Дети сразу забросали его вопросами и просьбами. А он царствовал в своем маленьком мире гибко и уверенно, исторгая из уст очаровательной супруги одобрительный смех. Съев с аппетитом яйцо в мешочек, вафельный бутерброд с беконом и выпив кофе американо, Эктор почувствовал тот же вкус завтрака, что и во время пребывания в Штатах. Он промокнул губы и взял свой большой портфель из коричневой кожи. – До вечера, мои дорогие. Улыбаясь, Эктор сел за руль своего «Мерседеса» класса Е. Всякий раз, отправляясь в Сеговию, он задавал себе вопрос: как отреагирует жена, если узнает его тайну? Ясное дело, потребует развода. И наверняка почувствует отвращение. Слишком уж велика пропасть между тем Эктором, которого она знала, и тем, которым он был в глубине души. Между той жизнью, которую он вел в своей дружной многочисленной семье, и той, что поджидала его в Сеговии: тайной, фантастической, от которой Мануэла пришла бы в ужас и усомнилась бы в своем душевном здоровье, если б та жизнь вдруг возникла перед ней. Прежде чем двинуться в Сеговию, Эктор припарковал машину на правительственной стоянке Кастилии и Леона в Вальядолиде, перед зданием, угловыми башнями и квадратными дворами напоминавшим тюрьму эпохи Ренессанса. Его словно втиснули между холмом парка Мирадор-де-Парквесоль и рекой. Зайдя в свой кабинет, он взял несколько документов и объявил секретарше, что утром у него назначена встреча с ректором Университета Саламанки. – В вашем еженедельнике она назначена после полудня. – Время поменяли в последнюю минуту. До вечера, Инес. Ему понадобилось полтора часа, чтобы по шоссе А601 преодолеть расстояние Вальядолид – Сеговия. Как обычно, подъезжая к римскому акведуку, он почувствовал, как защемило сердце. Для него это было видением собственной конечности, приближающейся старости. Этот памятник древности встречал и провожал целые поколения людей, таких как он. И еще многие пройдут перед ним. На часах было 10:18, когда, припарковав свой серый «Мерседес» на площади Святого Николая возле церкви того же святого, Эктор вошел в жилой дом старой постройки и через две ступеньки поднялся наверх. Лифта здесь не было, звонка тоже. Он постучал. Дверь открылась сразу же, и на пороге появился человек лет сорока, среднего роста, начинающий уже толстеть и лысеть. На нем был халат цвета индиго в золотистую полоску. – Привет, – сказал Эктор Дельгадо. – Привет… Они обнялись и поцеловались с жадностью любовников, которые долго не виделись. Хозяин принялся поглаживать пенис Дельгадо сквозь серую ткань, и тот немедленно ощутил сильнейшую эрекцию. Не прошло и трех минут, как оба оказались в постели. Когда же Эктор глубоко вошел в тело своего компаньона, то испытал такое наслаждение, какого ни разу не добивался со своей красавицей женой. – Кофе? – спросил Родриго через десять минут, вставая с постели. Дельгадо вышел за ним на балкон, откуда открывалась панорама местных полей и деревень. Стояло прекрасное осеннее утро, и он залюбовался освещенными солнцем холмами и извилистой сетью окружавших их дорог. Родриго вернулся, неся стеклянный кувшин с кофе, две чашки и газету. – Вот уже целых сто дней, как мы остались без власти, и страна помирает над нами со смеху час от часу все сильнее, – сказал он, швырнув газету на круглый столик. Родриго был заместителем мэра Сеговии. На самом деле тот политический маразм, о котором он говорил, длился уже больше четырех лет. Испания четыре года жила без руководителя, бюджет был заблокирован, а кризис продолжался. Причина? Братоубийственные распри, войны во имя эго, тактические запреты, разброд в парламенте… Короче, триумф приверженцев эгоизма в ущерб общим интересам. – Политики способны действовать только в собственных интересах, – продолжал Родриго. – Их цинизм просто пугает. Им плевать на народ. Его любовник улыбнулся, снова продемонстрировав безупречную эмаль зубов. – Народ, народ… И почему вы, леваки, все время произносите это слово так, будто массы для вас священны, будто они и есть хранители истины и критиковать народ равносильно богохульству? Я нахожу успехи «Голоса», так сказать, интересными, – прибавил он. «Голос» был самой что ни на есть правой партией. Родриго прекрасно понимал, что со стороны Эктора это чистая провокация, и все-таки не смог не отреагировать. – Как ты можешь быть таким… реакционером? – сказал он с делано оскорбленным видом. – Фашистом, вот что ты на самом деле хотел сказать, мой дорогой, – поправил его Эктор Дельгадо, улыбнувшись. – Да наплюй ты на все это! Я – паршивый грязный фашист. А ты, мой милый, – гребаный коммунист… И у меня полная задница твоих нравоучений. Родриго громко расхохотался. – Вот никак не могу понять, как нам в голову могло прийти спать вместе? Ты веришь в Бога, у тебя прекрасная семья, и вдруг я… Похоже на чудо, а? Так, глядишь, и я стану религиозным! Он поднес чашку к губам. Дельгадо улыбнулся. – Я вот что хочу сказать, – продолжил Родриго, – что ты во мне нашел? Ты красавец, а я так себе, ты правый, я левый… Ты женат на очень красивой женщине, у тебя чудесные дети, ты ведешь размеренную жизнь, и я тоже, может, когда-нибудь так смогу… – Мы с тобой уже раз сто это обсуждали, мой дорогой. Законы привлекательности, понимаешь? Это никогда не бывает просто… – Хочешь знать, что я об этом думаю? Я думаю, что тебе нравится нарушать… Нарушать железные законы твоего лагеря: законы работы, семьи, родины… Вот что тебя привлекает, Эктор. Обойти, преступить законы, которые диктует твоя проклятая мораль и твоя собственная политическая семья. Вываляться в том, что ты считаешь грязью. Ты – человек, полный противоречий, Эктор. И, как все моралисты, ты тот еще лицемер! Ты требуешь порядка и морали от других, а себе позволяешь их нарушать. И вся эта непреодолимая тяга и одновременно отвращение ко всему, что ассоциируется со Злом, видимо, гнездится в твоем детстве. Я даже думаю, что ты способен убить, чтобы испытать это чувство нарушения, чувство преступления, – продолжал Родриго со свойственной ему тягой к преувеличениям. Дельгадо рассмеялся. – Ты все сказал? Отлично. Мне пора. Я должен после полудня появиться в Саламанке, любовь моя. Сидя в машине, перед тем как тронуться с места, он заглянул в свой ежедневник: на 14:00 назначена встреча с ректором. Затем… Телефон, лежащий на приборной доске, зазвонил. Это Борхес… Интересно, что ему от него надо? Эктор принял вызов и выслушал все, что сказал ему университетский профессор. Закончив разговор, он долго сидел, глядя на дорогу сквозь лобовое стекло. Из глубины сознания вдруг всплыло детское воспоминание: тощая, длинная шкурка выпотрошенной мертвой кошки, растянувшейся на сухих листьях. И ее длинный, вывалившийся язык. Сердце у него колотилось. По лбу стекала струйка пота. Это было так давно… Вдруг он вспомнил фразу своего любовника: «Я даже думаю, что ты способен убить, чтобы испытать это чувство нарушения, чувство преступления». Эктор Дельгадо бросил последний взгляд на крепостные стены, освещенные солнцем, и выехал из Сеговии. 46 Утро среды – Дамы и господа, – сказала президент областного суда Мадрида, одернув полы своей черной мантии и оглядев зал заседаний из-под очков: все ли на месте. – Слушание в первой инстанции дела господина Франсиско Мануэля Мелендеса объявляю открытым. Лусия принялась ее внимательно разглядывать. На столе перед судьей Кармен Лапорта лежал ноутбук, стояла бутылка минеральной воды и громоздилась изрядная стопка досье. В Гражданской гвардии подозревали, что она принесла все это с одной целью: произвести впечатление на присутствующих. Кроме того, у судьи были грязные волосы и слишком яркий макияж. Лусия только что приехала из Саламанки. Бросив быстрый взгляд на стол защиты, она осталась довольна: даже свежевыбритый и чисто одетый Мелендес имел виноватый вид. На щеках у него виднелось множество царапин, а нос был свернут на сторону. Эти следы, хотя и довольно давно, оставил молоток, которым она отбивалась. Не было сомнений, что защита ухватится за эти царапины, чтобы подчеркнуть жестокость ее нападения на беднягу Мелендеса. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Франсиско Мануэль Мелендес улыбнулся. И у Лусии вдруг возникло впечатление, что температура в зале резко упала. Даже на таком расстоянии были видны искорки, пробегающие в маленьких карих глазках Убийцы-с-молотком. Обернувшись, она увидела, что народу пришло немало, в том числе и журналистов, которые с любопытством таращились на нее. Некоторых из них Лусия узнала: «Эль Мундо», «Эль Паис», «Ла Расон», «Ла Вангардиа», «ABC», «Ла 1», «Ла 2», «Антенна 3», «Пятый канал». В последние дни адвокат Мелендеса давал интервью почти ежедневно, и каждый раз использовал все свое красноречие и внешний вид нечесаного, хотя и элегантного медведя, чтобы задеть Лусию и поставить под сомнение ее невиновность. Словно это она была обвиняемой, а не его клиент. Пока из разных мест зала раздавались голоса журналистов, лейтенант сразу утратила связь с действительностью и в мыслях снова оказалась в проклятом туалете – и снова задыхалась в полиэтиленовом мешке, который Мелендес натянул ей на голову. В нос ударял тяжелый, одуряющее мерзкий запах дешевого парфюма. А потом – другой короткий кадр: она с размаху лупит негодяя молотком, с какой-то дикой радостью ощущая, как хрустят под ударами кости его отвратной морды. Он орет и брыкается, а потом отключается. Когда ее сознание вернулось в зал седьмой аудитории, адвокат Мелендеса уже наклонился к стоящему перед ним микрофону. Настоящий первый тенор на сцене… Грива волос окраса «перец с солью», тяжелый, колкий «клинический» взгляд. Известен он был количеством оправдательных приговоров, которых ему удавалось добиваться. Он в упор уставился на Лусию, но она, даже не моргнув, выдержала его взгляд, стараясь сохранять хладнокровие. Взгляд его был полон откровенной злобы. Он словно говорил: «Я сейчас заставлю тебя пережить мерзейшие четверть часа, малышка». Когда же адвокат обернулся к присяжным, выражение его лица мгновенно изменилось. – Дамы и господа присяжные, – начал он вкрадчивым голосом, – мы намерены доказать, что присутствующая здесь лейтенант Герреро напала на моего клиента без всякой причины. Она находилась с ним один на один, без свидетелей. И это именно она следила за ним в туалете, а не наоборот. В ту ночь ни один свидетель не видел моего клиента с молотком, а вот молодой человек, сидевший за кассой, напротив, видел, как лейтенант Герреро вышла из туалета с молотком в руке и вся в крови. Мы намерены также доказать, что имеем дело с личностью в высшей степени нестабильной, склонной к насилию и неуправляемой, у которой в прошлом были проблемы с начальством. Мы также намерены доказать, что в ту ночь она не только не позвала на помощь, но что ни ее коллеги, ни ее непосредственный начальник даже не были в курсе ее ночных вылазок. Он постучал ногтем указательного пальца по столу напротив себя, словно подкрепляя свои слова. – И, наконец, мы докажем, что мой клиент не был ранее судим, что соседи считают его человеком любезным и уравновешенным, в отличие от лейтенанта Герреро, которая, пусть и в прошлом, была лишена опеки над своим сыном. А сам факт переодевания моего клиента в женскую одежду не есть преступление. И в заключение мы докажем, что это дело – не что иное как хорошо продуманная комбинация Гражданской гвардии, и таким образом обвинительный приговор моему клиенту может стать ужасающей ошибкой. Я уверен, что присутствующие здесь господа присяжные примут это обстоятельство близко к сердцу и постараются избежать обвинительного приговора во имя права и справедливости. Слова «справедливость», «право», «юридическая ошибка» были ловко вплетены в заключительную часть речи адвоката. Такие слова всегда производят эффект, хоть и маленький. Все просто обожают «справедливость» и «право». И адвокат долго и упорно вдалбливал их в сознание присяжных. Вся его речь была произнесена таким рассудительным, таким спокойным голосом и тоном, не нуждающимся ни в каких доказательствах, что и сама Лусия могла бы усомниться в своих воспоминаниях. А в ней закипало бешенство. Эта сволочь адвокат не смог отказать себе в удовольствии приплести сюда Альваро. Но она понимала, что он нарочно ее провоцирует и что бешенству ни в коем случае нельзя дать волю, потому что таким образом она только пополнит боеприпасы защиты. – Лейтенант, – сказал адвокат, когда пришла его очередь задавать вопросы Лусии, – все говорят, что вы – один из самых замечательных сотрудников ЦОП, один из самых опытных и результативных. И мы знаем, какое внимание ЦОП уделяет результативности… Он перевел взгляд с присяжных на Лусию. И когда десятки пар глаз вслед за ним обратились на нее, она почувствовала, как руки ее покрываются гусиной кожей. – В таком случае, – продолжил он, – как такой тренированный, обстрелянный агент, как вы, мог так легко позволить себя обмануть? – В тот момент никто не знал, что Франсиско Мелендес переодевается женщиной. А я разыскивала мужчину, – спокойно ответила она. – Выйдя из кабинки, я увидела у раковины женщину. Но не обратила на нее внимания. – Вы… не обратили на нее внимания? – Он набросился на эту фразу, как собака на кость. – Вы были одна в туалете, на шоссе, среди ночи, надеясь послужить наживкой для серийного убийцы, который охотится именно в таких местах, и вы не обратили внимания на то, что происходит вокруг? Адвокат говорил с искренним удивлением, у него был просто дар играть на нервах Лусии. Но он, несомненно, этого и добивался: вывести ее из себя и, насколько возможно, подорвать к ней доверие. – Не совсем так, – спокойно возразила она. – Когда я вышла из кабинки, первое, что я сделала, – огляделась вокруг. Но, увидев ту женщину, я немного расслабилась… Может быть, потому, что устала. Было уже поздно, и я несколько часов провела за рулем… Эй, не делай этого, не ищи себе оправданий! Тебе не в чем себя упрекнуть! – Гм… И все же, – сказал адвокат, стуча наманикюренными ногтями и авторучкой с золоченым пером (интересно, позолота настоящая?) по столу. – Дамы и господа присяжные, вы согласны с тем, что в манерах Франсиско Мануэля Мелендеса нет ничего женского? Даже в светлом парике и красном платье достаточно коротко взглянуть на него, чтобы понять, что перед вами не женщина. Или я ошибаюсь? Лусия помедлила с ответом. – Не знаю… Роста он вроде маленького… Мелендес был ростом метр шестьдесят три. В зале послышались смешки. Один – ноль в пользу Лусии. – Ах, вы не знаете… А затем – все это только по вашим показаниям – он надел вам на голову полиэтиленовый пакет и пытался задушить вас, бросив на пол почти без сознания, – и в этот момент ситуация волшебным образом изменилась, и вам удалось его одолеть. Причем до такой степени, что он оказался в соседней кабинке на полу, прикованным наручниками к трубе, с лицом в буквальном смысле разбитым молотком. Сам Брюс Ли не смог бы справиться лучше, лейтенант…