Они быстро домчались до места. Митя посторонился, пропуская неожиданную гостью в свою квартиру, бросил короткое: «Проходи, располагайся, я сейчас», – и кинулся в спальню, где в специальном ящике в шкафу хранил все важные документы. Клавку его обстоятельность смешила, ибо у нее все валялось где попало и без всякой системы. Спустя минуту Митя уже держал в руках договор, который имел глупость подписать полтора месяца назад. Жара ему тогда в голову ударила, не иначе. Жара или безысходность. Да, все сходилось. Частицы пазла в его голове вставали в нужную позицию. Вот только что теперь делать? – Вы проверили вашу догадку, Митя? – спросила неожиданно появившаяся за спиной Ника. Оттого, что она внезапно перешла на его домашнее имя, он вздрогнул. Вещунья она, что ли? Митей его звали только родители и Клавка, для всех остальных он был Дмитрием, Димой, Димоном, и эта градация на своих и чужих его вполне устраивала. – Проверил, да, – сказал он. – Только если все так, как я думаю, то это совершенно чудовищно. – Мить, ты бы рассказал мне все, – попросила она, еще больше сократив дистанцию между ними этим легким переходом на «ты». Для Мити всегда это было проблемой. Он повернулся, и теперь она оказалась совсем рядом. Он невольно отметил, что она бы идеально подошла ему как партнерша: ростом, весом, обликом. Они, наверное, смотрелись бы очень гармоничной парой. На танцполе. Мысль промелькнула и исчезла, вытесненная следующей. Теперь Мите очень хотелось ее поцеловать, что он и сделал, осторожно, боясь спугнуть неожиданно настигшую его удачу. Разве ж это не удача – влюбиться осенью? Она ответила на поцелуй, страстно и очень серьезно, как, видимо, делала все, за что бралась. Поцелуй длился долго, и Митя уже начал изнемогать под шквалом обрушившихся на него чувств и желаний, но тут она отстранилась и как ни в чем не бывало потребовала: – Расскажи. И он рассказал. Мама улетела в Германию в конце апреля. К тому моменту они с отцом собрали все деньги, какие только смогли, но все равно нашлась только половина требуемой на операцию и уход суммы. Митя метался по знакомым, унижаясь и клянча в долг, но особо никто не давал: все его друзья были людьми небогатыми, многие так и не восстановились после пандемийной катастрофы с малым бизнесом, да и все понимали, что вернуть деньги Митя сможет не скоро. И тут свою помощь предложила Маша. Вернее, разумеется, не свою, а своего отца. С Машей, Марией Березкиной – соратницей по танцевальной школе и заядлой конкуренткой, – у него незадолго до этого вспыхнул короткий роман. Вспыхнул и погас, потому что, обладая яркой красотой, точеной фигурой и бесподобными ногами, Маша в довесок от природы получила еще и несносный капризный характер. Отец в ней души не чаял и разбаловал дочь до полного неприличия, готовый на все ради удовлетворения ее прихотей. Когда Митя после месяца страстного романа заявил, что, пожалуй, им надо расстаться, Маша его даже не сразу поняла. – Ты больной? – спросила она. – Разве не понимаешь, что, если ты будешь со мной, тебе больше работать никогда в жизни не придется? Только выступать. Если мы встанем в пару, отец горы свернет, станет спонсором всех крупных турниров. Димочка, мы с тобой просто должны стать чемпионами Европы, а потом мира! – Мы с тобой? – удивился тогда Митя. – А как же Клавка и Саша? Грязное и очень замысловатое ругательство, обозначавшее, куда должны отправиться их партнеры, было ему ответом. Танцевать с Машей он отказался и спать тоже, что она, как ему тогда казалось, восприняла довольно спокойно. Ответила только, что когда-нибудь он об этом пожалеет. После этого разговора они не виделись пару месяцев, встретившись только в марте на чемпионате России, где Дмитрий Фриш и Клодия Подхомутова заняли первое место, а Александр Клюев и Мария Березкина – второе. А в конце мая Маша появилась на пороге Митиной квартиры без предупреждения и предложила помощь. Деньги своего отца, которые можно было взять в долг на операцию. – С какими условиями? – спросил тогда Митя, понимая, что подвох точно есть. – Ни с какими, – пожала плечами Маша. – Напишешь расписку на пятнадцать тысяч долларов. Потом решите с отцом, как тебе их отработать, сейчас важнее Ольге Тимофеевне помочь. Ради того, чтобы помочь маме, Митя был готов на все, поэтому деньги он у Березкина-старшего взял и расписку написал, физически ощущая, как на его горле затягивается петля. Однако время шло, и ничего страшного не происходило. Мама успешно прошла операцию и курс лечения, вернулась в Москву, провела лето на даче и, кажется, потихоньку возвращалась к жизни. Результаты анализов у нее были хорошими и давали повод для сдержанного оптимизма. И вот, когда Митя наконец решил, что может выдохнуть, ему позвонил Березкин, чтобы обсудить условия возврата долга. Когда Митя услышал, о чем идет речь, то ушам своим не поверил. Березкин был готов списать всю сумму при условии, что Дмитрий Фриш выиграет кубок «Осенней Москвы». – Зачем вам нужно, чтобы мы с Клавкой выиграли? – изумленно спросил Митя. – Я бы еще понял, если бы вы просили нас не участвовать или проиграть, чтобы дать Маше и Саше шанс, но вы же просите именно выиграть! – Да, я хочу, чтобы вы выиграли, – спокойно ответил Березкин. – Считай, что мне надоело, что Машка на паркете ногами машет. Я ей, может, тоже условие поставлю: если выиграет она, то я ей больше ни слова про танцы не скажу, а если проиграет, то уйдет из спорта. Вот и будет у вас обоих мотив для состязания. А я, старик, потешусь. Она выиграет – я ее увлечение за дело признаю, а ты мне деньги вернешь. Ты выиграешь – деньги я потеряю, зато Машка за ум возьмется. Соглашайся, ты ж ничего не теряешь. По здравом размышлении Митя действительно ничего не терял. Получится выиграть – рассчитается с долгом. Не получится – что ж, придется снова думать, где достать денег, зато какая ни есть, а все-таки отсрочка. И он согласился. Клавку долго тоже уговаривать не пришлось. Митину маму она любила и жалела, из-за долгов переживала, вот только помочь ничем не могла. Зато выиграть турнир – запросто. Тренировались они как сумасшедшие – оба знали, что именно поставлено на карту. – Дайте-ка я угадаю, что было дальше, – спокойно сказала Вероника. – Попробуйте. – Вам позвонила Мария Березкина и предложила, чтобы на «Осенней Москве» вы с ней встали в пару. Митя очумело смотрел на нее. – Откуда ты знаешь? – Это очевидно. – Она независимым и очень американским жестом пожала совершенным плечиком. – Мне, в отличие от тебя, даже не надо заглядывать в договор, чтобы проверить свою догадку. Наверняка там написано, что для списания долга выиграть кубок должен именно Дмитрий Фриш, а про Клодию Подхомутову нет ни слова. Твоя Маша сделала все возможное, чтобы все-таки вынудить тебя встать с ней в пару. – Во-первых, она не моя. А во-вторых, я все равно отказался. Я действительно могу выиграть турнир с любой партнершей, а потому спокойно сказал, что предпочту сделать это с Клавкой. – И как она восприняла твой отказ? – Не очень сдержанно. Она кричала, что мы можем обвести ее отца вокруг пальца, выиграв вдвоем, я решу вопрос с долгом, а она получит свободу заниматься любимым делом и что нам не придется сталкиваться лбами на паркете. – Определенная логика в этом была, – заметила Ника. – И определенная подлость тоже. Я понял, что, скорее всего, Маша просто договорилась со своим отцом, чтобы таким способом меня купить. А я не продаюсь, поэтому либо выиграю этот турнир с Клавкой, либо проиграю. Третьего не дано. Так я Маше и сказал. – И как давно это было? – Десять дней назад. – Десять дней, – задумчиво повторила девушка, – а спустя неделю Клава пропала. По-моему, совершенно ясно, кто ее похитил. Вопрос только в том, где именно Березкины ее прячут. Но ничего, это мы узнаем. Сейчас мы поедем ко мне, расскажем все моему папе. Он подключит свои связи, и я уверена, что к вечеру Клава будет уже дома. Ответить Мите помешал телефонный звонок. Номер, высветившийся на экране, ни о чем ему не говорил. – Алло, – сказал он, нажав кнопку ответа. Какое-то время в трубке раздавались только тихие всхлипывания и сопение, после чего знакомый и до боли родной голос Клавки произнес: – Митя, это я. Митя-я-я-я! – Клава? Клавка? Ты где? Я тут чуть с ума не сошел. У тебя все в порядке? – Нет, у меня не все в порядке-е-е-е. Я, кажется, ногу сломала-а-а-а. – Черт, Клава, Клавка, можешь понятно объяснить, где ты, черт тебя подери? – Я в Рождественском. – В Рождественском? На даче у Березкиных, что ли? – Была на даче, а сейчас уже нет. Я сбежала, Мить. Я выпрыгнула с балкона и, кажется, сломала ногу. Кое-как доковыляла до соседней улицы, тут меня пустили пересидеть и даже дали позвонить. У меня отобрали мой телефон, Мить. Скажи, ты можешь за мной приехать? – Я сейчас выезжаю. Клава, я очень тебя прошу: убеди этих людей никуда тебя не выгонять, не обращаться к Березкиным и дождаться моего приезда. Поняла? Адрес диктуй, как тебя найти. – Сейчас я спрошу-у-у-у. – Да не реви ты, – в сердцах сказал Митя, – чего теперь реветь-то. Приеду, и разберемся со всем. Через три минуты они с Никой уже выбегали из подъезда. – Машина твоя тут? – спросила девушка. – Машина? Нет, я ее еще весной продал. Я же объяснял. – Тогда давай на моей. К счастью, коттеджный поселок «Рождественский ПЖСК», несомненно входящий в первую десятку элитной загородной недвижимости, находился всего в семи километрах от МКАД. Всего через десять минут после того, как маленькая юркая машинка Ники выскочила на Рублево-Успенское шоссе, они уже подъезжали к загородному комплексу, находящемуся на огороженной и, естественно, охраняемой территории. Впрочем, приютившие Клавку люди предупредили о визитерах пункт охраны, и автомобиль без проблем пропустили за шлагбаум. – Жизнь – такая удивительная штука, – задумчиво сказал Митя, пока машина, шурша колесами по мелкому гравию, подъезжала к нужному дому. – Только убедишься, что тебя окружают подлецы и мерзавцы, как тут же встречаются хорошие люди, готовые прийти на помощь. Например, владельцы этого дома, приютившие совсем постороннего человека с проблемами, или ты. – Все в природе стремится к равновесию, – сообщила ему Ника. – Это один из общих законов мироздания, как заметил еще Пифагор, а потом подтвердили в своих учениях и Аристотель, и Платон, и Сенека, и Лабрюйер. Добро и зло находятся в мире в одинаковом количестве, точно так же, как свет и тьма, чет и нечет, женское и мужское, жизнь и смерть. Вылезай – приехали. Она была такая разумная, четкая и упорядоченная, что Митю это ужасно умиляло. Полный антипод Клавке, что, кажется, только доказывало озвученную ею сейчас теорию. Внезапно Мите очень сильно захотелось опять поцеловать Нику, но он усилием воли отогнал эту мысль, поскольку сейчас она была ужасно некстати. Как любовь осенью. На скамейке у входа в дом сидела зареванная Клавка и баюкала больную ногу. Из дома к ним навстречу, услышав шум, спешили хозяева, мужчина и женщина лет пятидесяти. – Перелома нет, – скороговоркой сказал мужчина, – я врач-травматолог, так что говорю со всей ответственностью. Растяжение сильное, я наложил тугую повязку, пару ночей придется поспать с обезболивающим, но через неделю на ногу уже можно будет наступать без особых проблем. – Через неделю! – вскричала Клавка и заплакала, отчаянно, горько, навзрыд. – У нас через три дня очень важный танцевальный чемпионат, и мы не можем его пропустить! – Не хочу вас расстраивать еще больше, девушка, но танцевать вы через три дня точно не сможете. – Мужчина развел руками. – Кстати, позвольте представиться, меня зовут Андрей Платонович Петровский, а это моя жена Елена Андреевна. – Ника! – воскликнула вдруг женщина. – Боже мой, Никочка, это же ты! – Да, тетя Лена, я вас сразу и не узнала. Пять лет прошло, как вы у нас в Америке гостили. Дядя Андрей, я Ника Юдина. – Виталия дочка, ну надо же! Вот так встреча. – Петровский охнул, разводя руками, и неуклюже обнял Нику. – Слышал, что вы вернулись, собирался на днях позвонить твоему отцу. Как он, как мама? Все здоровы? – Да, все в порядке. Позвоните, они будут рады. А я им сегодня расскажу, как вы нам помогли. – Боже мой, да проходите же в дом. – Елена Андреевна распахнула дверь пошире. – Андрюша, приглашай гостей. Будем пить чай. Клава, девочка, давай я тебе помогу подняться на крыльцо. – Не надо, – решительно сказал Митя и поднял Клавку со скамейки, привычно ощущая вес ее тела, которое таскал на себе вот уже почти двадцать пять лет. – Мы сами справимся.