Железняк натурально озверел и в последние дни перед эфиром гонял их нещадно, до полного изнеможения и кровавого пота. – Второго шанса произвести первое впечатление не будет, – снова и снова настойчиво повторял он, вдалбливая эту нехитрую истину в их головы. – О вас уже ходит слишком много слухов, вас уже ждёт слишком много народу, так что вы просто не имеете права разочаровать публику. Хореография, актёрская игра, внешний вид и, конечно же, вокал – всё должно быть безупречно! Преподаватели тоже не давали им спуску. – Не надо этих пошлых движений низом живота, ты ещё за яйца себя схвати! – кипятился хореограф. – Ради бога, не пугай поклонниц, им нужен не насильник, а прекрасный принц! – Каждая девушка в зале должна поверить в то, что ты влюблён именно в неё – до беспамятства! – втолковывал педагог по актёрскому мастерству. – Это надо уметь выражать одним только взглядом! Ивана кидало из состояния крайнего отчаяния в полную эйфорию – и обратно. Что, если он забудет текст песни или движения прямо на сцене? А если они не понравятся зрителям, и те над ними только поржут? Вдруг расчёты Железняка неверны и столь тщательно продуманная им формула успеха «Идолов» банально не сработает? Тем более, Иван видел, что продюсер и сам заметно волнуется, хоть и пытается скрыть это от них за маской самоуверенности и цинизма. – А может быть такое – ну, чисто теоретически – что наше выступление вообще никому не зайдёт? – осторожно поинтересовался Иван во время одной из репетиций. – Ну вот, допустим, выходим мы на сцену, поём, танцуем… а зрители мёртвые. Не аплодируют, не пританцовывают, не подпевают. Железняк тут же состроил преувеличенно беззаботную физиономию: – Ну что ты, конечно нет! Расслабься, хлопать вам будут так, что оглохнете. – Откуда вы можете это знать? – не сдавался Иван. – Ну, во-первых, массовка во время съёмок обязана хлопать абсолютно любому исполнителю – вне зависимости от того, нравится он им или нет. Им за это деньги платят. А во-вторых, я подстраховался. В зале, помимо прочих, будет сидеть несколько моих человек. – В смысле – «ваших»? – не понял Иван. – Девушки, которым я лично заплатил за то, чтобы они дико визжали и заводили толпу, когда вы будете выступать, – пояснил продюсер. – Типа клакёров?29 – догадался Антон. – Именно, – кивнул Железняк. – Так что как минимум об этом беспокоиться не надо, принимать вас в любом случае будут хорошо. Но это не значит, что можно расслабиться и работать вполноги! – тут же сурово добавил он. В отношениях с Машей в эти дни у Ивана наступило заметное охлаждение – сразу после того, как она узнала, что парни будут выступать на телевидении четырнадцатого февраля. Понятное дело, Маша уже настроила себе романтических планов на эту дату, рассчитывая на приезд Ивана домой или на то, что сама сможет вырваться в Москву, как и на новый год. Однако он довольно резко сказал ей, что не стоит ни ждать его в Отрадном, ни приезжать самой, потому что у него абсолютно не будет на неё времени. Ни минуты свободной! Пожалуй, он был даже чересчур резок. И, конечно же, моментально почувствовал себя виноватым за то, что обидел любимую девушку. Но это было единственно верным поведением в данной ситуации – иначе бы Маша просто не поняла и продолжала бы тешить себя напрасными надеждами. Она, само собой, долго на него дулась, не писала и не звонила несколько дней. Потом сменила гнев на милость – но, честное слово, лучше бы не меняла, потому что у Ивана не оставалось сил даже на банальное «привет, как дела» в мессенджерах. Порой он даже забывал проверить телефон перед сном – просто падал на кровать и моментально вырубался. Маша, разумеется, снова и снова обижалась, а он даже не находил в себе сил на извинения, хотя выглядело всё так, будто он намеренно её игнорирует. …Накануне знаменательного дня, когда измученные репетициями и абсолютно выдохшиеся Иван с Женей заскочили в супермаркет, чтобы купить продуктов, у обоих было полное ощущение, что в теле ноет каждая клеточка. Казалось, будто болят даже волосы, ресницы и уши. Был поздний вечер. Нагруженные пакетами, они вышли из магазина, и тут Иван неосторожно поскользнулся на обледеневшем крыльце и грохнулся прямо перед входом в магазин. Было совсем не больно, но он поймал себя на мысли, что у него совершенно нет ни сил, ни желания подниматься – ноги и спина буквально гудели от усталости. «Господи, хорошо-то как!» – подумал он расслабленно, раскинув руки и таращась в звёздное небо. – Эй, всё нормально? – испуганно спросил Женя. – Ты ничего себе не сломал? Иван помотал головой. Он ничего не сломал – он просто дико вымотался. – Сейчас, подожди… – с трудом выговорил он. – Полежу ещё минутку и встану. – Честно говоря, – усмехнулся Женя, – я бы сейчас тоже с удовольствием растянулся рядом с тобой. – Тьфу, алкаши проклятые! – сплюнула проходившая мимо бабка. – А ещё молодые. Ни стыда, ни совести! Разлеглись тут… Женя, смеясь, протянул Ивану руку и помог подняться. Пока ехали в лифте, оба безудержно зевали. – Перекусим по-быстрому? – предложил Женя. – Что лучше, поджарить яичницу или дошик заварить? – Давай просто бутербродов пожрём, – обессиленно выдохнул Иван. Пока Женя мыл руки, он отправился в кухню и лениво распихал купленные продукты по полкам холодильника – кое-как, бессистемно, решив, что позже с этим разберётся. Поставил чайник, достал хлеб, быстро и неаккуратно нарезал сыр и колбасу прямо на столе – было не до церемоний. Женя что-то подозрительно долго не шёл, тогда Иван выключил чайник и поплёлся в ванную, чтобы позвать его к столу. Заглянув внутрь, он чуть не расхохотался от открывшейся ему картины: бедолага сидел на полу, привалившись головой к стиральной машинке, и крепко спал. Костя В этой дикой загруженности перед выступлением на шоу «Микрофон судьбы» был один-единственный плюс: ему банально некогда было думать о Снежке. А ведь он скучал по ней. Чёрт, действительно дико скучал. В первые дни после того, как завершились съёмки клипа, у Кости была самая настоящая ломка: ужасно не хватало её улыбки, запаха, голоса… Короче, пора было признать очевидное – он втюрился как подросток, и это было ужасно тупо, если учесть, что сам он не интересовал Снежку совершенно. Впрочем, она же встречалась с Железняком, и это всё объясняло. Костя сам видел пару раз, как после съёмок она садилась к продюсеру в машину. Не то, чтобы он специально их выслеживал, но… Всё было ясно как дважды два, однако он по-прежнему продолжал цепляться за соломинку. Ведь на людях эти двое вели себя очень сдержанно друг с другом; если у них и были какие-то отношения, то они никак это не афишировали. А вдруг между ними ничего нет? Ну в самом деле, откуда Антон может знать наверняка! То, что один человек садится в машину к другому человеку, вовсе не означает, что они обязательно любовники. Вот так Костю и колбасило – от томительной робкой надежды до опустошающего разочарования. Иногда казалось, что Снежка смотрит на него как-то особенно нежно и ласково, а иногда она становилась неприступной и холодной, как снежная королева. Но хуже всего стало, когда он вообще перестал её видеть. Уж лучше бы и дальше продолжала леденить взглядом, но была рядом! К счастью, близость телеэфира не оставила Косте ни сил, ни времени на дальнейшие душевные терзания. Пострадать можно было и позже, сейчас же надо было думать только о том, как не облажаться на всю страну. В отличие от остальных участников группы, Косте уже приходилось петь в прямом эфире, так что он не сильно волновался на этот счёт. За само выступление он был почти спокоен, гораздо больше его беспокоило интервью. Ведущий будет задавать им всем вопросы, и не исключено, что эти вопросы будут достаточно каверзными для того, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость и феерично опозориться. – Ну, вряд ли он заставит нас тянуть билеты из школьной или институтской программы, – попытался пошутить Иван, чтобы разрядить обстановку, однако никто даже не улыбнулся. Нервы у всех в последние дни были на взводе, в том числе и у самого продюсера, а уж в день выступления особенно. Поднеси спичку – и рванёт. Косте (и Железняку, разумеется) раньше уже доводилось бывать в «Останкино», а вот остальных заметно придавило величие знаменитого телецентра. Они явились туда за несколько часов до эфира, чтобы успеть отрепетировать и загримироваться. На входе под суровым взглядом полицейского им всем, включая Железняка, пришлось пройти через рамку металлоискателя и интроскоп. Несмотря на то, что студия пока пустовала, всё уже было готово для вечерних съёмок: небольшая эстрада с микрофонными стойками, диваны для гостей и ведущего, зрительские места. – Это постоянная студия, – пояснил Железняк, – декорации тут не разбираются даже во время отпуска шоу. Есть и временные, которые всякий раз собирают заново для каждой программы, но это для мелких сошек. – Студия такая маленькая, – с удивлением заметил Женя, вертя головой по сторонам. – На экране всё смотрится гораздо больше. Продюсер махнул рукой: – Иллюзия! Легко достигается за счёт освещения. – А где камеры? – полюбопытствовал Антон. – Вот как раз камеры в студии не оставляют, смеёшься, что ли, – фыркнул Железняк. – Каждая из них стоит несколько миллионов. Их уносят сразу после эфира. Сюда же и экскурсии водят, и вообще народ разный шастает… мало ли, что может случиться. – Так, ребята, вы уже здесь? – в студию ворвалась озабоченная очкастая мадам неопределённого возраста (ей могло быть как двадцать пять, так и пятьдесят), одетая в рваные джинсы и футболку с символикой шоу. На голове у неё топорщился непокорный ёжик светлых волос. – Это хорошо… – она быстро раздала им всем какие-то распечатки. – Гера передал примерный список вопросов, ознакомьтесь, пожалуйста, чтобы потом не было неприятных сюрпризов. – Гера? – переспросил Костя, не сразу врубившись, о ком речь. – Герман Фридрихович Кох, – церемонно отчеканил Железняк, пряча смешливый огонёк в глазах. – Смотри-ка, расщедрился на шпаргалки… видимо, чтобы врасплох не застать. Очкастая предостерегающе подняла палец: – Да, у вас есть определённые привилегии, но всё равно имейте в виду, что некоторые темы на программе категорически не обсуждаются. Куда бы не повернул в итоге разговор, ни в коем случае не упоминайте политику или ЛГБТ-сообщество. У нас, конечно, шоу с перчинкой, но… без вот этого всего. Не надо подводить Геру под монастырь, – строго закончила она, и Косте стало совершенно очевидно, что бедняжка влюблена в этого самого Геру по уши. Похоже, когда влюблён сам, становишься чувствительным к чужим романтическим флюидам, словно радар. Железняк шутливо поднёс ладонь правой руки к виску, словно отдавая ей честь, а Антон недоумевающе взглянул на Костю: – Похоже на то, что мы захотим поговорить о ЛГБТ-сообществе? Он неопределённо пожал плечами, а затем тихо ответил: – Привыкай. Раз артист – то по-любому педик. Во всяком случае, так думает большинство далёких от шоу-бизнеса людей. Поэтому вопрос о сексуальной ориентации, уверен, в будущем нам зададут не раз, и не два, и даже не сто. – Ладно, ребят, студия ваша ровно на полтора часа, – взглянув на экран мобильного, торопливо встрепенулась очкастая. – У меня ещё прорва дел! Изучайте вопросы, продумывайте ответы, минут через пятнадцать придёт звукорежиссёр, он сейчас обедает. Сможете прогнать все ваши номера на эстраде. А потом все на грим – и ждём Геру! И отнеситесь ко всему, пожалуйста, серьёзно, – внушительно добавила она. – Всё же, не абы что, а прямая трансляция. Туалет – по коридору направо. Счастливо оставаться! – и, торопливо махнув рукой, вылетела за дверь студии. – Интересно, в «Останкино» все такие нахлыстанные? – риторически осведомился Иван. Железняк услышал, тихонько хмыкнул себе под нос, но никак не стал это комментировать. – Давайте лучше посмотрим, что там за вопросы, – предложил он. – Времени у нас в обрез. Женя Утром в день эфира Маша прислала ему сообщение. Они обменялись номерами телефонов ещё во время новогодних праздников, когда она приезжала в Москву к Ивану. Не то чтобы Женя успел с ней тогда как-то особенно сблизиться и подружиться, но всё же они провели несколько дней в одной квартире, так что им поневоле приходилось общаться, завтракать и ужинать вместе, сталкиваться по утрам в дверях ванной, перебрасываться шуточками и так далее. К чему лукавить, всё это ему ужасно нравилось… как нравилась и сама Маша. Да, нравилась. Наверное, это было отвратительно – как ни крути, а Маша по-прежнему была девушкой Ивана и планировала ею остаться. Но ведь Женя на неё и не претендовал! Да, она привлекала его, он находил её симпатичной, весёлой, милой и – разумеется – сексуальной. Очень сексуальной! Если честно, Женя даже завидовал Ивану. Но при этом у него и мысли такой не возникало: попытаться отбить её у друга, переключить Машино внимание на себя и тому подобное. Даже в самых смелых мечтах он не решался вообразить себя и Машу вместе. Это было как-то… неправильно, почти кощунственно. Но втайне он всё равно продолжал восхищаться ею и, кажется, расстроился даже больше самого Ивана, когда Маше пришла пора возвращаться домой. Она сама попросила у него номер. Сказала, что он очень клёвый, что она будет по нему скучать – по-дружески, разумеется, и даже обняла его на прощание. А он потом как одержимый идиот ждал от неё звонка или хотя бы сообщения… ну конечно же, тоже просто дружеского. Маша не звонила ему и не писала. Несколько раз Женя порывался написать сам: палец даже успевал набрать банальное «привет, как дела?», но затем, устыдившись, он тут же стирал написанное и быстро закрывал мессенджер, чтобы справиться с искушением. В галерее телефона у него была фотография, сделанная Иваном. Тот запечатлел Машу и Женю, занятых приготовлением завтрака – корейского рамёна с овощами, яйцами, сыром и тёртым чесноком. Фотка получилась классной, по-настоящему живой – настолько живой, что, глядя на неё, невольно хотелось улыбнуться: Женя сосредоточенно резал на доске зелёный лук, а Маша в этот момент пыталась жонглировать помидорами и болгарскими перцами одновременно. Казалось, можно было даже услышать, как заливисто она хохочет… – Прикольно вышло, – рассматривая снимок, заявил Иван, и повернул телефон экраном к ним, чтобы они тоже полюбовались. – Я тут ржу, как лошадь, все зубы пересчитать можно, – фыркнула Маша.