— Какого хера вы не стоите перед ним, не закрываете его? — Зло бросаю я своим товарищам. — Они пробовали, честное слово, Максим Александрович, они пытались. — Говорит распорядитель уже подошедший к нам. — Только вот видишь ли, Максим, стоит кому-то начать прикрывать основного участника, и вместо картошки горожанам выдают гнилые помидоры. А учитывая проблему с ванной и постирушкой, в вашем положении, оказаться измазанным кетчупом на четыре дня — это прям очень плохая идея. Ну, хотя, вы то себе это можете позволить, вы ведь обе ночи с удобствами, в отличие от всех остальных участников, провели. — Стасик, только не пробуй сейчас нас поссорить, не с твоими данными. — Зло шиплю я на распорядителя и вижу, как его глаза в гневе расширяются. Ага, не нравится ему такое обращение? — Макс, если бы я могла, я бы Сережу защитила. Только это не имеет смысла. Все равно после нас его бы закидали. Так зачем же нам всем страдать? — Тихо, но совершенно не извиняющимся тоном произносит Наташа. — Послушай женщину, Максимушка, — неуклюже дает мне ответку «Стасик», — встань вот тут, в теньке, и смотри. Ты не бойся, мы ничего твоему Сергею не сделаем. Но и горожанам, буде их на то воля, мешать не станем. Я был прав. Я был на сто процентов прав, когда предполагал, что сегодняшний экзекуция будет проведена руками обычных людей. Зло всегда рационально. В отличие от иррационального добра. Ну посудите сами, где больше логики, в каком из двух поступков: отобрать у старушки сто рублей и купить на них что-то для себя, или отдать той же старушке заработанную вами сотню? То есть увеличить свои ресурсы за счет кого-то, или просто так, без какой-то выгоды, уменьшить свои ресурсы. Слава Богу, что у человека есть совесть, мораль, нравственность и этика. Я всегда верил в то, что люди, в основной своей массе, если убрать незначительную толику моральных уродов, люди они хорошие. Добрые. Заботливые. Сочувствующие. Беда в том, что, иногда, людей просто глупые. Если кто-то вас подставил, сделал вам гадость, как-то разозлил, то вероятнее всего человек сделал это не нарочно. Люди скорее глупы, чем злы. Это не выбор каждого конкретного человека. Это заложено в нас природой, инстинктом выживания, самосохранения. Человек не индивидуальное животное. В нас заложен стадный инстинкт. Человек, в отличие, скажем, от белого медведя или коалы, нуждается в окружении себе подобных. А это накладывает отпечаток на поведение. Быть опасным для сородичей — значит быть опасным для общества. А ведь оно — залог выживания индивида. И тут инстинкт самосохранения включает сирену и трубит, что нужно быть не опасным, полезным и вообще дружелюбным. Как крошка енот в мультике про озеро. А что будет, если сирена не завизжит? Если проявление агрессии к человеку, как к части общества, не будет наказано? Что случится, если вообще будет объявлена полнейшая безнаказанность? У каждого человека, помимо жевательных плоских зубов-моляров, которыми так удобно пережевывать траву, есть еще и клыки, которые предназначены для удержания пищи, и резцы, логично служащие разрезанию. Глупо предполагать, что эволюция снабдила нас клыками, чтобы мы могли удержать морковную котлету или даже стейк прожарки medium rare. Еще пару часов народ будет забавляться метанием картошки, но кто-то обязательно станет первым, тем, кто возьмет в руки сначала маркер, сократив тем самым дистанцию с жертвой, а потом в ход пойдут и ножи с гвоздями. Тем паче, учитывая бесплатную раздачу водки с пивом… — Стас, у тебя память хорошая? — Мне кажется я уже имею полное моральное право перейти с ним на короткую форму имен. Тем более, учитывая мои планы на ближайшие сорок секунд. — Даже отличная. Тебе, Макс, что напомнить нужно? — Поддерживает он меня в нашем «братании». — Первый день мне напомни, пожалуйста. Что я про страховку говорил? — Ты, дорогой, у меня про медицинскую страховку от работодателя спросил, еще и уточнил, включена ли стоматология. Ты про это? — Вот вот, а ты мне так и не ответил тогда. — Я сжимаю кулаки. — Я тебе бить меня не советую. Это конечно будет по правилам, что не запрещено то разрешено и все такое, только вооон, видишь вон того вот мужичка в военном костюме, вон того, который тебя сейчас через прицел рассматривает. Я повернулся в сторону камуфляжей. Действительно, один из них, тот, у которого ружье было чуть длиннее и вообще, какое-то другое, смотрел на меня сейчас через окуляр оптики. Я инстинктивно скосил глаза на грудь в поисках красной точки. — Помнишь, вчера тебе укольчик сделали? Вот в ружье у этого мальчика дротик, с тем же самым шприцем. Расстояние между нами три шага, этого достаточно, чтобы он успел на курок нажать, а вот тебе мною прикрыться времени не хватит. Максим, вставай в тенек и шоу смотри, не мешай, а. — Нападение на организатора согласен, может и наказано быть. А вот помощь Сергею ты не ограничиваешь, верно? — Да что ж ты, Максим, такой душный то? Ты меня слушал? Что не запрещено, то разрешено. И дополнительные страдания, кроме как выигравшему участнику, мы причинять не намерены. Так что, если ты как Сонечка Мармеладова, за близких готов по «желтому билету», так это здорово, это похвально, становись, прикрывай товарища грудью. — Станислав, похоже, искренне доволен собственным каламбуром. — Вот и славно. — Говорю я, уже идя к деревянной конструкции. — Пшли вон, шакалы, — бросаю алкашам, играющим картошкой в Робин Гудов. Из двух внутренних карманов достаю ключи. Примащиваю их, всунув внутренние зубчики в пролет дужки замка, так, чтобы круглые щечки двух ключей надежно опирались друг на друга. Развожу локти в стороны и прижимаю зажатые в кулаках концы ключей к груди. Глубокий вдох, задерживаю дыхание и жму изо всех сил. Дужка замка выдержала. Она была достаточно толстой, миллиметров семь, не меньше. И, вероятно, над ее химическим составом и закалкой работали отличные мастера. Скорее всего, даже распилить ее пилкой по металлу было бы сложно. От моих усилий дужка лишь чуть-чуть разошлась в стороны. Но этих полутора миллиметров хватило на то, чтобы корпус замка, отлитый из сплава алюминия и кремния, лопнул. Уголок замочного корпуса, то место, куда давил подвижный хвост замочной дужки, просто не выдержал давления и отвалился, освободив тем самым дужку. Раскрываю две части кандалов, освобождая руки и шею Сергея под осуждающие окрики и даже свист аборигенов. Судя по звукам, я излишне польстил местной публике, дав ей пару часов до момента применения ножей. Эти персонажи стали бы животными много раньше. Тут же ко мне подбегает Наталья и Станислав. — Что не запрещено, то разрешено. Не бузи, Стасик. — У меня очень хорошие зубы, я очень люблю улыбаться, поэтому солнечными зайчиками, которых пускали мои резцы, было бы достаточно, чтобы ослепить Стиви Уандера. — Вспомни правила и свои же вводные, вы происходящему на площади не мешаете, мы сегодня можем быть все вместе, вечернего представления сегодня нет. Я ничего не путаю? Надо отдать должное Станиславу, он очень быстро взял себя в руки, только и без того нахмуренные брови соединились в одну грозную полоску и губы стали из бледно розовых чуть ли не синими. Распорядитель делает жест охранникам, что-то раздраженно шепчет в ухо первому подбежавшему бугаю, и отходит в сторону своего внедорожника. Камуфляжи начинают отгонять алкашей и собирать реквизит. Finita la commedia. А ведь я очковал. Не боялся, я редко испытываю страх. И мой страх всегда рационален. Тут было что-то другое. Честно. Я очень плохо переношу физическую боль, и я был практически уверен, что сейчас мне прилетит. Я, прям таки, физически ощущал, как дротик воткнется мне в ягодицу и боль разольется по телу. А собственно, почему ягодица? Откуда вообще этот стереотип про уколы в попу? Стоп. Это уже мой мозг отходит от невероятного стресса. Успокаиваемся и продолжаем этот чертов эквилибр с ножами. Наташа, плача, обнимает Сергея. Одна из богатейших женщин России, плача, целует грязного, побитого картошкой и заляпанного гнилыми помидорами, актера. И эта картина меня выводит из ступора. Я прям чувствую прилив сил. Это чувство было сродни химическому допингу, дающему сто процентную уверенность в победе. Как будто у меня в руке пистолет, а у противника всего лишь кастет. Даже не так. У меня в руках чертова гиперзвуковая ядерная высокоточная ракета, а у них в руке зажат столбик монеток для усиления удара. Сегодня ночью я закончу эту игру. Мне надоело. Эта игра начала меня раздражать, а значит я закрою это казино. Слепые ставки ante сделаны давно, теперь только bet, все время повышаю. И пусть за эту партию я не получу чемпионский браслет лучшего игрока в покер, мне достаточно будет воспоминаний. Лишь бы была возможность вспоминать… Глава 28 Мы еще раз поговорили с Романом и его командой о том, что нужно сидеть в подвале. Взаперти. Никто никуда не выходит. Я дал своим товарищам гарантии, хоть и не вполне уверенно, что сегодня к ним снова прибежит мальчишка с парой буханок хлеба и водой. Лишь бы больше никто не бродил по улицам. Накинув на голову капюшон я ушел с площади. Вернул ключи усатому продавцу в магазин на рынке. Собственно, теперь до вечера мне делать особо нечего. Сейчас всего одиннадцать утра, мои контрагенты ложатся спать вероятно не раньше одиннадцати вечера. И на что мне потратить двенадцать часов моей бесценной жизни? Я не служил в армии. Университет, военная кафедра, тридцатидневные сборы в военной части под Ейском не в счет. Но армейскую мудрость о необходимости всегда быть поближе к кухне я знал. Вероятно, влияние масс медиа… Вход в ресторан «У Лары» был ожидаемо закрыт, но дверь над грузовым пандусом была распахнута настежь. В тот момент, когда я подходил, хозяйка заведения, с веникам в руках, отчаянно мела этот самый пандус. Следующие десять часов я готовил, ел, мыл посуду. А потом снова готовил, ел и мыл посуду. И при этом я говорил. Я понимал, что это выходит мое внутреннее напряжение, я понимал, что половину времени я говорил чушь и лютую ересь, но мне нужно было выговориться. Потому что мой внутренний клапан уже был готов взорваться. Когда-нибудь я отблагодарю Лару за то, что она просто слушала меня и выполняла мои распоряжения. Почистить, помыть, нарезать, пробить блендером, запечь. Лара оказалась отличным технологом. У нее не было профильного образования, но в ней было это чувство, инстинкты на кончиках пальцев. Она интуитивно понимала схожесть продуктов, время и температуру обработки. Родись она не в этом полуторадесятковом городке, а в настоящем мегаполисе, ее кафе стало бы точкой притяжения сначала района, потом округа, а потом и всего города. Мне снова повезло встретить замечательного человека. За эти десять часов мы сделали заготовок на неделю вперед, расширив меню заведения на дюжину позиций. А еще, мы наговорились, наржались и просто настебались от души. Когда два профессионала своего дела встречаются в одном месте, время летит незаметно. В двадцать тридцать, когда я оттирал очередной противень вместе с девочкой-посудомойкой, я решил, что мне пора. Лара, в очередной раз, пообещала послать сына с хлебом и даже с суденышками мяса, к моим товарищам в подвал. Я тепло попрощался с ней, еще раз проверив, что она верно записала телефон Семена Панова, моего коммерческого директора. А еще я проверил, что она точно, ни отходя ни шага вправо-влево, прочтет Семену мою записку. Когда-то мой безопасник, Руслан Дзантиев, предусмотрел такую вероятность. Он предполагал, что кто-то из нас, из участников «малого совета» группы компаний «Максим», может оказаться в положении, в котором сообщение будет передано через третьих лиц. Для этого Руслан ввел словесную кодировку. Поэтому слово «компот» в тексте Лары должно было подтвердить Семену, что автором текста являюсь именно я. Ну а другие слова, стоящие в нужном порядке, говорили Семену, что я доверяю этому человеку и прошу ему содействовать. В девять вечера я вышел из кафе «У Лары» и пошел в сторону дома Толика, курсанта ФСБ. Я отлично понимал, что геолокация места моей вчерашней ночевки хорошо известна организаторам игры. Именно потому я и выяснял у Толика, есть ли у него одинокие соседки. Но увидеть двух камуфляжей, сидящих на скамеечке у подъезда Толика, я был не готов. — Привет, бабушки. Что, наркоманов и проституток считаете? И как, кого тут больше? — Неуклюже маскирую я свое удивление. Неужели мои визави решили пойти в клинч и, вопреки обещанию, применить ко мне сегодня вечером какие-то санкции? Или мне просто демонстрирую предсказуемость моих действий? Оба варианта — так себе. Третий этаж налево, дверь с кирпичной обивкой в ромбик. И звонить не нужно. Дверь приветливо открыта. Не как в сериалах, где герой обнаруживает, что дверь не заперта в тот момент, когда стучит в нее, а заранее, она просто напрочь распахнута. Шаг. Второй. Комната. Все перевернуто вверх дном, полки сорваны со стен, шкафы качают от сквозняка отворенными дверями. Пол устелен тряпьем, раскрытыми книгами, раздавленными остатками дорогого германского сервиза «Мадонна». Толик в ванне. Он лежит в одежде, руки сложены на животе. Я пытаюсь найти сонную артерию под ухом. Ничего. Ноль. Никаких следов насильственной смерти мне, как откровенному непрофессионалу, не видно. Почему-то я очень спокоен. Я, мать его, совершенно спокоен и это начинает меня бесить. Я умный человек. Я удачлив и богат. Я люблю жизнь и искренне ею наслаждаюсь. Почему я спокойно смотрю на труп двадцатилетнего пацана? Мальчишки, который мне помогал, и который мог бы помочь еще чертовой куче людей, стань он тем, кем планировал. Почему-то я знаю, что двое камуфляжей на скамейке у подъезда ждут моего выхода. Они, уверен, неотрывно смотрят на деревянную дверь подъезда, чтобы не пропустить тот миг, не потерять мое выражение лица, когда я вылечу из парадной. А вот хрен вам. Мое рацио четко говорит мне, что Толик не мог оставить пистолет, куртку-горку и балаклаву умершего в гараже охранника, и, главное, магнитный ключ-разблокиратор браслета. Он не мог оставить все это в квартире. По крайней мере я надеялся, что хотя бы ключ он всунет в почтовый ящик. Спускаюсь на первый этаж. Почтовый ящик пуст. Он открыт и свержу, и снизу. На внешней стороне ничего не прикреплено скотчем. Шарю руками по всем углублениям почтового закутка. Пусто. Хотя… На часах 19:36, вот очень сомневаюсь, что библиотеки тут работают допоздна. Возвращаюсь на третий этаж. Звоню. Снова никто не озаботился накинуть цепочку и дверь просто отворяется. — Привет, Марина, я утром полотенце приносил. К тебе сосед не заходил сегодня, Толик? — Я улыбаюсь, широко, словно идиот, получивший мороженое. И вижу в глазах понимание. Она не удивлена. Она просто чем-то глубоко расстроена. — Можно я зайду? — Так это на вас нам охотиться нужно? — Это первые слова, которые я слышу от Марины. Мы сидим на маленькой кухоньке, деревянный стол буквально в метр, над ним, на стене, подвешена микроволновка, напротив раковина и холодильник «Зил», со слизанными углами. Хозяйка, не спрашивая меня, накидала кофе в турку и поставила на газ. — Точно. За куртку и ботинки вроде как по две тысячи платят. Сколько за тело — честно не знаю. Вроде бы пока что приз не назначен. — А вам не стыдно? — Неожиданно женщина отворачивается от конфорки и пристально смотрит на меня. — Разумеется мне стыдно. Очень часто. Стыд и сожаление вообще присущи любому человеку. Но вероятно сейчас вы говорите не о гипотетическом чувстве, а о каком-то конкретном случае? — Вот именно, случае. Для вас люди — это случай. У парня родители погибли, он совсем один, а вы его… — Стоп. А что «я его»? — Я в квартиру заходила. Я как раз с работы шла, когда ваши солдаты Урфин Джуса из подъезда выходили. К Тольке зашла, потому что дверь была распахнута, а он там… — А ведь в полицию вы не побежали. Даже смотрю, переоделись в домашнее и кофе завариваете. — А это потому, что я знаю, что такие как вы, все равно сухими из воды выйдите. Думаете я не знаю, что тот, кто полицию вызовет, тот и первый под подозрение попадет?