И снова я попыталась пинать и бить его. Снова я потерпела неудачу. Теперь Уэст прижался ко мне так тесно, что я почувствовала на лице его дыхание. Я заорала во всю глотку. Словно он меня насиловал. Словно он в отместку причинил мне боль. – Да успокойся ты, черт тебя подери. – Уэст обхватил меня руками и прижал спиной к холодильнику. Его голос звучал так же спокойно. – Или мне придется тебя ударить, чтобы ты перестала истерить. Я тут же захлопнула рот. Вряд ли он поднял бы на меня руку – я успела выяснить, что он не такой, – но не сомневалась, что он найдет другой способ меня наказать. Я притворилась, что делаю вдох-выдох. Чем скорее мы разберемся, тем быстрее я уйду. – Все, психоз прошел? – Уэст приподнял бровь. – Само собой. Полный дзен, – выпалила я, жадно глотая воздух. – Теперь можно мне вернуть личное пространство? Уэст шагнул назад, отходя на безопасное расстояние. Он прислонился к стойке, и скрестил руки. – Итак. – Итак? – фыркнула я. – У тебя есть славный красный шрам. Он это сказал. Он действительно взял и произнес это вслух. До этого никто не указывал на наличие моих шрамов. Во всяком случае, мне в лицо. Обычно люди его игнорировали. Делали вид, что не замечают, что почему-то причиняло мне большие неудобства. – Зачем ты его замазываешь? У всех нас есть шрамы. Просто твои заметны. – Он мерзкий. – Я подняла глаза к потолку, стараясь не смотреть Уэсту в глаза. Ни за что не стану плакать второй раз за неделю и уж точно не у него на виду. – Кто сказал? – напирал он. – Да все. Особенно люди, знавшие меня другой. Красивой. – Что за праздник жалости? Мне что-нибудь захватить? Закуски? Пиво? Надувных кукол? – Кто сказал, что тебя пригласили? – Я по-прежнему смотрела в потолок трейлера. Уэст прыснул со смеху и краем глаза я увидела, как он шлепнул тряпкой по колену. Я обратила внимание, что Уэст часто смеялся, когда мы оказывались рядом, но в колледже – никогда. А еще заметила, что он, видимо, неадекватный, потому что его, похоже, вообще не волновало свое плачевное состояние. – Не делай из мухи слона. Это всего лишь рубцовая ткань. – Она мерзкая. – Не настолько мерзкая, чтобы у меня пропало желание тебя отшлепать. У меня отвисла челюсть, и я быстро заморгала, пытаясь сообразить, что ему ответить. Временами он подкидывал идею, будто я ему нравилась. До сих пор считаю, что он либо насмехался, либо хотел поднять самооценку бедняжке Греночке. Но я хотя бы перестала думать, что его подослал де Ла Саль с намерениями вдохнуть в меня несбыточную надежду. Уэст не похож на человека, который перед кем-то станет отчитываться и уж тем более подчиняться советам и приказам друзей. – Это у тебя комплименты такие? – прошипела я. – Нет, – на полном серьезе протянул он. – Это у меня такая правда. Да что с тобой? Сердце сжалось от какой-то беспричинной радости и теплоты. Я впервые стала тешить себя мыслью, что он говорит правду. Мы молча уставились друг на друга. Я ждала, что Уэст объяснит, почему выглядит так, словно на него напала стая волков. Он молчал, и я выгнула бровь. – Раз уж мы заговорили о жаре… Уэст прижал руку к груди, с издевкой опечалившись из-за моего невысокого мнения о его сегодняшнем облике. – Ранишь меня в самое сердце. – И, видимо, не только я. Ты вчера дрался? Уэст перевернул два пустых ящика, один с моей стороны трейлера, а другой – со своей, и опустился на него. Я последовала его примеру. Фургон все чаще стал напоминать наше укромное место. Тайную исповедальню. В этом грузовике царили другие правила. Мы словно сбрасывали кожу, клеймо, репутацию и социальный статус. Здесь мы были просто… собой. – По пятницам у меня бои. – Уэст щелкнул костяшками. Его бицепсы напряглись под короткими рукавами. Я отвела глаза и прочистила горло. – Без обид, но не говори, что люди ходят на твои бои во время футбольного сезона. – Люди идут прямо с футбольного поля в «Плазу», напиваются, а потом очухиваются и приходят в себя снова ради футбола. Вы, техасцы, в курсе, что кроме футбола есть и другие виды спорта? – Мы стараемся не потворствовать другим видам спорта, так как им свойственно вклиниваться в трансляцию спортивных каналов и обесценивать значимость футбола. Ты всегда дерешься? Даже когда учеба заканчивается? – Даже если у меня пневмония или сломано ребро. Не похоже на фигуру речи. Прозвучало так, словно в его прошлом действительно что-то произошло. Думаю, Уэст реально нуждался в деньгах. Или, может быть, ему было плевать, что он отдаст концы. Терзало меня ужасное предчувствие, что с ним происходило и то и другое. – Обычно ты выглядишь не таким потрепанным. – Я прикусила нижнюю губу, спустя несколько минут сердце замедлило темп. Значит, он увидел мои шрамы и знал про бабушку. Тоже мне, черт подери, проблема. – Обычно я дерусь с вменяемыми соперниками. Но вчера моим противником оказался трусливый ублюдок, который разве что ствол не вытащил. Кейд Эпплтон, господи. – Уэст покачал головой. – Тот еще мудила. – Ты дрался с Кейдом Эпплтоном? – у меня перехватило дыхание. Все в округе Шеридана знали Кейда Эпплтона. Я никогда с ним не встречалась, но слышала про него кучу историй. Он вечно всех задирал в школе, откуда его выперли в шестнадцать лет. Он собрал барахло и свалил в Вегас участвовать в боях. Ходили слухи, что там он примкнул к мафии. – Ты с ума сошел? Его в наших краях прозвали Эпплтоном «Дурное яблоко». Умереть вздумал? – Умирать я не стремлюсь, но и мир на этом не кончится. Все клевые парни умирают. Курт Кобейн, Авраам Линкольн, доктор Зюсс… – Уэст! – заорала я и хлопнула себя по бедру. – Ладно. Поменяю доктора Зюсса на Бадди Холли, но только потому, что ты сейчас мне руку вывихнешь. Когда я бросила на него ядовитый взгляд, говорящий, что не нахожу его остроты смешными, Уэст кивнул в мою сторону. – Почему опоздала? – Бабушка, – прохрипела я и удивилась, как легко вырвалась у меня правда. Как же приятно поговорить о ней с кем-то не таясь. – Утром она обожглась о плиту. Сильно. Я была с ней в «Скорой», пока меня не сменила Марла, ее сиделка. – Твоей бабушке уже поставили диагноз? Я покачала головой. – В последний раз, когда я водила ее на обследования, нет, но это было два года назад. Она отказывается делать еще одну томографию, а ситуация с каждым днем становится только хуже. – Ей бы лекарства принимать. – Знаю. И не только. Ей нужно чаще делать гимнастику, гулять на солнце и заниматься плановыми мероприятиями. Марла почти всем этим с ней и занималась, а когда я после колледжа и работы возвращалась вечером домой, то была слишком измотана, чтобы дать бабушке то, что она заслуживала. Уэст встал и сделал нам по маргарите. Он бросил в каждый побольше мармеладных мишек и протянул мне. Когда Уэст сел, мы подозрительно синхронно отсалютовали друг другу и принялись жадно пить из стаканчиков. – Вернемся к твоему шраму. – Он показал на свое лицо. – Ты поэтому не выходишь на сцену? Потому что тебе не нравится твоя внешность? Он имел в виду тот раз, когда увидел меня на репетиции, где я губами шептала текст, но держалась подальше от прожекторов. Я почувствовала, как горят у меня уши. – Все намного сложнее. – Я умный парень. Выкладывай.