– А между тем она была у вас в доме, – вмешалась Полина, и Пострельцев вздрогнул всем телом. – Как?! Когда?! – Вы вызывали «Скорую помощь» для супруги, и в приехавшей бригаде была фельдшер Виктория Негрич. – Негрич? – нахмурил брови Пострельцев. – Ах, ну да – Светка же дала ей свою фамилию по мужу… Странно, как я не обратил внимания… не узнал… не до того было, с Диной совсем плохо, у нее сердце больное… Но ведь Даша уже была… ее… ну… потому и у Дины приступ случился, – он не смог заставить себя произнести слово «мертва» по отношению к своей дочери, оно словно застряло у него в горле. – Даша была уже мертва, – повторила Полина, – но Валентин – еще жив. И вы живы, и ваша супруга. Но через пару дней все изменилось. – Думаете, это она? – А вы так не думаете? Пострельцев дрожащей рукой вытянул сигарету из лежавшей рядом с ним пачки, сунул в рот, зашарил по столу в поисках зажигалки. Чумаченко щелкнул своей, поднес огонь к кончику сигареты, и Пострельцев, глубоко затянувшись, закашлялся. – Я не знаю, что думать. Но Пашкина дочь… – он покачал головой. – Нет, вряд ли. – Почему? Она могла узнать о том, что вы присвоили акции, принадлежавшие ее отцу, например. Или вообще узнать, что вы причастны к его смерти. – Никто не доказал, что я убил Пашку, ясно?! – вспылил Пострельцев. – И вы не хуже моего об этом знаете. Чумаченко ехидно улыбнулся: – Ты не пыли, Ваня, не надо. Можно ведь напрячься и дело-то заново открыть. Сложно, но можно. Так что потише давай, не голоси тут. – Ты, Чумак, палку-то не гни, может ведь и в обратную сторону отлететь. Твои доказательства на суде в пух и прах рассыпались, не помнишь? – Я же сказал – не пыли, – чуть хлопнув по столешнице ладонью, повысил голос Чумаченко. – Тебе в голову не приходило, что сестра убитого Никулина Светлана могла догадаться о причине твоего внезапного исчезновения из страны, а? Думаешь, она настолько на музыке своей была повернута, что не заметила, как брата с невесткой пришили? Или не знала, откуда Павел деньгами разжился? – Не знала она! – тоже хлопнув по столу, заявил Пострельцев. – Не знала, слышишь? Пашка бы язык себе откусил, но не сказал ей! Он ее от всего оберегал, хотел, чтобы только музыкой занималась! И уж точно не посвящал в наши дела, это ясно тебе?! – Мне-то ясно, – кивнул Чумаченко, никак не отреагировав на эту вспышку, – а вот тебе ясно, наконец, что семью твою вырезают под корень? Начали с детей. Не страшно? – Чего?! Чего мне уже бояться, когда ни Даши, ни Валька… – задохнувшись, выпалил Пострельцев. – Самое страшное уже произошло. – А за жену? За себя – не страшно? – Ты меня, опер, не пугай. Сам ведь знаешь – я такое прошел, что мало чего уже боюсь. И точно не за свою шкуру. А Дину при первой же возможности отправлю из страны. Как только станет можно ее перевозить, вот в тот же день и отправлю. – Если успеешь, – спокойно произнес Чумаченко. – Она в больнице. – Надежное место, – фыркнул Чумак и умолк, зашевелил губами, глядя поверх головы Пострельцева. «В самом деле, похож на экстрасенса как близнец», – подумала Полина, рассматривая застывшее лицо бывшего оперативника. Пострельцев занервничал, забарабанил пальцами по столу, прикусил губу, нахмурился – шрам на переносице побелел от напряжения. – Но ведь вы поможете мне ее защитить? – обратился он к Полине. – С какой радости? – вмешался Чумаченко, вынырнув из своей минутной отключки. – Ты нам помогать не хочешь, а защиты требуешь? – Чем я могу помочь? Сказал, что знал. Акции всегда мне принадлежали, я их не прятал. – Это свою часть. А те, что открысил после гибели дружков? Запомни, Ваня, есть так называемое «правило пяти «Пэ» – правильное планирование предотвращает плохие последствия. Так вот, в твоем планировании были допущены серьезные ошибки, потому и последствия мало того, что плохие, так еще и непредсказуемые. Давай думать, как исправлять. – Чумак, я клянусь – не трогал ни акции, ни дивиденды, ни Глебовы, ни Пашкины! – Ну, врешь ведь, – вздохнул Чумаченко и встал из-за стола, так и оставив нетронутым чай. – Поехали, Полина Дмитриевна, бесполезно тут. Человек за деньги рискнул уже двумя детьми, так что ему больная жена? Бывай, Пострельцев, не подавись только. Полина тоже поднялась и пошла следом за Чумаченко к выходу, но на пороге задержалась, надеясь, что Пострельцев одумается. Но тот молчал, свесив голову на грудь, и Полине ничего не оставалось, как покинуть квартиру. В машине Чумаченко закурил, открыл окно и спросил: – Ну, как вам? – Мне кажется, он не соврал, говоря про деньги. – Вы его просто не знаете. Это он с виду такой простоватый, а на деле – хитрый жук. Всегда умел прикинуться таким простецким, душа нараспашку, но что касалось денег – свое всегда забирал. Он в «пехоте» у Репы был одним из самых эффективных, удар поставленный – боксер все-таки, разрядник. Мало кто мог долго сопротивляться. Репа особой крови не любил – ну, там всяких утюгов и паяльников, но били его «пехотинцы» жестоко, до инвалидности. – А где сейчас этот Репа? Чумаченко поднял палец вверх и потыкал в крышу машины: – Где ж ему быть? Отдыхает от трудов праведных, никакие деньги не помогли. Завод-то у него эта лихая троица отжала. – Даже так? – Ну, а как еще? Времена такие были. Сперва убили директора, Репа все под себя подмял, хорошие деньги имел, ну, вы ж не маленькая, понимаете, что водка при любой власти – валюта. Но вот делиться тоже не пожелал. Умер тоже необычно. Ему мину магнитную в кейсе с деньгами передали, он в машину это добро положил, пока тут в одном храме грехи замаливал. Даже непонятно, кого вообще похоронили, там чьих только останков не было – и Репы, и охранников, и водителя. Пять человек погибло. А троица эта завод под себя и подгребла. – Н-да… весело… – пробормотала Полина. – Как вы вообще в те времена работали? Мне кажется, я бы не смогла. – Тогда? А сейчас? Вот вы сейчас – как? – Долг. Выполняю, как могу. – Ну, и я выполнял, как мог и как для себя это понимал. Многие в то время переметнулись, вторую зарплату получали у бандюков, сливали им информацию, помогали от судов уходить, крышевали. А я не мог. Ну, не мог – и все, противно было, – Чумаченко поморщился и выбросил окурок. – Меня не тому в школе милиции учили, не хотел я пачкаться. А ведь предлагали. Тот же Репа к себе звал в охрану. Но – не мог я, считал, что таких, как он, давить надо, а не охранять. Потому, наверное, и запил – от несоответствия возможностей желаниям. Хотелось честным быть, а кругом выходило, что не получится. Помолчали. Полина вернулась мыслями к Виктории Негрич. Если прав Чумаченко, то она действительно могла узнать о том, кто убил ее отца и мать. Но что должно произойти в голове молодой женщины, чтобы она начала убивать так изощренно? Зачем накачивала первые три жертвы препаратом, почему не сделала того же с Митиным? И кубики… – При чем тут эти кубики? – произнесла Полина вслух, и Чумаченко, понявший, о чем она, вздохнул: – Думаю, что это просто символ. Товарный знак. – Мне не показалось, что у этой Негрич настолько цинично устроена голова. Вообще женщины ведь редко убивают сериями, насколько я знаю. И если убивают, то это, как правило, ради наживы – ну, как дело об убийце одиноких пенсионеров, помните? – Помню. Но вы правы – тут другое, тут именно психопатия. Экспертизу назначили? – Там очередь. Но, если честно, я не до конца верю, что это она. Нет, то есть Митина она могла, конечно, убить в припадке ревности, хотя и тут с натяжкой – аффект не держится сутки, она могла спланировать все, но тогда почему не сделала все так, как до этого? С Митиным ей легче было бы справиться, легче заманить куда-то – он ведь ее знал. Но Пострельцевы… вот что мне не дает покоя. Вроде как после сегодняшнего разговора выходит, что она могла, и мотив имеется, если его проработать… но… – Полина сжала пальцами переносицу. – Что вам покоя не дает? То, что она на вызов приехала, когда уже убила двоих? – Нет… это же не от нее зависит, что дали – туда и выехала. Нет… не знаю… вот что, – вдруг решительно сказала она, бросив взгляд на часы, – еще не совсем поздно, довезите меня до следственного изолятора, попробую допросить ее сегодня. Чумаченко не выказал удивления, только развернул машину и поехал в указанном направлении. Разговор с Негрич поставил больше вопросов, чем дал ответов на те, что задала Полина. Странно было другое – Негрич сама настойчиво подсовывала в руки Полины козырные карты, которыми следователь могла легко воспользоваться против обвиняемой. Группа крови, скальпель, кроссовки, место происшествия – она ничего не отрицала, наоборот. «Надо было про кубики спросить, – думала Полина, поднимаясь в лифте домой. – Да, завтра спрошу непременно». Лев еще не спал, сидел на кухне с сигаретой и рассматривал какие-то схемы в интернете. – Лёва, извини, я знаю – поздно… – виновато начала Полина, привалившись спиной к дверному косяку, но муж только головой покачал: – Руки мой, я ужин приготовил. В СИЗО была? – С чего ты… – Запах странный, – объяснил Лев, закрывая крышку ноутбука. – Где я только не была сегодня… я тебе так благодарна за знакомство с Чумаченко, ты представить не можешь. – Собственными руками толкнул жену в объятия другого, – притворно вздохнул Лев, картинным жестом прикрыв глаза рукой. – Ладно, Поля, переодевайся, буду кормить тебя. За поздним ужином она вдруг рассказала ему о сегодняшнем визите к Пострельцеву. Лев внимательно слушал, помешивая ложечкой в чашке с чаем: – И ты думаешь, что он вам соврал? – Чумаченко уверен, что так и есть, – дожевывая последний кусочек стейка, проговорила Полина. – Чумаченко. А ты? – А я не знаю, – созналась она, отодвигая тарелку. – Мне всегда казалось, что перед лицом смерти люди уже не врут – не могут, но теперь… даже не знаю. Он потерял брата и двоих детей, жена тяжело больна… но все, что его заботит, это, похоже, деньги, тут Чумаченко прав.