Оскорбления, угрозы, призывы убираться вон. Бериш припарковался у противоположного тротуара. – Значит, договорились, – сказал он Миле. – Следуй моим инструкциям, никакой отсебятины: помни, что мы выступаем как частные лица и, если он нас прогонит, у нас не будет другого случая что-то узнать об этом деле. Согласно их плану, бывший агент полиции должна была поговорить со священником один на один: Бериш считал, что в присутствии двоих собеседников отец Рой почувствует себя в меньшинстве и насторожится. Все хотят поговорить с Саймоном Беришем, вспомнила Мила. Она безмерно доверяла агенту, чей опыт по части допросов никто в Управлении не мог превзойти. Полицейский вытащил из внутреннего кармана пиджака черный футляр из искусственной кожи и расстегнул молнию. Обнаружился прибор, который в полиции называли «помощник информатора». Два невидимых наушника и два радиомикрофона величиной с булавочную головку, соединенные с передатчиком на батарейке в двенадцать вольт, покрывающим расстояние в двести метров. Его использовали во время операций под прикрытием, чтобы передавать внедренным агентам инструкции, основываясь на том, что говорят их собеседники. Бериш помог Миле надеть снаряжение, экипировался сам. – У этой безделушки есть один недостаток, – предупредил он. – Иногда сигнал пропадает, так что держись подальше от радиоприемников, телевизоров и микроволновок. Мила взглядом указала на надписи, красовавшиеся на стенах дома священника. – Думаешь, он захочет говорить? Бериш не знал. – Главное, отыграй свою роль, постарайся исполнить как следует все, что мы задумали: если не сработает – что ж, попытка не пытка. Мила вышла из машины и, переходя через улицу, повторяла про себя то, что должна была сказать. Дверь испещряли остатки тухлых яиц. Миле пришлось долго стучать, пока за матовым стеклом не показалась фигура. – Кто там? – визгливым голоском сварливо осведомился хозяин. Мила постаралась его успокоить: – Я провожу частное расследование, мне нужна ваша помощь, мы можем поговорить? – Мне нечего сказать, – отрезал человек за дверью. Мила повернулась к Беришу, и тот кивнул ей из-за ветрового стекла. Как они и договаривались, бывший агент полиции присела и просунула под дверь отца Роя двадцатку, но только до половины. Стояла и смотрела на половину банкноты, оставшуюся снаружи, которая трепетала на сквозняке, как знамя. Вскоре ее втянуло внутрь. Дверь приоткрылась. – Входите, живо. Мила просочилась в щель, и дверь быстро захлопнулась за ее спиной. Внутри царил полумрак, к которому глаза привыкли не сразу. Тем временем тоненький голосок продолжал звучать: – Не оставляют меня в покое; стоит высунуть нос на улицу, как начинают кидать всякой дрянью. Посыльных бьют, уже никто не хочет доставлять мне товары. Наконец Миле удалось разглядеть человека, стоявшего перед ней. Лет шестьдесят, проведенных в запустении, всклокоченная борода, редкие волосы стоят дыбом. На нем был заношенный халат, полосатая пижама, расстегнутая на выпирающем пузе, и домашние тапки. От него исходил неприятный запах табака и тушеной капусты, которым провонял и весь дом. – Отойдите оттуда, – велел он Миле. – Вы стоите слишком близко к окну. Она подчинилась, хотя шторы и были задернуты. Заодно огляделась вокруг. Неприглядное жилище, неубранное, замусоренное. – Я сделал, как мне сказали: прохожу курс лечения и держусь уже несколько месяцев, но все без толку, пока я не съехал отсюда, – ворчал священник, направляясь на кухню. – Идемте, здесь нам будет удобнее. Они переступили порог, и мужчина тотчас уселся в облезлое кресло, стоявшее перед выключенным телевизором. Его излюбленное укрытие, предположила Мила. Вынул сигарету из пачки, лежавшей на подлокотнике, зажал ее во рту, зажег спичкой. Мила выбрала стул у обеденного стола, загроможденного грязными тарелками и старыми газетами. – Вы даже не спросите, как меня зовут? Мужчина цыкал зубами, издавая противный звук. – Если честно, меня больше интересует, есть ли у вас еще такие же банкноты, как первая. – Зависит от того, что вы расскажете мне. – Из-за проклятых гормонов я плохо сплю по ночам, а днем все время хожу осоловелый, поэтому не знаю, смогу ли правильно ответить на ваши вопросы. Мила сопоставила «курс лечения» с «гормонами» и поняла, почему у него такой визгливый голос. Иногда это называлось «химической кастрацией» и предлагалось некоторым сексуально агрессивным индивидуумам в качестве альтернативы тюремному заключению. – Как я уже сказала, отец Рой, я провожу частное расследование. – Оставьте «отец», зовите меня просто Рой, – отмахнулся собеседник: к чему, мол, такие формальности? – Курия отстранила меня a divinis[2], но пока меня не расстригут официально, я могу занимать этот дом. – Ладно, Рой, – пошла Мила ему навстречу. – Я хочу поговорить о Нормане Луте. Имя упало между ними, словно камень в пруд. Отец Рой молчал – возможно, оценивал ситуацию, хотел понять, какого ответа от него ждут. Мила вытащила из кармана еще одну двадцатку и сунула ее под грязный бокал, оставив на виду. – Нормана я не трогал, – занял священник оборонительную позицию. – Мы познакомились, когда он уже был взрослым. – Я здесь по другому делу, – успокоила его Мила. – Всего лишь хочу понять, почему вы предоставили ему алиби, когда он сознался в убийстве трех студенток. – Я не предоставлял ему никакого алиби, только сказал полицейским то, что они и сами должны были знать. А именно: Норман Лут не мог быть замешан в тех убийствах, потому что находился в психиатрической клинике. – Лут сам пришел в клинику, зная о своей склонности к агрессии, происходящей от невозможности выстраивать отношения с окружающими, особенно с женщинами, – возразила Мила, которой вся история была известна. – Он хотел держать своих демонов под контролем, но демоны взяли под контроль его. Мужчина глубоко затянулся: – То есть вы считаете, что Лут и был тем самым монстром. – Я читала признание, – подтвердила Мила. – Там слишком много подробностей… Лут в деталях описывал, как душил девушек голыми руками, даже какие ощущения испытывал… Эти подробности не разглашались: только полицейские и настоящий убийца знали их. – Значит, одно из двух: или Лут – истинный виновник, или он ясновидящий. – Священник осклабился, показывая желтые зубы. – Один мой знакомый говорил, что «можно обмануть кого угодно, только не самого себя», – ответила Мила, цитируя отца своей дочери. – Лут не был мифоманом, знал, кто он на самом деле, понимал, что способен на жуткие вещи – например, на зверскую расправу с невинными жертвами… Поэтому покончил с собой прежде, чем его выпустили на свободу. Знаете как? – Надел себе на голову пластиковый пакет, – тут же отозвался отец Рой. – Именно… Испытал на себе такую же смерть, какую уготовил девушкам. Сделав последнюю затяжку, Рой раздавил окурок в переполненной пепельнице, стоявшей рядом с ним. – Если вы все знаете и уверены во всем, зачем тогда явились ко мне? Пока священник закуривал следующую сигарету, Мила засунула под бокал еще одну банкноту. – Вы были другом Лута, вам известно его прошлое… Я хочу понять, как рождается монстр. ⁂ Бериш взглянул на часы: почти девять утра, и беседа Милы с отцом Роем длится уже добрых двадцать минут. Насколько ему было слышно через передатчик, подруга справлялась неплохо. Сразу обозначила явные несостыковки в деле и теперь не упускала ни малейшего противоречия в рассказе священника. Если Энигма привел их сюда, тому есть веская причина. Они должны что-то увидеть или обнаружить какую-то истину, которую все проглядели. – Норман происходит из обычной семьи, – рассказывал тем временем священник. – Отец владел пуговичной фабрикой, мать – домохозяйка. Единственный сын. В школе он вел себя прилично и учился прилежно: ребенком не выказывал никаких признаков душевного расстройства, которое впоследствии сломает ему жизнь. Священник так много курит, чтобы голос стал хриплым, подумал Бериш. Но результат получался гротескный. Будто выступает старый клоун. Один из тех, что населяют страшные сны у детей. – У меня такое впечатление, будто вы хотите сказать, что какая-то ужасная драма разрушила эту идиллическую картину, – подстегнула его Мила. Осторожней, мысленно предупредил ее полицейский. Если станешь подвергать сомнению каждое его слово, он, того гляди, начнет говорить только то, что ты хочешь услышать: ведь, по сути, его интересует лишь одно: выманить у тебя пару лишних банкнот. Но Бериш решил пока не вмешиваться, ничего не говорить через передатчик. Не хотел отвлекать ее.