– Угощайся, – и когда тот, вытянув сигарету, полез за зажигалкой, спросил: – А сам Пострельцев ничего об этом не говорил? Ты, я вижу, мужик осведомленный. – Да тут жильцов-то не так много, я про всех почти все знаю. А Иван Михайлович человек хороший, – встрепенулся ободренный похвалой охранник. – Он раньше боксом занимался, показал мне как-то пару ударов. Жалко его… и дети у него нормальные были, и Дашка, и Валёк. – Это тот, что в мэрии работал? – недоверчиво хмыкнул Борис. – Там-то одни святые, ага… – Ну, может, и не святые, да только Валёк парень простой был, не вознесшийся. Всегда поздоровается, и сигареткой, когда попросишь, не обидит, да и вообще… вот знаешь, есть люди такие – просто мимо идет, а тебе приятно. И эти такие были, Дашка особенно. Светлая девчонка, царствие ей небесное… жалко. – При таких бабках у папаши-то? – Ты, мужик, видно, никогда хороших людей не видел, – вздохнул охранник, выбрасывая окурок в стоявшее у крыльца ведро. – Да, все больше сволочи попадались, – процедил Борис, раздув ноздри. – Ты вот что… иди-ка отсюда, а то увидят, как я разговоры на рабочем месте разговариваю, оштрафуют, – спохватился охранник, заходя в свою будку и закрывая дверь. – Иди-иди, нечего тут, раз пропуска нет. Нифонтов насмешливо улыбнулся, раскланялся, как актер в финале спектакля, и пошел в сторону трамвайной остановки, до которой оказалось изрядно. Впервые за долгое время Борис не знал, что ему делать. В голову не приходило ничего толкового, ни единой строки, ни одного верного слова. «Я с этим не справлюсь, – думал он, шагая по центру города в неопределенном направлении. – Сейчас я даже не могу понять, куда иду и зачем. Надо было отказаться от этой поездки, наотрез отказаться, уволиться, в конце концов, но не ехать сюда. А теперь уже поздно». Он свернул в первое попавшееся кафе, так как почувствовал, что голоден, заказал какой-то салат и пиццу, чашку кофе, быстро расправился со всем этим, даже не успев понять вкуса, и снова оказался на улице. Уже стемнело, зажглись фонари, и Нифонтов вдруг подумал, что вот так, в их неярком свете, город даже начинает казаться привлекательным, словно приглушенный свет тщательно маскирует все изъяны, так бросающиеся в глаза днем. Выходные он провел в номере, пытаясь набросать хоть какое-то подобие начала своего расследования, однако, перечитав очередной вариант, безжалостно удалял написанное, закрывал ноутбук, нервно курил, измеряя номер шагами от стены к окну и обратно. К вечеру воскресенья Борис опомнился и понял, что за два дня ничего не съел, только пил кофе и воду. Из зеркала в ванной на него смотрел всклокоченный безумец с ввалившимися глазами. – Так не пойдет, Боренька, – укоризненно сказал своему отражению Нифонтов, – ты ведь заболеешь, а у тебя еще столько незаконченных дел. Нет, дорогой, давай-ка собирайся, брейся, приводи себя в порядок, пойдем в ресторан, съедим кусок мяса. Да, это отличная идея – огромный стейк с овощным салатом, например, или просто с овощами на гриле. К счастью, ресторан при гостинице был на уровне, и уже через двадцать минут после заказа Борис с наслаждением впился зубами в кусочек стейка, чувствуя, как рот заполнился нежным вкусом хорошо промаринованного в специях мяса. – Вам понравилось? – спросила официантка, забирая пустую тарелку. – У меня нет слов, – честно признался Нифонтов. – Даже в столице не приготовили бы лучше. – Наш повар учился во Франции, – с легким оттенком снисхождения в голосе сказала девушка, – и его уже раз сто приглашали в Москву, но он никуда не уезжает. – Похвальный патриотизм, – иронично улыбнулся Борис, – видимо, тут ему хорошо платят. – А вы, видимо, во всем ищете второй смысл? – не осталась в долгу официантка. – Человек не может просто любить город, где родился и вырос, он непременно должен мечтать о переезде? Борис поднял вверх руки, давая понять, что признает поражение: – Все-все, я понял. Девушка ушла, а Нифонтов, допив кофе, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. «Провинциальный пафос, – думал он, прокручивая в голове неожиданный диалог. – Какие же они все-таки примитивные, люди в маленьких городках. Ни за что не сознаются, что хотели бы уехать, просто не смогли. Да, не смогли – не хватило ума, таланта, пробивной способности, денег, в конце концов. И потому провинциальный пафос – защитная реакция». По давно укоренившейся привычке он оставил хорошие чаевые, но потом ругал себя за это – словно бы пытался при помощи денег извиниться перед официанткой за свою злую иронию. «Надо пройтись перед сном, – думал он, шагая по тротуару вдоль проезжей части и удивляясь, что практически нет машин – в Москве воскресным вечером трафик не сильно отличается от будней. – Все-таки тишина настраивает на правильные мысли, пойду-ка, пожалуй, во-он в тот сквер». Следователь Уже давно Полина не испытывала к кому бы то ни было такой благодарности, как сегодня испытала к собственному мужу. Лев вернулся, когда она, позавтракав, снова забралась в постель и даже задремала, решив, что в сложившихся обстоятельствах глупо не воспользоваться шансом и не «доспать» все, что не успела за последнее время. Услышав сквозь сон, что дверь номера скрипнула, Полина сунула голову под подушку. Муж неслышно разделся и нырнул к ней, обнял за талию, уткнулся лицом в волосы. – У тебя руки холодные! – сонно пожаловалась Полина. – Ну, я же на улице был, там не жарко. Ты как – хочешь еще поспать или хочешь хороших новостей? – Не хочу новостей, они хорошими не бывают, – пробормотала она, – спать хочу. – Ну вот… а говорила, что без работы жить не можешь, – весело поддел Лев, и Полина встрепенулась, сбросила с лица подушку: – Что случилось? – Ничего. А должно было? – Лёва! Говори! – Ты же спать хотела… Полина извернулась, выбралась из объятий мужа и села на него верхом, сжав руками запястья его рук: – Бык! Немедленно выкладывай все, что собирался, иначе… – Что – иначе? – с любопытством спросил он. – Ну, Лёва… перестань издеваться… – А я-то всегда считался человеком жестким, бескомпромиссным и умеющим держать себя в руках… – притворно вздохнул Лев. – Ладно, меня никто не слышит, к счастью. В общем, дорогая, я тебе нашел помощника. Ну, не помощника в прямом смысле слова. А человека, который из первых, так сказать, рук расскажет все, что тебя интересует по водочному заводу. – Не поняла… – Ты иногда бываешь подозрительно туповата, Поля. Кто вчера сокрушался, что не может найти никакой информации по делам девяностых годов? Не ты ли? Ну, так я нашел человека, который по этим делам работал, и он готов с тобой встретиться сегодня вечером. Полина скатилась с мужа снова на кровать и спросила, глядя в потолок: – Так ты за этим ездил? – Да. – Ты сумасшедший, Лёва, знаешь? Но я тебе так благодарна, не представляешь. – Это было несложно. Все трудности достанутся тебе – этот Чумаченко тот еще тип, разговаривать с ним трудно, к тому же он бывший алкоголик, собственно, за это его и погнали из органов в свое время. – Погоди… – Полина села, забросила волосы за спину. – Это что же – ты Чумака нашел?! О нем же давно никто не слышал ничего. – Да прямо там! – фыркнул Лев. – Не искали – вот и не слышали, не нужен был. Он работает в автосервисе на окраине, числится хорошим мастером. Меня видеть был не особо рад, похоже, что воспоминания его не очень-то греют. Но обещал, что поговорит с тобой и на вопросы ответит. А почему Чумак-то, кстати? От фамилии? – Нет. Говорят, он имел привычку шевелить губами и при этом внешне напоминал экстрасенса, который воду через экран заряжал – помнишь? – Помню, – усмехнулся Лев, закидывая руки за голову. – Бабуля моя не пропускала эти сеансы, выставляла перед телевизором банки с водой и кремы для рук. – И как – помогал? – Ты шутишь? Конечно, нет, но силу внушения же никто не отменял. Они посмеялись, и Полина спросила: – А что ты ему вообще сказал, Чумаченко этому? – Ничего конкретного, только что ты дело о маньяке расследуешь. – Вот это называется «ничего конкретного»? С ума сошел? – Поля, да это уже давно не секрет, меня и в фирме мужики спрашивали. Газетчики-то трубят. – Да это ж запрещено! – Кто-то в вашей конторе сливает, – пожал плечами Лев, – там и поищи. – Меня уже пару дней достает какой-то московский хлыщ с хорошими связями, аж через прокурора пытался подъехать, я отказала. А местным, значит, кто-то слил…