Он снова засмеялся: — В целом вы правы, я почти не готовлю и не ем дома… Но посуда у меня всё-таки есть. — Тогда разрешите, я у вас похозяйничаю? Вам пока не стоит напрягать руку. — Да ради бога. Она подхватила свою сумку и упорхнула на кухню, продемонстрировав Железняку обтянутые джинсами упругие ягодицы, чем вызвала у него непроизвольный прилив крови к паховой области. — Твою ж… — вполголоса выдохнул он. Да что он — сдурел, так реагировать на обычную женскую задницу? Или он начал возбуждаться ещё во время осмотра, а это зрелище стало последней каплей? Или просто давно не трахался? А скорее всего, и то, и другое, и третье, Лиза Борисовна действовала на него совершенно непредсказуемым образом. Тем временем она деловито гремела посудой, звенела вилками и тарелками, гремела дверцей микроволновки, что-то разогревала… Вскоре из кухни потянуло аппетитным духом запеченной с чесноком и травами курицей, а затем, наконец, раздалось долгожданное: — Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!** “Вот же язва”, — подумал он почти с восхищением. А затем вошёл в кухню… и в который раз за сегодняшний день обалдел. Это был настоящий новогодний стол в его лучших традициях: с оливье и селёдкой под шубой, бутербродами с икрой, курицей с картошкой… Желудок сжало мучительным спазмом. “Женюсь”, — подумал Железняк почти искренне. — Это вы сами готовили или в ресторане заказали? — на всякий случай уточнил он. — Обижаете, — очень сексуально выпятила губки Стаськина мать, и все желания Железняка вновь сместились ниже. — Конечно, сама. Ну садитесь же, а то остынет! Он не заставил себя долго упрашивать — тут же устроился за столом и накинулся на еду, которую эта святая женщина уже положила ему в тарелку, не спрашивая, что именно он хочет. Он хочет и сожрёт вот прям вообще всё! И оливье, и селёдку, и курицу… и ещё добавки попросит. — Ну как? — с тревогой вглядываясь в его лицо, поинтересовалась Стаськина мать. Железняк только застонал и закатил глаза, выражая всю степень своего блаженства. — Потом ещё вот этот салат попробуйте, — довольно улыбнувшись, она кивнула на очередной судок, извлечённый из волшебной термосумки. Он невольно хмыкнул. — Вы прямо как Людмила Прокофьевна в “Служебном романе”: “Попробуйте салат, он исключительно вкусный”. — Такая же мымра? — уточнила она с иронией, но Железняк в благоговейном ужасе махнул на неё вилкой: — Ну что вы на себя наговариваете! Сама она почти не ела, оговорившись тем, что уже немного перекусила дома, пока готовила. Только сжевала один бутерброд. — И что же, — недоверчиво спросил он, — вы действительно сегодня собирались встречать новый год в полном одиночестве? Стаськина мать пожала плечами. — А почему это вас удивляет? Вы же тоже один. — Так получилось… — неопределённо отозвался он. — Точнее, это был мой выбор. Просто… немного устал за год. Никого не хотелось видеть. — Вы не переживайте, ешьте, — произнесла она, отводя глаза, — я скоро уйду. Не буду портить вам запланированное гордое одиночество. — Вы чего это? — вскинулся он, вдруг по-настоящему испугавшись, что она и впрямь уйдёт. — Даже не вздумайте! Будем встречать новый год вместе! — Да с какой стати? — улыбнулась она. — Может, у меня были другие планы. — Да не было у вас никаких планов, вы же сами сказали, что будете одна. Ну, а вдвоём… вдвоём как-то веселее, — неуклюже докончил он. — Какой вы самонадеянный тип, Серёжа Львович, — усмехнулась она. — С чего вы взяли, что с вами мне будет веселее, чем одной у себя дома? У вас даже ёлки и мандаринов нет! — предъявила она самый веский довод. — А вот и есть! — обрадовался Железняк. — Мандарины есть! Только они в машине остались, но сбегать за ними — пара пустяков. — А ёлка? — напомнила она скептически. — Ёлка, кстати, тоже есть, — довольно засмеялся он. — Искусственная. Правда, старая очень, я сто лет её из кладовки не доставал, но что с ней может случиться? Там же и игрушки есть. Полная коробка! И, вроде бы, даже гирлянды… Ёлка осталась после их с Юлькой развода. Она не захотела её забирать, сказав, что любое напоминание о совместной жизни с ним будет для неё болезненным и горьким. А у него рука не поднялась выкинуть всю эту новогоднюю ерунду, и он просто запихнул её поглубже в кладовую своей новой квартиры, где она благополучно и провалялась до сегодняшнего вечера. — Гирлянды — это аргумент, — протянула Стаськина мать задумчиво. — Ну что ж, тогда доедайте — и дуйте за мандаринами. Только постарайтесь в этот раз больше ничего себе не повредить! И покажите мне, где лежит ваша ёлка, я сама её поставлю и наряжу. С одной рукой я вам развешивать игрушки точно не доверю! — Жаль только, что шампанского нет, — виновато улыбнулся Железняк. — Какой новый год без шампанского? А Стаськина мать вдруг покраснела, как варёный рак. — Шампанское есть, — тихо сказала она. — Тоже в машине. Мне пациентка вчера подарила, а я после дежурства закрутилась и совсем про него забыла… “Женюсь. Точно женюсь!” — пообещал себе Железняк. ___________________________ * Голая вечеринка блогера Насти Ивлеевой — один из главных скандалов декабря 2023 года. Вечеринка прошла в московском клубе “Mutabor” с дресс-кодом “almost naked” (“почти обнажённые”), и каждый из приглашённых воспринял это в меру своей испорченности. После публикации откровенных фотографий событие вызвало широкий общественный резонанс. Многим артистам, посетившим вечеринку, затем пришлось публично извиняться в соцсетях перед своими поклонниками. ** “Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!” — фраза из советского кинофильма “Джентльмены удачи” (1971), ставшая крылатой. 19:30 Стаськина мать действительно нарядила ёлку сама (предварительно очистив её от многолетней пыли), не подпуская Железняка. Откровенно говоря, с одной рукой от него и впрямь было мало толку. Наверное, это и к лучшему, ведь воспоминания о том, каково это — наряжать ёлку в четыре руки — всё ещё были неразрывно связаны у него с Юлькой. Он помнил их старую квартиру на Сретенке. Помнил, с каким восторгом и трепетом Юлька наблюдала за тем, как, взгромоздившись на стремянку, он осторожно снимал с антресолей картонную коробку, доверху наполненную разномастными ёлочными игрушками — хрупкими, стеклянными… Помнил, как бережно, по одной, они доставали их из коробки и развешивали на ветках. Юлька всегда расстраивалась до слёз, если какая-нибудь игрушка разбивалась по неосторожности. Как горько она плакала, когда сорвалась с пушистой ветки и разлетелась на осколки её любимая Шамаханская царица — знойная дева в пышных цветных шароварах!.. Железняк тут же бросился её утешать. Ладонями стирал слёзы со щёк, обнимал, шептал какую-то весёлую ерунду, лишь бы её отвлечь, целовал в заплаканное и обиженное, как у ребёнка, лицо. В итоге Юлька успокоилась, развеселилась, включилась в его поцелуи, начала жарко отвечать… в общем, ёлку в тот день они нарядили ещё не скоро. Он до сих пор видел эту сцену, будто наяву. Словно это было только вчера… Но нет — другая женщина доставала сейчас игрушки из коробки, придирчиво осматривала, проверяя нитки на прочность… Нитки были ещё те, Юлькины, зелёные, которые она собственноручно вдевала в каждую петельку на каждой игрушке. — Вы где сейчас, Серёжа Львович? — поинтересовалась Стаськина мать, искоса взглянув на него. — Такое ощущение, что очень далеко. Он встряхнул головой, вымученно улыбнулся. — Я здесь, — сказал он. — С вами. Поразительно, но даже старая гирлянда работала. Он воткнул вилку в розетку — и по ёлке побежали, заструились разноцветные весёлые огоньки. На какое-то мгновение Железняк снова почувствовал себя мальчишкой, который заворожённо наблюдает за происходящим у него на глазах чудом и ждёт подарка от деда Мороза… — Удивительное ощущение, правда? — тихо спросила у него Стаськина мать. Глаза у неё сияли. — Как будто в детство вернулся… Как же я люблю новый год, если бы вы только знали! — Вы обычно с дочерью встречаете? — осторожно поинтересовался он. Она кивнула. — Ну да. Впервые за семнадцать лет мы с ней не вместе в новогоднюю ночь… Странное ощущение. Моя девочка, оказывается, выросла, и когда-нибудь придётся совсем её отпустить… — А Настин отец? — деликатно спросил Железняк. Она поморщилась. — Настин отец исправно платит алименты — аж пять тысяч ежемесячно — и считает, что на этом его родительский долг исчерпан. Они не общаются. Совсем. Мы развелись, когда ей было два года. Дурацкий студенческий брак, понимаете, наверное, как это бывает… — А сколько вам лет? — спросил он с любопытством, и тут же поправился: — В смысле, с виду я не дал бы вам больше тридцати. Но не могли же вы родить в тринадцать лет? — Вы жалкий льстец, но я вас прощаю, — усмехнулась Лиза Борисовна. — На самом деле мне тридцать семь. — Да ладно, — не поверил он. — Вы точно ведьма! — А вы просто мастер изысканных комплиментов, — засмеялась она. Некоторое время они молча любовались сиянием ёлочной гирлянды, а затем Стаськина мать вдруг повернулась к нему и сказала: — А пойдёмте гулять?