– Ничего. Все шло, как уговорено. Как только стало ясно, что город будет взят, нас отпустили. Устроив все так, чтобы наш выход из града был похож на побег. – На кой черт все эти хитрости? – Один брат остается воеводой в Смоленске. Второй идет навстречу войску Константина Острожского – и проигрывает ему. Московская рать разгромлена, а отступать ей некуда – Смоленск за ее спиной снова присягает королю Сигизмунду. – Не было такого! – Василий Глинский сделался бледнее поганки, руки его тряслись, а растерянный взгляд затравленно метался по лицам. – Все не так! Это не моя дочь! Мою – выкрали. Вы не слышите, что ли? Выкрали, чтобы держать в заложницах, а нас заставить пойти на предательство. Но мы не пошли! Я лично снарядил лазутчиков… Он вдруг тоже дернулся в сторону Ярины, но был остановлен стражниками. Не так, конечно, радикально, как Кузьма, но довольно твердо. Впрочем, вряд ли воительница нуждалась в помощи защитников. Она не шелохнулась и даже не повернула в сторону обманутого работодателя свою надменную маску. – Что здесь происходит? – не унимался Глинский, пытаясь вырваться из цепких рук караула. – Почему ты здесь при оружии? Что ты задумала? – А я тебе скажу, – сипло проскрипел краснощекий боярин, который до сих пор мерял угол хатки нервными шагами, резко двигая в сторону князя. – Она не захотела идти против единоверцев. И супротив совести. Смоленский владыко Варсонофий – тоже. Вот и сговорились меж собой вывести вас на чистую воду. Что, не веришь? Ну-ка, поляница, покажи ему… Ярина все так же молча, избегая встречаться с кем-то взглядом, вытащила из болтающегося на поясе кошеля маленький, тускло сверкнувший в неверном свете лучин и лампадок кругляшок. – Кольцо епископа, – пояснил сиплый. – Его печать. Не узнаешь? Денис кисло улыбнулся. Он – узнал. Вот, значит, куда оно делось… – Телохранительница твоей дочери не стала замышлять супротив русской рати. В отличие от своих господ. Вас, то есть, с твоим братом. Когда мои люди встретили якобы бежавшую из города княжну с ее ободранной свитой, сначала она сама, а затем и ее пестунья настояли на встрече со мной и все мне рассказали. То, например, что человечек твой, вот этот вот, – ткнул обвиняющим перстом в сторону Дениса краснолицый, – должен был, как выберется из города, доставить князьям Глинским сии грамоты. С этими словами он вынул откуда-то из рукава подозрительно знакомый сверток туго скрученных бумаг. И звучно шлепнул ими о стол. Разумеется, рулон этот Денису тоже был знаком. Именно его Шеф настоятельно рекомендовал вынести с собой из подземного убежища. И теперь Денис понял, зачем Шеф отключил в его переводчике функцию чтения местных текстов. – Что там писано, тебе, конечно, ведомо, – упивался едкой иронией сиплый «прокурор». – Указания кому и как из ляшских поглядов передавать вести о движении русских ратей, их числе и составе. Кто командует, на какое направление Москва собирается ударить… Все тут, в этих ваших свитках, иуды, писано! – весомо постучал по столу возле валяющихся на нем бумаг узловатый палец боярина. – Да не вышло у вас ни шиша! Черта вам лысого! Сегодня тебя, гадина, повязали, завтра братца твоего возьмем! Я – князь Булгаков – лично накину предателю аркан на шею! – Укороти пыл, Михаил, – вдруг подал голос молчавший до этого Даниил Васильевич. И глянул так, что раздухарившийся государственный обвинитель хоть и с явной неохотой, но замолчал, шагнув обратно в свой красный угол. – Видишь, Василий Львович, как оно все вышло? Хотели вы нам яму вырыть, да сами же в нее и провалились. Ободранный и помятый Глинский на сей раз метаться и паниковать не стал. Он прищурился так, что совершенно стало непонятно, пытается что-то разглядеть в темном углу избенки или обдумывает некую мысль. – Что скажешь? – нахраписто и с легкой ноткой торжественности просипел Голица. Он, похоже, свой статус воеводы любил и ко всякой, связанной с этой трудовой деятельностью «движухе» относился как гончая к охоте. Другое дело, что не похоже было, будто при этом озадачивался слишком глубокими мыслительными процессами. – Скажу, что шитье ваше сработано белой нитью, – скривил губы в кислой усмешке Глинский. И кивнул на Дениса. – Если этот, как вы говорите, мой человек, тащил из Смоленска какие-то хитрые грамоты, то почему ж не двинул прямо ко мне? – Он бы и двинул, кабы я не перехватил. – Да? А откуда ж ты знал, кого и где хватать? Или, может, подсказал кто, где ждать надо? Боярин Голица замешкался с ответом на секунду, но беглого взгляда на выражение его лица Денису хватило для того, чтобы понять – Глинский попал в точку. – Да какие там подсказки? – недовольно кашлянул Голица. – Башню разворотило так, что все войско видало. А мои люди углядели еще и каких-то беглецов, оттуда выбирающихся. Вот и послал за ними… – Потише, стало быть, такие важные грамоты нельзя было вынести? – Ты меня за дурака не держи. Тебе надо было показать, что дочь твоя не добровольно из полона отпущена, а бежала. Вот и устроили сей вертеп. Даже людей своих невесть сколько на смерть послал, чтобы отбили ее. – Хм. Стало быть, вежу смоленскую из Павлина тоже я разворотил? Где ж тогда ваш Стефан? По всему выходит, он со мной в сговоре. – Ты того, наряд пушечный не трожь… – Добро. Не буду. Тогда ответь, кто, интересно, все эти предательские грамоты мне передал? Сологуб? Тогда ему самый резон был остаться в городе и дождаться мятежа против Москвы. А вместо того он уходит, да еще и самых надежных людей с собой в Вильно уводит. Варсонофий? Так ведь он, по вашим же словам, выступил супротив католиков и прочих предателей и именно поэтому выдвинул мне обвинение. Тогда кто же? – Ты нас спрашиваешь? – хохотнул Голица. – Хорош! Вообще-то именно о том мы и собираемся тебя расспросить. А начнешь запираться, так и с пристрастием. С каленым железом да на дыбе. – Да на кой ляд? Вон, у гонца сего спросите с простреленным ухом, при нем же грамоты нашли. – Так в том-то и дело, что не знает он ни черта, – с чего-то решил Голица. Нет, конечно, раскрывать личность человека, который всучил ему это бумажное проклятие, Денис бы не стал. В конце концов, отправить его из этого дурдома обратно мог только Шеф. Потому помогать в его поимке Денису было явно не с руки. И все-таки с чего это местный «прокурор» решил, что «гонцу с простреленным» ухом ничего не известно? Он снова посмотрел на Ярину. Видимо, эту версию Голице нашептала тоже она. – Ты, Михал Иваныч, почем зря каленым железом не размахивай, – перебил вдруг спор старик. Голос он особенно не повышал, но ему это и не нужно было – стальные его нотки действительно могли перекрыть любой гвалт. – Им никогда не поздно в печенку ткнуть. А князь Глинский дело говорит. Очень уж много в этой веревочке заговора таких концов, что с другими не шибко сходятся. Тут думать надо. Да вот только недосуг нам сейчас ряд рядить. С мятежом-то мы, пожалуй, разберемся. Тому же Варсонофию скажем, чтобы ухо востро держал. А вот с грамотами этими, тут, конечно, дело сложнее будет… Старый князь обвел столпившихся в потемках тесной горницы людей таким взглядом, словно именно сейчас решал, жить им всем или нет. Тяжело оперся на саблю и поднялся со стула. – Вот что, Василий Львович. Мне над твоими оправданиями голову ломать недосуг. Все, что хотел услышать, услышал. Брата твоего, конечно, тоже надо брать. Покуда к ляхам перебежать не успел. Голица! – Красномордый боярин тут же застыл, прекратив бухать каблуками, нервно расхаживая в своем красном углу. – Раз копытом так бьешь, ты и поедешь задерживать Михаила свет Львовича. А тебя, Василий, лишь челобитная к великому князю спасти сейчас может. Что предпочтешь? Ее написать аль на дыбе подергаться? – Ты что ж, воевода, предлагаешь мне на родного брата донос сварганить? – Отчего ж? Не только тебе. Я и Михаилу предложу, как схватим. Кто быстрее сообразит да ловчее напишет, тому, может, и не станем голову снимать. Но между нами говоря, ты-то здесь больше подневольным человеком выглядишь, нежели твой брат. Вон, дочь спасал. Она подтвердит. Так ведь? – почти отеческим, строгим, но теплым взглядом одарил воевода лже-Елену. Та, затравленно зыркнув на большого дядю, словно пойманный мышонок, тут же снова опустила глаза и молча кивнула. – Вот видишь. Подтвердит. Дочь же все-таки. Родная. Кровинка. Да и пестунья ее с сабелькой, мыслю, тоже подтвердит все, что нам надобно. Тут ведь даже то за тебя говорит, что ты отряд за стену отправил. Отбить кровинушку. Значит, не захотел в том заговоре участвовать. Против брата, стало быть, пошел и его делишек подлых. Вишь, как оно все ловко сходится? А теперь подумай, что будет, коль такую челобитную, по которой я только что все тебе растолковал, напишет Михаил? Только про себя. А дочь твоя – от которой ты, кстати, только что активно отрекался – возьмет да и подтвердит его слова. И нянька с саблей тако ж. Кто тогда, как мыслишь, на плаху пойдет? Воля твоя, думай. Покуда Голица Михаила не взял. Потом-то может так статься, что поздно будет. Ну, так что? Князь Василий, хмуро глянув на Щеню, вдруг опустил глаза. И кивнул. Обреченно. Словно из него только что не только подложное признание выбили, но еще и всю волю. И именно в этот момент выяснилось, что Кузьма не подавал голоса с пола не потому вовсе, что валялся без чувств. Когда очухался – кто ж его знает? Но суть разговора он явно уловил. И даже сумел-таки под шумок разобраться с кляпом. Потому что вмиг взвился из горизонтального положения в вертикальное— и бросился на Василия Глинского. Того спасло лишь то, что рынды Щени, вовремя сообразив, насколько оплошали, упустив татя из внимания, схватили безухого с обеих сторон и вывернули руки. Но заткнуть его фонтан уже были бессильны. – Ах вы, благородные господа, мать вашу этак! Экого вы тут все благого рода, оказывается! Прям аж сил нет! Что, княже Глинский, шкуру свою спасти решил?! Жизнь брата и дочери на свою променять?! Ты ж видишь, что это не Елена вовсе! Ладно, я ее тащил со стены в дыму да под пулями, не заметил. Ну, так я-то ей кто?! Тать безродный! А ты – отец! Родитель! Почему не грызешь землю за нее?! И глотки всех тут иродов! Куда они настоящую княжну Елену дели?! Орал и вырывался он до тех пор, пока в горницу не вбежала с улицы подмога. И не начала его угощать хмурыми и весомыми тумаками. Но, даже схлопотав пару-тройку увесистых ударов под дых, Кузьма еще продолжал выть и хрипеть что-то не особенно уже членораздельное. – Уберите их отсюда, – небрежно махнул рукой Голица. – Заприте. И в колодки опять. Потом, на суде, сгодятся. Аки подельники изменников. Денис в отличие от Кузьмы, которого уволокли аж четверо конвоиров, сопротивляться не стал. Вышел сам. «Что ж, колодки так колодки. Потерпим. Свою миссию я, пожалуй, выполнил. Ход Шефа. Как там было написано? Отправлю тебя обратно? Добро. Подождем». Глава 12 Ждать пришлось долго. Гораздо дольше, чем считалось бы приемлемым для соблюдения правил хорошего тона. До такой степени, что Денис уже не мог точно сказать, обрадовался он, снова увидев седого человека в ладненько подогнанном камуфляже, или больше этой встречи его воодушевила возможность вдохнуть чистый воздух. В сарае, где их держали все это время, дышать было уже особо нечем – выводить пленников до ветру никто не собирался. – Несет от тебя прилично, – поморщился Шеф. – Это ты еще Кузьму не нюхал. От него изначально так воняло. А уж сейчас… Сколько там прошло? – Месяц. Почти. – Ты, видимо, решил, что лучше поздно, чем никогда? – Так я знаю и другую поговорку. Про обещанное и три года. Денис хмыкнул и огляделся по сторонам. За вытоптанным полем с серыми проплешинами кострищ рассветное солнце заботливо оглаживало рассеянными лучами зеленую кромку леса. Кое-где в этой изумрудной россыпи уже угадывались золотые проблески. Облака, плоские, будто придавленные осознанием наступления осени, ползли в чистой синеве нехотя и уныло. – Осень? – Она самая. Только-только день знаний прошел, – хмыкнул старик. – То-то ночами холод до костей. Сырость и земляной пол – те еще сожители. – Ничего. Зато лицо у тебя больше не похоже на раздавленную сливу. И ухо, гляжу, немного затянулось. Борода, правда, наросла такая опрятная, будто ее каждый день верблюды жевали. Вши хоть не завелись? – Не биолог. Микроскопа нет. Кто-то кусается, но официально друг другу мы представлены не были. Все-таки тесное знакомство заводить с местной живностью не собирался. Ждал, когда меня обратно доставят. Туда, откуда взяли. Без спросу. А там уж и помоюсь, и побреюсь, и обеззараживание проведу. Для начала – внутренних органов. Платы за мое историческое приключение, думаю, на это хватит с избытком. Так ведь? – Ну, да. Безусловно… О! Я смотрю, вас с другом держали вместе, в одном узилище? – В этот момент под сень дышащего печальной прохладой осеннего неба два усатых копейщика выволокли Кузьму. И бросили у рассохшегося и потрескавшегося корыта. Один из вояк упреждающе воткнул древко копья в землю у самого носа Денисова сокамерника. Слишком очевидная попытка неловко увести разговор в сторону не вязалась с образом прожженного прагматика. – Мне сейчас показалось или ты что-то недоговариваешь? – нахмурился Денис. Старик вмиг посерьезнел, стиснул губы и катнул желваками. Даже пару раз качнулся, переваливаясь с пятки на носок. Перспектива предстоящего разговора ему явно не доставляла удовольствия. – Только не говори, что ты и никогда и не собирался отправлять меня обратно, – с упавшим сердцем озвучил Денис самую черную из своих догадок. – Молодой человек, вы же были в моем тайном убежище, – снова перешло на «вы» бывшее начальство. – И, конечно, не могли не заметить, что все там сделано своими руками из подручных материалов. Даже лифт, с помощью которого вы поднялись из подземелья, – тоже. Единственное, что, работало по технологии XXI века, – ваш офтальмологический суфлер. И тот сейчас, дайте угадаю, уже разрядился, так ведь? – Допустим. – А зарядить его, как мы уже имели удовольствие обсудить, здесь попросту негде. Ведь этот факт не вызывает никаких вопросов? Вижу, что нет. Но в таком случае с вашей стороны логично было бы предположить, что оборудования, способного прошить ткань времени и пространства, здесь попросту не может быть. Его не из чего собрать. Не говоря уж о том, что потребляет оно колоссальное количество энергии. Которую здесь взять попросту неоткуда. Увы, наш с вами путь в исторические перспективы – дорога в один конец. Тогда, в смоленских подземельях, он среагировал на известие о нежданной прогулке в отечественную ретроспективу очень неистово. Сейчас впадать в буйство не стал. Хотя бы потому, что на самом деле давно обо всем догадывался, но признаться в этом самому себе боялся. Или просто не хотел. Он криво ухмыльнулся и сплюнул под ноги. – Что за тупость? То есть вы изыскали возможность зашвырнуть меня сюда при всей амуниции, но не догадались вместо железных побрякушек навешать на меня какие-нибудь более полезные приборы?