– Следуйте в полк левой руки. Даю вам полусотню своей охороны. Как людям Даниила Васильевича. В атаке они вас прикроют, случись что. – Или изрубят, – понимающе кивнул Денис. – Случись что. Но спорить не стал. Смысл? Ведь именно для того они и пошли к Челядину. Затея отбить Елену, атакуя армию ляхов втроем, очень вряд ли увенчалась бы успехом. * * * Человек, руководивший воинством по ту сторону поля, похоже, тоже знал свое дело. Едва стало ясно, что левое крыло его рати смято, разорвано, отброшено назад и вот-вот будет сметено в Днепр, он оперативно выдвинул резерв. С хладнокровием шахматного гроссмейстера выбрав ровно тот момент, когда стремящаяся развить успех рать Голицы так втянется в атаку, что растянет собственный фланг. Именно в этот момент в него ударил выведенный из резерва хуф тяжелой конницы. Видеть этого Денис не мог. К этому моменту их под конвоем «почетного караула» уже препроводили на противоположный край поля большой крови. До слуха Дениса по-прежнему доносились отголоски сражения, но кипело оно далеко за пределами видимости, отгороженное от него изготовившимися к тому, чтобы вцепиться друг другу в глотки, своими и чужими полками. Но в один прекрасный момент звуки эти взбурлили с новой силой. Грохот тысяч копыт сменился взмывшим над рощей оглушительным железным грохотом. И воодушевленными криками, которыми огласила округу пехота большого полка ляхов, бурно ликующая по поводу собственного спасения. Можно было понять: уж она-то прекрасно видела и осознавала, чем грозит ей успех флангового маневра московитов. Единственное, что не могло не радовать, – если гвалт бурлящей и громыхающей железом сумятицы был слышен довольно отчетливо, значит, битва продолжалась. А полки Голицы если уж и отступали под напором свежих сил врага, то явно с боем, сохраняя порядок и не ударяясь в бегство. – Пора, – не хуже гуся вытягивая шею в ту сторону, откуда доносился лягз и гомон сечи, вертелся в седле Кузьма. При этом сидел он в нем как влитой. Видно, что практика такого рода вождения была у него многолетняя и богатая. О Ярине и говорить не приходилось – та вообще выросла в степи, наверняка в принципе не слезая с коня. А вот Денис если что и мог делать с таким же рутинным выражением лица, каковыми торговали его спутники, то разве что вид, будто осознание предстоящего заезда по пересеченной местности не производило на него должного впечатления. – Когда подадут сигнал, тогда и станет пора. Было видно, что полусотник охраны Челядина, которого вдруг приставили присматривать за скользкими поглядами, хочет всем своим спесивым видом показать, кто здесь опытный рубака, а кто – безухий тать. Которого рубака этот вынужден прятать за собственной спиной вместо того, чтобы вздернуть на ветке. – Вот благодарствую, добрый воин, за мудрость, – подозрительно вежливо и обходительно склонил голову Кузьма. – Как зовут тебя, ратник? – Дмитрий. – О! Как князь Донской? Не Дмитрием ли Ивановичем тебя тоже кличут? – Нет. – Ясно. Ну, так вот: ступай под конский хвост, Дмитрий-не-Иванович. Ишь, советчик мне тут сыскался многомудрый. Что ты сабельку цапаешь? Рановато мне пока башку снимать, дождись хотя бы, покуда до литовцев доскачем. А того краше – их руби. Ежели умеешь, конечно. Или что, примешься их учить правильно строй держать? Если до сих пор Кузьма умудрялся расставаться со своей головой по частям, то теперь все сделал, чтобы лишиться-таки ее враз – и полностью. Стремительно вылетевшая из ножен сабля рекомого Дмитрия именно о таком ходе развития событий свидетельствовала самым наинагляднейшим образом. Но этот исполненный драматизма момент свел на нет еще более пронзительный и угнетающий миг. Рев труб возвестил о начале атаки. Не то чтобы Денис разбирался в тонкостях этого средневекового аналога азбуки Морзе. Но по тому, как пришла в движение огромная масса людей вокруг него, другое прочтение данного звукового сигнала трудно было предположить. – Ну, что, друг мой, Димитрий! – Бесшабашная удаль в улыбке Кузьмы не сделала ее хотя бы чуть менее страшной. – Увидимся воооон у того леска, вишь, впереди? – указал вперед уворованным польским клинком безухий тать. – Гляди только не отстань. Я ж токмо на тебя и рассчитываю! Двигались поначалу в неспешной давке. Как в очереди в кассу кинотеатра. Если бы, конечно, в ней принято было находиться верхом, а в качестве вечернего туалета натягивать на себя звенящее железом и скрипящее кожей облачение. Лошадку Денису татарские знакомцы Ярины определили самую неказистую и смирную. Обнадежили даже, что это не ему нужно привыкать к ней, а, наоборот, ей – к нему. Зато когда привыкание это состоится, его проблемы с вольтижировкой останутся позади. Бесстыдно соврали. Когда в тесном строю они двигались вперед со скоростью страдающей запором черепахи, было еще терпимо. Но продолжалась эта идиллия не особенно долго. Едва под монотонный слитный гул, в который превратился топот тысяч копыт, конное войско перешло на легкую рысь, Денис понял, что мероприятие нынче его сегодня ожидает развеселое. Подтвердил его предположение громовой раскат, прорезавший прозрачную высь блеклого осеннего неба. Сочные контуры зеленой кромки леса, в отличие от рощи под Смоленском не тронутые пожаром желтых красок, окутались дымом. Точно таким же, каким отсалютовали ляхи приближающимся полкам Голицы. Только вот на сей раз стреляли по ним. Не сказать, что для Дениса был каким-то откровением свист пуль, но он привык к совсем другой тактике атакующих действий и модели поведения под массированным обстрелом. И упомянутые действия, и вышеуказанная модель в качестве главной смысловой нагрузки полагали максимальное уклонение от посягательств на собственную жизнь. Поиск укрытия. Короткие перебежки. Судорожное вжимание в землю. Но уж точно не атака в лоб, весь тактический смысл в которой для каждого отдельного бойца сводился к лотерее – выбьет тебя из седла одна из роя несущихся навстречу пуль или вжикнет мимо. Он сумел в этой свистопляске отыскать глазами Ярину. Она держалась в седле легко и свободно, будто совершала легкий променад на велосипеде. При этом правила только одной рукой. В другой, опустив и чуть отставив в сторону, держала свою изящную сабельку. Ни пулям, ни ядрам не кланялась. И вообще не похоже было, что сколько-нибудь переживает по поводу их густого посвиста. Он точно знал, что в передних рядах сейчас дикая свалка из порубленных и посеченных тел. И на сей раз совсем не мучался любопытством и вовсе не хотел разглядеть, что именно там творится. Рядом что-то проорал Кузьма. Расслышать ничего не удалось от буквально давившего барабанные перепонки топота тысяч подкованных копыт и крика людей, озверевших от предчувствия близкой крови. Очень большой крови. – Что? – выкрикнул Денис, стараясь при этом не отвлечься от процесса скачки до такой степени, чтобы вывалиться из седла. – Саблю вытащи! Рубить шпорами собрался? Нет, рубить Денис не собирался. Ни клинком, ни шпорами, ни зубами. Он лишь сильнее вцепился в узду и вдавил сапоги в стремена. Оказалось, весьма своевременно. Протяжный свист прорезал громыхающую дробь конной атаки. Ядро чудом не оторвало голову коннику в короткой кольчужной рубахе поверх стеганого кафтана, разминувшись с колпаком, опушенным грязной меховой оторочкой, на пару сантиметров. Зато на излете, взметнув фонтан дерна, шмякнулось под копыта лошади другого всадника. Животное, пронзительно заржав, со всего маху рухнуло на землю головой вниз, увлекая за собой и наездника. Тот даже вскрикнуть не успел. Бешено вращающееся ядро выворотило копыта и скачущего следом коня. Тот, словно из-под ног вырвали землю, грохнулся плашмя, придавив колено не успевшему освободиться от стремян копейщику. Остался ли он жив или был затоптан лавиной скачущих следом однополчан, Денис уже не увидел. Набравшая ход лошаденка азартно, словно тоже решив поучаствовать в лотерее «убьют – не убьют», понесла спорым поскоком. Галоп это уже или пока нет, он точно сказать не мог. Единственное, что мог понять, так это то, что было быстро, тряско и до одури опасно. Но он несся вперед. Хотя бы потому, что не хотел стать балластом для Ярины. Чтобы она ни в коем случае не принялась бросаться ему на выручку, рискуя своей жизнью. Поэтому дал себе слово ни в коем случае не вывалиться из седла. Грохот мушкетов, пушек и многострунное хлопанье тетив арбалетов звучали уже гораздо ближе. Конники срывались с седел или обрушивались в грустно покачивающуюся высокую траву. Часто вместе с лошадьми. Причем валились все чаще и все ближе к Денису. Пару раз лошаденке приходилось проскакивать через еще дергающиеся остовы людей и животных. В очень разной степени искореженности и развороченности. Прикрывали его и неотступно следовавшие поруч конники из полусотни охороны. Напирая справа или слева, они время от времени заставляли Денисову лошаденку объезжать стихийные баррикады из неподвижно распростертых или судорожно загребающих землю изломанных тел. Случалось, что подобный барьер она перемахивала и самостоятельно. Как долго продолжался этот дикий конкур – час или пару-тройку минут, – ошалевшему от безумной тряски в пляске смерти Денису понять было сложно. Зато он мигом почуял финишную прямую сумасшедшего заезда. Когда сначала в нос ударил горьковато-сладкий запах горелого пороха и селитры, а пару секунд спустя он ворвался в лениво клубящийся над полевой травой саван порохового дыма. По инерции он еще несся какое-то время, не разбирая, где свои, чужие, верх, низ и вообще что происходит. Дымовая завеса не успевала рассеяться, как сквозь нее снова проблескивало зарево огненных вспышек. Сколько еще вокруг него полегло народа от рвущего воздух железного дождя, он уже и не считал. Много. Вой, крик, треск выстрелов, топот, скрежет железа и тугой свист стрел. Денис вдруг поймал себя на ощущении, что побыстрее уже хочет доехать до литовцев. Просто чтобы закончилась эта скачка через коридор смерти. И все равно вздыбленные навстречу им копья и тяжелые лезвия алебард вынырнули из рваной серости дыма как-то вдруг и внезапно. Правда, судя по всему, только для какого-нибудь новичка. Несшийся впереди конник в тегиляе с высоким воротом словно бы ждал этой встречи с особым трепетом и нетерпением. С гортанным криком он привстал на стременах, размахнулся и метнул в ощетинившийся строй врага короткое тяжелое копье. Тут же рванул из седельной сумы другое, но его бросать не стал – резко поворотив лошадь, рванул вдоль вражьих порядков. Откуда немедленно вылетел встречный комплимент – дротик на тонком древке. Цели он не достиг, полоснув острым краем грудь другой лошади. От боли гнедая заржала, встала на дыбы и замолотила копытами. Всадник удержался в седле. Но лишь затем, чтобы в следующее мгновение свалиться в истоптанную траву с торчащим из правой стороны груди арбалетным болтом. Передние конники с оглушительным грохотом, взметнув в небо яростную многоголосицу, врубились в ряды посполитого рушения. Одни на полном скаку, другие успев притормозить в самый последний момент. Треск ломаемых копий, стук железа о щиты, предсмертные хрипы и отчаянные вопли под оглушительное конское ржание – узкий оборонительный рубеж меж двух рощ в мгновение ока превратился в свалку двух врубившихся друг в друга ратей. Поток атакующих подхватил Дениса и поволок именно в ту сторону, откуда оглашал округу гром сечи. Угодить в закрутившуюся там мясорубку хотелось не особенно. Но спрашивать его желаний никто, разумеется, не собирался. Прорвать с ходу линию обороны не получилось. Литовцы стояли отчаянно, тесные их ряды прогибались, стонали, исходили кровью и криками отчаяния, но не рвались. Конники русской рати наваливались сверху, рубили и кололи, засыпали защитные порядки стрелами и сулицами, получали в ответ такие же горячие подарки, сдобренные еще и раскатами огненного боя. Коннику, рубившему ряды рушения каким-то копьем с широким наконечником, неожиданным ударом снизу пробили живот. Насквозь. Окровавленное железное жало показалось из спины, пропоров бахтерец. Тут же тяжелый бердыш врубился ему в основание шеи, почти начисто смахнув голову. Лошадь, одурев от запаха крови, рванула куда-то в сторону, с пронзительным ржанием унося исковерканное тело наездника. Смешивая при этом напирающие ряды атакующих. А заодно на какой-то момент оттесняя от Дениса неотступно следовавших за ним стражников Дмитрия-не-Ивановича. В душной толчее и кровавой давке вышло так, что лошадь Ярины волна атакующих вынесла прямо на выгибающийся рубеж обороны. И коняга тут же получила удар топором на длинной рукояти по ноге. Она даже не заржала – почти по-человечески пронзительно взвизгнула и тут же, потеряв равновесие, обрушилась на убивающих ее людей. Вместе со своей наездницей. Которая, перелетев через голову умирающего животного, рухнула где-то в глубине строя литовцев. Ни разу при этом даже не махнув своей любимой сабелькой. Гвалт сечи гремел и стенал оглушительно. Но даже сквозь этот рев и грохот Денис услышал надсадный крик. С отчаянным воплем Кузьма, широко раскинув руки, прямо с седла выпрыгнул на вражеский строй. Его встретили воздетыми гизармами. И очень, должно быть, удивились, когда по личной инициативе прыгнувший на острогу карась остался цел и невредим. А вместо того чтобы умереть, сбил с ног двоих ратников. И прорвал строй. Денис, не особенно долго думая и глубоко рассуждая, кинулся следом за одноглазым в образовавшуюся брешь. Почти в точности повторив его маневр. Убийственный для кого угодно, только не для них двоих. В совершенно непробиваемой местным оружием броне. На ноги вскочили почти одновременно. В окружении врагов. Лишь осознав это, Денис выхватил из ножен свой клинок. Чуть ли ни с облегчением. – Чем же она тебя так приворожила, что на копья ради нее кинулся? – проворчал Кузьма. – Да все, что угодно, лишь бы больше седлом сраку не мозолить, – криво усмехнувшись, проговорил Денис. – Видишь ее? – Видел, куда свалилась. Будем прорубаться. Для начала, правда, пришлось отбиваться. Потому что рубить принялись их. Причем со всех сторон. И если привычный к такому ведению боя Кузьма отмахивался лихо и со знанием дела, то Денис очень сильно порадовался непробиваемости своего куяка. Кожаная броня, укрепленная сцепленными железными пластинами снаружи, но притом еще и укрепленная непробиваемым подкладом изнутри, приняла столько ударов, что оставалось только дивиться, как не разошлась на лохматые лоскуты. Ему прилетело и копьем в живот, и саблей в плечо, и чем-то столь же малоприятным куда-то ниже почек. Благо пузо наесть он еще не успел и в отличие от Гловача затянул ремни по бокам на совесть, чтобы меж двух притянутых друг к другу частей куяка волос нельзя было просунуть. Как правило, каждый из рубящих его людей после своего смертельного выпада пучил удивленные глаза и отваливал вниз челюсть в очень непритворном удивлении. Этой секунды замешательства даже такому не сильно мастеровитому рубаке, как Денис, вполне хватало для симметричного ответа. А так как его оппоненты не располагали бронежилетом из будущего, то эти мгновения замешательства становились завершающим штрихом их жизненного пути. Куда бил и как рубил, он не смотрел. Просто принимал удары, сек, колол и переступал через падающие тела. В этой дикой резне куда больше были полезны мясницкие навыки Кузьмы, нежели изящные дуэльные пируэты. Они прорубались сквозь орущую толпу с неотвратимостью самой смерти. С упрямством решившихся на последний подвиг самоубийц. Что чувствовал в это время одноглазый бандит, Денис знать не мог. Зато мог точно сказать, что для него этот прорыв дороже жизни. Он чувствовал, что ему просто не было бы смысла жить, не сумей он прорубиться туда, где еще мелькал меж жупанов длинный стеганый кафтан. Они успели. В последний момент, но успели. Кузьма кинулся грудью прямо под секиру, занесенную над головой Ярины. Топор был жутковатого вида – массивный, с тяжеленным огромным лезвием и обитым железом обухом. Денис невольно поморщился, когда оружие упало на тесно подогнанные пластины нерушимой брони. Потому что понимал – защитная амуниция высокотехнологична, но не волшебна. Предел прочности наверняка был и у нее. И очень походило на то, что такой лихой удар мог этот предел порушить. Безухий хрипло вскрикнул и упал на одно колено. Ждать, пока такой же «комплимент» обрушится и на него, Денис не стал. Без замаха рубанул своим клинком куда-то в область шеи литвина, другому ополченцу двинул железным манжетом в лицо. Увернулся от неприятного выпада палашом в область бедра. Такой вполне мог завершиться разрывом артерии, и никакие чудеса науки не помогли бы. Обошлось. В последний момент отбил метивший в Ярину чекан. Рука онемела и едва не выпустила оружие из ладони. Следующий удар должен был прилететь ему в голову. Но тут уже взвилась Ярина. Смазанным змеиным движением выстрелила рука с зажатой в ней изящной сабелькой. Она вошла в горло литовца почти по самую гарду в виде витой лозы. Невесть откуда прилетевший мах глефой должен был если не отрубить воительнице руку с сабелькой, то как минимум сломать, выворотив наружу пару костей. Кузьма поспел и тут. Подставил свою руку. Лязгнуло и проскрежетало так, что аж зубы заломило. Конечность одноглазого тут же повисла плетью. Денис боднул копейщика стрелкой шлема в переносицу, врезался в него плечом, сбивая с ног. Добивать не стал. Вернее, не дали. Он как-то не заметил, что характер резни изменился. Теперь они не были втроем в тесном кольце врагов. Храп и ржание лошадей, топот копыт и звон сбруи больше не был звуком где-то на периферии внимания. Теперь он накатил прямо до них. Окружил. И даже отгородил от эпицентра битвы. Она вообще как-то распалась на отдельные островки. Литовцы отступали. Одни организованно, четкими и почти ровными порядками. Другие откровенно бежали. – Ты что, самоубийца? – тяжело дыша, с какой-то странной укоризной проговорил Денис, глядя на потирающего руку Кузьму. Тот и так-то красавцем не слыл, а уж гримасы боли превращали его физиономию в поистине орочью образину. – Ревность? – понимающе кивнул безухий с очень мерзкой вымученной улыбочкой. – Не переживай, тут я тебе не соперник. Считай, что сначала сделал, а потом подумал. – На копья с лошади тоже кинулся, не подумав? – Спасибо. Оба синхронно обернулись к Ярине. Наверное, потому, что не тем она была человеком, кто направо и налево расточает благодарности. И кидается на шею своим спасителям. Но она удивила. Тут же, как в атаку бросилась, прильнула к Денису и впилась в него поцелуем. – А, – кисло улыбнулся Кузьма. – Так это ему спасибо, не мне… Ладно-ладно. Я-то так, не для благодарности. – Он еще раз поморщился, потерев разбитую грудь. Болела она жутко. Как и рука. Но одноглазый надеялся, что кости целы. Хотя и сильно в том сомневался. На него упала массивная тень. Конь недовольно фыркнул и тряхнул гривой, звякнув уздечкой. Не менее недовольно глядел сверху вниз и Дмитрий-не-Иванович. – Вы что творите? – А не заметно? Прорвали оборону. Но я понял, что благодарности – это не для меня. Ладно уж. На здоровье. Пользуйтесь. – Сейчас, надеюсь, желание нас убить перестало быть для тебя самой главной целью? – Денис оторвался от Ярины и теперь, не отпуская ее из объятий, глядел на полусотника дружины Челядина с плохо скрываемым вызовом в глазах. Потом они вместе поглядели вслед откатывающемуся от них сражению. Пешие полки литовцев таяли, умирая под копытами, копьями и стрелами московской рати. Те, кто ударился в беспорядочное бегство, искали спасения в лесу. Неслись туда стремглав, бросая оружие и теряя шлемы со щитами. Конница висела на их плечах, гнала, круша и расшвыривая последние островки организованного сопротивления. Их теснили к поблескивавшей вдалеке ленте реки. Дорогу к которой закрывали плотные ряды конных полков посполитого рушения. Главная его сила. Осознав, что оборона прорвана, кавалерия отступила, перестраиваясь для встречной атаки. Именно поэтому русские не стали добивать пешую рать. Оставив ее, они тоже откатились назад, выравнивая новые боевые порядки сразу за полем недавней битвы. Которое все еще исходило стенаниями и корчами умирающих и израненных людей да изувеченных животных. На них мало кто обращал внимания. Или старался не обращать. Как, например, Денис. Он не привык бросать на поле боя своих – ни двухсотых, ни трехсотых. Но здесь их было столько, что он с удивительно холодным расчетом понимал – помочь им не мог ничем. – Ваши кони, – холодно обронил Дмитрий, угрюмо кивая на лошадей, которых подвели под узцы его люди. – Благодарствую! Только с нас битвы хватит. Мы здесь для другой цели. – Это какой же? – мгновенно насторожился Дмитрий. – Взять их… как это у вас тут называется, не знаю… командный пункт. Ставку Острожского.