя ощупывать. К сожалению, это не заняло много времени. — Перелома нет, — уверенно заявила Стаськина мать. — Незначительное растяжение… наверное, вы упали на вытянутую руку. Накладывать фиксирующую повязку нет необходимости, достаточно просто прикладывать холод. Но если боль очень сильная и вы не можете терпеть, то… — Да нет, — прислушавшись к своим ощущениям, отозвался Железняк. — Если я не дёргаю плечом, то почти и не болит. Так… немного тянет и ноет, когда двигаюсь, а в целом полный порядок. — Поэтому старайтесь поменьше шевелить рукой, — резюмировала Стаськина мать и милостиво кивнула. — Можете одеваться. Сейчас будем вас кормить, Серёжа Львович. У вас есть тарелки, вилки, нож?.. Он даже фыркнул: — Не, ну вы обо мне совсем уж нелестного мнения! Вся посуда и приборы в кухонном шкафу. Она улыбнулась: — А мало ли. Может, вы одной доставкой питаетесь, а потом сразу же выбрасываете пустые коробки и одноразовые тарелочки.