– Ты, конечно, врешь, но это очень приятно. Разговор явно ушел в сторону от интересовавшей Бориса темы, но он счел за благо не форсировать событий и дождаться, когда Алиса сама снова вернется к новостям. Он видел, что ей и самой хочется поговорить об этом, но осторожность мешает. «И это, в сущности, правильно, – думал он, рассеянно слушая, как Алиса щебечет ни о чем. – Она не верит мне до конца, и это оправдано – я журналист, она отлично знает, что у меня задание, потому опасается за свое место. Ничего, я же вижу, как ее распирает, сейчас чаю попьем, разговоримся как следует, то да се…» Народа на дегустации оказалось немного, были заняты всего три столика, и Борис с Алисой расположились у большого окна, подоконник которого тоже был превращен в мини-диванчик с пестрыми подушками – при желании можно было сесть и туда. Две улыбчивые девушки разносили гостям небольшие чашечки с напитками, попутно объясняя, какой сорт дегустируется и чем он отличается от прочих. Борис даже увлекся, отметив для себя чай со странным копченым привкусом – прежде ему не доводилось пробовать ничего подобного. «Надо, пожалуй, матери такой привезти, она любит всякую экзотику», – подумал он, делая еще глоток. – Ну, как тебе тут? – спросила Алиса. – Внезапно понравилось, – честно признался Борис, отставляя чашку. – Если честно, думал, что это обычная чайная лавка, где просто наливают чай в пластиковый стаканчик, как в супермаркетах во время рекламных акций. А здесь настоящая дегустация, я вон даже маменьке подарок выбрал. – Как ты странно называешь маму – «маменька», – протянула Алиса с удивлением. – У вас что, отношения натянутые? – Почему? – Ну… слово какое-то… ироничное, что ли. – Надо же, а классики-то русской литературы и не знали, – насмешливо отозвался Борис. – Что Тургенев, что Толстой – «маменька, маменька»… – Ну, ты ведь понял, что я имела в виду, правда? И классики тут ни при чем. Мне просто так показалось. – Ладно, не обижайся, я же пошутил. Просто моя мама могла бы быть на картинке, иллюстрирующей слово «маменька», вот и все. Я же говорил, что она у меня певица? Ну, вот отсюда это ощущение, я ее так с детства воспринимаю, она знает и не обижается, – объяснил Борис, почувствовав, что Алиса напряглась в ответ на его колкость о классиках. – Она, наверное, красивая, да? – Стереотипность мышления? – снова не удержался от небольшой шпильки Борис. – Если певица, то непременно красивая? Она исполняет характерные роли, получает партии каких-нибудь эксцентричных тетушек в последнее время. Но ты права – она красивая женщина, даже возраст не слишком отразился на внешности. Ну, справедливости ради, на салоны красоты и прочие процедуры она тратит все то время, что не занята в театре. Но тут уж ничего не поделаешь – специфика профессии. – А у тебя фотографий в телефоне нет? – Есть. Хочешь убедиться? – Боря, а почему ты всегда в таком тоне со мной разговариваешь, словно бы свысока? – Алиса смотрела на него в упор, и Нифонтов вдруг смутился. – Ну, что ты… вовсе нет… у меня такая манера общения… – Она очень неприятная, Боря, эта твоя манера – тебе никто об этом не говорил? – Алиса, прости меня, ради бога, я как-то совсем не подумал, что могу тебя задеть… я действительно со всеми так разговариваю, даже с родителями, потому, может, не замечаю… прости, ладно? Я постараюсь себя контролировать, – проникновенно пообещал Нифонтов, взяв руку Алисы в свои. – И фотографии я тебе покажу, у меня их полно. Пересаживайся ближе, я буду рассказывать, кто где. За пролистыванием фотографий на экране телефона Борис пытался придумать, как вывести разговор на происходящее в стенах прокуратуры, и повод, как ни удивительно, нашелся среди снимков. Отец Бориса был снят во время какой-то поездки на рыбалку в большой компании знакомых, одним из которых оказался бывший прокурор Хмелевска. – Лицо знакомое, – сказала Алиса, аккуратно ткнув острым ноготком в изображение. – Ну, знать его лично ты могла вряд ли, он давно уже здесь не работает, а раньше как раз сидел в кабинете твоего шефа, – ответил Борис, и Алиса встрепенулась: – Ой, правда! У нас же в коридоре его портрет висит! То-то я и думаю – откуда… а я ж мимо каждый день хожу, – она рассмеялась: – Такая внимательность, конечно, работнику прокуратуры в самый раз. И что, твой папа был с ним знаком? – Почему – был? Они до сих пор прекрасно общаются. Пытался даже через него тут… ну, ты понимаешь… но не вышло, – чуть приврал Борис, буквально утром отвергнувший предложение матери на эту тему, но зато успевший, пусть и безуспешно, воспользоваться этим знакомством ранее. – Ну, это понятно. Наш шеф настроен категорически – никакой утечки. Думаю, он прав, Боря. Паника ведь начнется, город не такой большой… – Прокурор боится народного бунта в связи со своим бездействием? Или, скорее, просто за свое место опасается? При таких-то раскладах ему прямая дорога в отставку. – Никто его в отставку не отправит, – твердо заявила Алиса. – Каргополова землю роет, а она всегда раскрывает то, за что берется. – Только вот пока, судя по всему, ей не везет. – Ничего, разберется. Медиков не так много. – Медиков? Ну, пока все сходится, – пробормотал Борис. – Что? – А? – встрепенулся он. – Ты сказал – пока все сходится, – повторила Алиса, – что это значит? – Только то, что все слухи, которыми я обладаю, вместо точной информации, укладываются в это – говорят же, что убийца, скорее всего, медик. – Ужасно, правда? И ведь может так случиться, что это женщина. – А какая разница? Умеешь скальпелем орудовать – вообще неважно, какого ты пола, разве не так? Алиса посмотрела на него с подозрением: – А где ты слышал про скальпель? – В каком смысле? – Кто тебе сказал, что все жертвы убиты именно скальпелем? Этого Борис вспомнить не мог, хотя был почти уверен в том, что это именно Алиса сказала об этом во время первого разговора. – Ой, Элис, ну, ты ведь знаешь, как слухи расползаются… кто-то сказал… кто-то недослышал, додумал… я точно и не помню, где именно об этом узнал. Да и какая разница, если это правда? – он снова дотянулся до ее руки, погладил прохладную кожу. – Медик – и вдруг убийца… чтобы на такое решиться, причина нужна. Или просто сумасшествие. – Когда задержат, экспертизу назначат, наверное, в Москву отправят, в институт имени Сербского, – сказала Алиса, чуть смягчившись. – Но Каргополова, я слышала, категорически настаивает на том, чтобы специалист сюда прилетел, не хочет, чтобы дело в Москву ушло, там ведь сразу заинтересуются. – А гражданка следователь никому не хочет свои потенциальные лавры отдавать? – Ну, почему сразу лавры? Она это дело расследует, до ночи сидит в кабинете, сама всюду ездит – с чего бы ей хотеть, чтобы дело забрали? А ты на нее просто зол, потому что она тебя выставила и говорить с тобой не стала, вот ты и бесишься, на иронию исходишь, да? – поддела Алиса, хотя во взгляде скользнуло что-то совершенно иное, похожее на нежность. – Ты права, дорогая, я просто обиженный мужчина, которого отвергли в профессиональном смысле, – захохотал Борис. – Я не привык к такому обращению, корочки столичного журналиста всегда открывали мне любые двери, в том числе и к женским сердцам, а тут вдруг такой облом… – Да ты просто ловелас? – засмеялась в ответ и Алиса. – А Каргополова не повелась на твои закидушки… но у нее, Боря, такой муж, что я бы на ее месте вообще никаких мужиков не замечала. – Да? Забавно… а мне показалось, что она не замужем. – Зря. Муж у нее красавец, хорошо зарабатывает, по дому все делает, о дочке заботится. Все бабы в прокуратуре завидуют, между прочим. – Надо же… а с виду такая типичная старая дева, хоть и симпатичная, надо признать. – Она просто очень строгая и сосредоточенная, – словно заступаясь за следователя, сказала Алиса, – потому и кажется, что ее ничего, кроме работы, не интересует. И вообще – что мы тут о Каргополовой разговариваем? У нас свидание или что? – Конечно же, свидание, ты совершенно права. Может, мы погуляем? Погода вроде наладилась, – предложил Борис, стараясь замаскировать рвущееся наружу раздражение. Он никак не мог разговорить молодую девчонку, заставить ее болтать на тему, интересовавшую его куда сильнее, чем сама Алиса. И придется делать вид, что у них действительно свидание… Но кое-что из этого вечера он все-таки извлек. Следователь Она сумела настоять на том, чтобы специалист по судебной психиатрии приехал в Хмелевск. Прокурор, правда, возмущался, но в конце концов согласился. Полина ждала результатов с нетерпением, ей казалось, что именно от этого будет зависеть дальнейший ход расследования. Она никак не могла убедить себя в том, что Виктория Негрич – хладнокровная убийца, и не помогали ни материалы дела, ни фотографии с мест преступления. Все это просто никак не вязалось у Полины с невысокой миловидной Викторией с открытым простым лицом. Что-то мешало ей представить, как в руке этой женщины зажат скальпель, как она уверенно проводит его лезвием по шее жертвы, делая точный надрез. «Почему я не верю в то, что она убийца? Потому что женщина, а судебная практика знает меньше десятка серийных убийц женского пола? Ерунда. Если уж женщина по какой-то причине решается на убийство, то совершает его с особой жестокостью, свойственной далеко не каждому мужчине-убийце. Мотив… я мотива не вижу, кроме как при убийстве Митина. А как прицепить три остальных трупа, понятия не имею. Ладно бы еще, если бы смерть Митина была первой в этом списке, тогда еще хоть как-то похоже на попытку замаскировать, хотя глупо, конечно. Но он погиб последним. Не вяжется», – думала Полина измеряя шагами кабинет. На столе зазвонил внутренний телефон, и она вздрогнула, сняла трубку: – Каргополова, слушаю. – Ну что, Полина Дмитриевна, поздравляю нас, – раздался голос Двигунова. – Можете быстренько ко мне спуститься. Я на проходной, жду. – А что случилось? – А труп у нас. И, как на грех, в парке и с перерезанной сонной артерией. И ни капли крови вокруг, – бухнул Двигунов, и у Полины заколотилось сердце: – Этого не может быть!