— Вчера мне звонили из офиса сенатора Керри и интересовались вашим состоянием. — Мое состояние в порядке, но ему наверняка наносят определенный ущерб всякие социалисты. Кроме того, оно уменьшается с ростом национального долга. А как ваше состояние? Они искренне меня ненавидели, а я этим наслаждался. Я не хотел, чтобы тюрьма изменила мое представление о жизни. Мне всегда нравилось превращать грязь в деньги и развлекаться при любой возможности. Конечно, некоторые заключенные слишком ревниво относились к моему статусу и считали его «привилегией, доступной только для белых». А некоторые заключенные из афроамериканского и латиноамериканского лагерей даже называли меня правительственным «стукачом». — Полегче, братцы, — говорил я на это. — Если я такой плохой, то что я делаю здесь, рядом с вами? А если мне говорили: — Ты меня что, больше не уважаешь? Я отвечал: — А когда это я тебя уважал? Обычно после этого они затыкались, и дальше все было тихо. Когда я отсидел примерно два года, Стив Кон и Дин Зерб при ехали поговорить со мной. Мы уселись в комнате для свиданий. Ранее мы уже обсуждали по телефону возможность моего обращения в налоговую службу за наградой, хоть я и слабо в это верил. Но в этот раз что-то изменилось. — Мы написали небольшое письмо, — сказал Стив. — И отправили его в налоговую службу, — добавил Дин. — Что, совсем небольшое? — спросил я. Стив улыбнулся: — Страниц двести. Наполовину это показания серьезных людей из правительства: Левина, Грассли[99]и Хузами, данные под присягой или официально скрепленные подписью. Я присвистнул. — Для небольшого письма — серьезно. — Кроме того, мы получили показания от агентов налоговой службы, проводивших расследование — сказал Дин. — Ведомству будет непросто спорить со своими собственными сотрудниками. — Хорошо, — сказал я. — И сколько же мы просим? — Что ж… — Стив ухмыльнулся и поправил свои очки, как у киношного умника. — UBS заплатил 780 миллионов долларов. Где-то около 200 миллионов из этой суммы было направлено в бюджет комиссией по ценным бумагам, поэтому они не фигурируют в расчетах налоговой службы. Нам остается около 580 миллионов. Мы рассчитываем получить от 15 до 30 процентов от этой суммы. Я моргнул и пригнулся к столу. Мои собеседники сделали то же самое и принялись улыбаться, как пара чеширских котов. — Вы хотите сказать, — прошептал я, — что мы получим… 50 миллионов? — Мы думаем, что сумма будет ближе к 100 миллионам, — ответил Стив. Я сделал глубокий выдох, пожал плечами и вновь откинулся на стуле. — Ребята, приходите сюда хоть каждый день! Мой дом — это ваш дом! Мне оставалось сидеть около шести месяцев. Когда ты хорошо проводишь время, оно летит незаметно. Так прошли два моих года в заключении. Честно говоря, я думаю, что мой тюремный срок был как-то связан с моей кармой, если вы верите в подобные вещи. Для кого-то это худший период в жизни, но я воспользовался этим временем для того, чтобы непредвзято оценить, как устроена настоящая жизнь в «Стране Свободных людей». Кроме того, после стольких лет сражений с драконами из правительства пришло время немного отдохнуть. Большинство заключенных считали свой срок бременем, но я воспринимал его просто как перерыв в работе. Как вы понимаете, после визита Стива и Дина я стал с еще большим презрением относиться ко всему, что касалось тюремного ведомства. Я в открытую предвкушал победу. Некоторые из моих товарищей-заключенных думали, что я в лучшем случае, пытаюсь выиграть в лотерею, а в худшем — просто свихнулся. Однако более толковые из них, те, кто знал меня лучше, верили, что я говорю правду. — Думаешь, ты реально разбогатеешь после всего этого? — спросил меня Клифф. — Чувак, когда ты выйдешь из тюрьмы, мы закатим вечеринку на яхте с моделями из «Плейбоя»! Клифф рассмеялся, однако его глаза заблестели, будто он уже предвкушал эту картину. Тюремщики же стали вести себя со мной подчеркнуто грубо. — Тебе ничего не заплатят, Биркенфельд. Мечтать не вредно. — Неужели? Оставь номерок: будущей зимой, когда ты будешь грести здесь снег, я звякну тебе из Сен-Тропе, прямо из моего кабриолета Porsche! Вся эта неприятная болтовня начала затихать, когда старший охранник по имени Гарольд начал понемногу принимать мою сторону. Он был толковым и дружелюбным парнем без особых предубеждений и читал Wall Street Journal. Как-то раз, когда охранники следили за нашим обедом в столовой, Гарольд подошел к моему столу с широкой улыбкой и ткнул в мою сторону пальцем. — А вот и он! Мистер Тридцать Процентов! — Я же говорил вам, ребятки. — Я ухмыльнулся заключенным, обедавшим рядом со мной. — Даже Гарольд знает что к чему. — Черт побери, — начали перешептываться они. — Похоже, что Биркенфельду действительно заплатят. Сначала мне дали 40 месяцев, которые потом за хорошее поведение скостили до 31 месяца, то есть до двух с половиной лет. Министерство юстиции не возражало. Эти люди знали, что подставили меня, а благодаря шумихе в СМИ о моей истории знал весь мир. Возможно, они думали, что если они смягчатся, то и я не захочу преследовать их после выхода из тюрьмы. Но я просто отбывал свой срок, развлекался, как мог, и никогда не забывал старой поговорки мафиози: «Месть — блюдо, которое лучше подавать холодным»[100]. Пока я сидел Скулкилле, ничего серьезного вокруг меня не происходило: никого не убили, дрались только изредка. В целом парни вели себя достойно. Оказавшись на Курорте, они видели первые проблески свободы в конце тоннеля. Дуг часто приезжал навестить меня. Так же часто наведывался Рик Джеймс, мой лучший приятель со времен работы в бостонском State Street, и другие близкие друзья. Мои папа и мачеха посещали меня при любой возможности и часто писали письма, чтобы подбодрить и поддержать меня. Мой брат Дейв приезжал из Сиэтла, моя мама — из Флориды. Я звонил семье и друзьям так часто, как только мог, чтобы они меньше беспокоились. Я прочел почти все книги из тюремной библиотеки и много размышлял о своих приключениях в Швейцарии. Я ни о чем не жалел и у меня почти не осталось ненависти к министерству юстиции. Я много узнал о законах и обнаружил, что в половине случаев министерство грубо их нарушало. Моя ненависть не исчезла до конца, но она не мешала мне улыбаться. Однажды утром — летом 2012 года — я проснулся и понял, что вот-вот все закончится. Кое-кто из нашего корпуса уже отсидел свой срок и отправился домой, но другие мои приятели с долгими сроками оставались в своих камерах. Странное ощущение — я чувствовал, что скоро все изменится, жаждал вновь почувствовать вкус свободы, но меня печалило расставание с тюремными друзьями. Это похоже на школу или армию — вы не становитесь друзьями на всю жизнь, но кто-то все же остается с вами навсегда, пусть даже только в сердце и воспоминаниях. В тот день Анвар принес мне бургер. Он работал на кухне и всегда умудрялся что-то стащить для меня или других приятелей. Сидя в камере, я наслаждался едой и цедил кока-колу. — Через месяц ты выходишь, — сказал Анвар. — Скорей бы, да? — Да, Анвар, так и есть. Но и здесь было хорошо. А сколько осталось тебе, дружище? — О, еще 50 месяцев. Я кивнул, прихлебывая кока-колу. Про себя я подумал: «Четыре долбаных года!» — Скорей бы, да, Анвар? — Нет. — Он медленно покачал головой и уставился в окно. — Я бы остался здесь. Я откинулся назад в своем кресле и посмотрел на него. — Что ты такое говоришь? — Брэд, вот вы с ребятами все время говорите про все эти мобильные телефоны, компьютеры, интернет. А я вообще без понятия, что это. Здесь только пишущие машинки. Ну ладно, у кого-то есть нелегальные мобильники, так что, в принципе, я их видел. Но когда я сел, на воле ничего этого не было. И что я буду там делать? Я ничего не умею, у меня нет ни семьи, ни денег. А здесь у меня теплая кровать, горячий душ и еда. Я кивнул в знак понимания, но в глубине души испытал шок. Меня охватили гнев и жалость. Мой товарищ оказался полностью поглощенным этой реальностью. Ему некуда было пойти, у него не было будущего. Вот что значил Скулкилл для Анвара и тысяч других таких же парней — финал долгой и тяжелой дороги, усеянной бедами и горестями. Я похлопал его по плечу, но не нашел в себе сил посмотреть на него. — Анвар, все будет в порядке. Тебе нужно просто попробовать. В ответ он горько улыбнулся. Он-то знал… 1 августа 2012 года (в Швейцарии это День нации) я сдал свою тюремную униформу и облачился в толстовку Champion и кроссовки. Парни собрались вокруг моей камеры, и я раздал им все, что у меня было, кроме коробки с юридическими материалами, конечно. Вещей было немного — дешевые часы, которые я купил в лавке для заключенных, журналы и книги. Это был довольно формальный жест, но так было принято. Анвар, Билл и Клифф вывели меня на улицу, освещенную солнцем, и мы прошлись по длинному коридору к главному входу. Дальше им не было дороги. Мы пожали друг другу руки, обнялись, и я повернулся лицом к своей свободе. Из тюрьмы меня забирали Дуг и Рик Джеймс. На заднем сиденье BMW X5 они устроили для меня мобильное подобие пикника — со стейком, пиццей, свежими пончиками, кока-колой и кофе. Мы отправились в долгий путь до Нью-Гемпшира, где мне предстояло провести две недели в центре социальной адаптации. Мы смеялись, шутили и наслаждались пьяным ветром моей свободы. Это было, пожалуй, лучшее путешествие в моей жизни. Прежде чем заключенного выпускают из тюрьмы, он должен представить данные о новом месте жительства и работе. Это было проблемой для многих заключенных, но не для меня. Я не случайно выбрал Нью-Гемпшир — лозунг штата «Живи свободным или умри» означает, помимо прочего, что жители штата не платят федерального подоходного налога. К тому времени я уже знал, что мне заплатят награду, поэтому такой тактический ход мог сэкономить мне миллионы. Сотрудники Скулкилла так и не узнали, в чем состояли мои мотивы. Возможно, они подумали, что мне просто нравится кленовый сироп. Я провел две беззаботные недели в центре социальной адаптации в Манчестере, штат Нью-Гемпшир, — в простом старом доме, где кроме меня жило еще двадцать «выпускников федеральных учреждений». Меньше чем через неделю после моего приезда в бостонский офис Дуга позвонил Дин Зерб из Вашингтона и сказал: «Пошел белый дым!"[101]Дин сообщил Дугу, что налоговая служба предлагает мне награду в размере 104 миллионов долларов за раскрытие роли UBS в крупнейшем налоговом мошенничестве в истории США. Казалось, что вопрос решен, но я на собственном печальном опыте убедился, что правительству доверять нельзя, поэтому просто продолжал жить, как обычно. Я устроился на новую работу. Мой отец учился в квакерской школе-интернате в Пенсильвании, а один из его старых школьных друзей, Фриц Белл, владел небольшой фермой и конференц-залом в городе Рэймонд, штат Нью-Гемпшир, примерно в 50 километрах от столицы штата. Фриц, милый пожилой джентльмен, сказал моему отцу: — Разумеется, мы с удовольствием возьмем Брэда на работу. Фриц и его семья были прекрасными людьми. Они выделили мне место для жизни в небольшом старом домике сторожа, и я с удовольствием занимался садом, строил каменные стены, чинил амбар и дышал прохладным осенним воздухом. Мне всегда нравился физический труд — он помогает обрести чувство реальности. Я отказался бы от своей крошечной зарплаты, но федералы хотели получить доказательства моей реабилитации. Это ужасно смешно — сначала они тратят кучу денег налогоплательщиков на то, чтобы держать меня в тюрьме, а затем требуют, чтобы какой-то другой налогоплательщик взял меня на работу. В начале сентября Стив Кон позвонил мне из Вашингтона и сказал, что собирается приехать. Он планировал долететь до Бостона, там пересесть на самолет до Манчестера, взять в аэропорту машину и приехать в Рэймонд. — Ты ведь будешь дома, правда, Брэд? — его голос звучал необычайно возбужденным. Я рассмеялся. — Не волнуйся. Мне запрещено покидать пределы штата. Тем же вечером мы стояли лицом к лицу в моей крошечной кухне. На мне были грязные ботинки, рваные джинсы и клетчатая рубашка, как у лесоруба. Стив был облачен в свой формальный костюм, но узел его галстука был распущен, а его лицо пылало. Он поставил свой портфель на ветхий стол, открыл его и вытащил чек, выпущенный государственным казначейством США. Это был обычный чек, наподобие тех, которые вы получаете после 15 апреля[102]. Он был выписан на имя Брэдли Биркенфельда, а в графе «сумма» стояло 75 816 958 долларов и 40 центов! Общая величина моей награды составляла 104 миллиона, но правительство удержало из нее налоги. Волновало ли это меня в тот момент? Ни капли. Что такое несколько десятков миллионов в отношениях между друзьями, правда? Мы не сказали друг другу ни слова, потому что победа лишила нас дара речи. Мы просто пожали друг другу руки и обнялись, как тренер и игрок, только что выигравшие суперкубок по бейсболу. Я перевернул чек, поставил на нем свою подпись, а затем мы отправились в конференц-зал. Там мы сделали несколько цветных копий чека, чтобы повесить их в рамках на стену. Затем Стив отправился в Вашингтон, чтобы на следующее утро положить мое состояние на целевой депозитный счет. Мы знали, что, если придем с таким чеком в манчестерский банк, там, скорее всего, вызовут полицию. 11 сентября 2012 года Стив и Дин провели пресс-конференцию в Национальном пресс-клубе в Вашингтоне, где заявили о крупнейшей награде за всю историю финансовых изобличений и о ее получателе — Брэдли Биркенфельде, недавно выпущенном из федеральной тюрьмы. Поскольку я находился на испытательном сроке и мне было запрещено покидать Нью-Гемпшир, я не мог присутствовать на мероприятии лично. Меня заменил Дуг, который произнес от моего имени речь и сказал, по сути, все то, о чем я думал в тот момент. Это было сильное и убийственное выступление. Сотрудники министерства юстиции пинали мебель и изрыгали проклятия. Кэтрин Кинелли, работавшая в то время главой налогового подразделения министерства юстиции, позднее призналась, что, когда на экране ее BlackBerry появилась новость о моей награде, она швырнула его через всю комнату и завопила: — Сто четыре миллиона?! Да это больше, чем весь мой годовой бюджет! Через несколько дней я попросил Дуга и Рика заехать к одному автодилеру в Бостоне. На его парковке стоял черный Porsche Cayenne Turbo, единственный в своем роде на всем Восточном побережье. Он стоил больше сотни тысяч долларов. Дуг и Рик позвонили мне и спросили, не хочу ли я поторговаться. — Нет, просто заплатите им столько, сколько они просят. Какой смысл мелочиться, когда тебя ждет такое удовольствие!