— Уж будь любезна, бережливая моя, напомни, какие расходы понесла казна Оитлона? Только я собралась ответить, как он добавил: — При этом, нежная моя, не забудь упомянуть прибыль от тех незаконных производств, которые я вынужден был игнорировать. И рот я закрыла. Ненадолго. — А что мне оставалось делать? Видеть счета на содержание пяти никому не нужных городов и игнорировать печальный взгляд казначея? — Так все это было ради печальных глаз казначея? — ехидно полюбопытствовал мой супруг. Под его проницательным взглядом мне даже стало совестно. Немного. Потому как у наследных принцесс совести нет как таковой в принципе, а потому: — Казна не безгранична, знаете ли! Кесарь улыбнулся, чуть иронично и насмешливо, поднялся, вернулся к алтарю. Я же продолжала любоваться невероятной картиной — кесарь бережно извлекает то, что по его приказу от него же и скрывали! Где тут логика?! Где? Я в упор не вижу! — Логичная моя, следовало бы обратить внимание на качество постройки хранилищ и механизмы защиты, — отозвался супруг. — Ни в Оитлоне, ни во всем Рассветном мире нет специалистов, способных создать подобное. Мысленно проклиная собственную недогадливость, вспоминаю построенный от Готмира до Ирани транспортер… Проект придумал кесарь! И должна отметить — механизм транспортировки руды был прост, удобен, надежен… Как и механизмы хранилища! А еще вспомнилась история с маслом земли… Масло-то он подарил, но заливали мы его в уже готовые желобки, запуская механизм, который, как я считала, был создан предками… — Магия, нежная моя, — это чудный дар, который порой обращается против ее владельца, — произнес кесарь. Он осторожно полировал животворящий камень. — Маг со временем свыкается с той силой и теми возможностями, что дарит магия. Это приводит к тому, что для тех, кто привык использовать магические силы, магия сродни дыханию. И величайшая жестокость — лишить мага его сил. Камень в руках императора жалобно скрипнул. Лора, затаив дыхание, жадно слушала каждое слово Араэдена, ну а я поняла, что он сейчас свою историю рассказывает. — Именно, нежная моя. Рад, что ты все понимаешь… Оказавшись без магических сил, я — тот, кто летать научился прежде, чем ходить, — был в отчаянии. Какое-то время жила надежда, что с исцелением вернется и сила… Но чудовищная боль уходила, физическая сила возвращалась, а магия — нет! Раз за разом бесполезные попытки… И ничего. Прекрасные зеленые глаза Лоры наполнились слезами сочувствия. Я же, скептически взглянув на это дело, угрюмо произнесла: — Сомневаюсь, что вы были в отчаянии дольше двух часов. Грациозный поворот и легкая усмешка были посвящены моей персоне. — Мое предположение абсолютно верное, — догадалась я, — ведь вы не из тех, кто готов годами жалеть себя. — Именно, догадливая моя. Откровенно говоря, с этого момента меня заинтересовала его история. А потому мило интересуюсь: — А дальше? Кивнув, кесарь продолжил свой рассказ: — Некоторое время ушло на изучение языка, традиций, обычаев. Мейлина и Дарика были моими проводниками в Рассветном мире. Если Мейлина оказалась лишь… ведьмой, то Дарика стала для меня второй матерью. Честно говоря, историю кесаря я выслушивала со скептической усмешкой, но после этих слов… Я вдруг вспомнила, как встретила шенге и кем он стал для меня. Вторым отцом, а если откровенно, то и первым. Мой любимый папочка дал шанс взглянуть на мир другими глазами… И если Дарика была для кесаря тем же, кем стал для меня шенге, тогда я даже не могу представить ту боль, что пришлось испытать императору, когда толпа растерзала несчастную женщину. — Ты понимаешь меня, нежная моя, — едва слышно отозвался Араэден. — Я не желал власти, я не интересовался политическим устройством тех пяти десятков государств, что непрерывно воевали между собой, но, увидев ее истерзанный труп… — Он замер, прекратив полировать камень, и лишь спустя несколько мгновений продолжил: — К утру… — Вы начали убивать. Вас захватили в плен. Заточили в темницу и посадили на цепь, — решила я сократить время исповеди. — Знаю, но вот чего я не могу понять — насколько туп должен быть ТаЭрхадан, чтобы поручить вам столь значимую должность? Араэден ответил не сразу. Обернулся, на губах его играла загадочная улыбка, многозначительная и самодовольная. Хотя не спорю, ему есть чем гордиться. Неторопливо подойдя, он подал Лоре руку, помог подняться, затем надел животворящий камень на ее шею. Оказывается, кесарь его не только отполировал, но и цепочку к монолитному камню приладил. — Цепочка находилась в кристалле, — пояснил император. — Тут достаточно простой механизм извлечения. Удивительное творение моей второй матери. Его главный принцип действия — сохранение жизни. — То есть Дарика создала его для вас? Как дополнительную страховку на случай, если попытаются убить? — предположила я. — Да. Лора свободно вздохнула, только сейчас осознав, что теперь-то она действительно выживет. — А назвали животворящим, — молчание сегодня явно не числилось среди моих достоинств. Кесарь чуть склонился ко мне и проникновенным тоном вопросил: — Поведай, нежная моя, что отличает большинство плохих правителей? Ответ я знала превосходно: — Тщеславие, нежелание принимать ответственность на себя и как следствие — неуверенность в собственных решениях. — Именно, — кесарь как-то очень уж нежно сейчас улыбался. — Так нужна ли магия тому, кто умеет играть на чужих слабостях и опасениях? Намек императора я поняла мгновенно. Слабые ищут оправдания, ищут поддержку, ищут тех, кто сумел бы принять решение за них. Вероятно, ТаЭрхадан пришел потешить тщеславие. Кесарь подыграл ему, и для архимага пленный стал своеобразным источником повышения самоуверенности. А дальше все предсказуемо — двое умных людей всегда найдут, о чем поговорить… вот только кесарь оказался умнее. — Твоя сообразительность радует меня, — подтвердил кесарь. — А после вы нашли способ обрести магию, — произнесла я, подталкивая императора к тому, что сейчас было мне наиболее интересно. — Не совсем, — кесарь вернулся к алтарю и занялся кубком силы. — Магия светлых отлична от магии Рассветного мира. Да неужели?! — Именно, недоверчивая моя. Сравни твою привычную пищу и дерево и ответь, сумела бы ты утолить голод, если бы лишь деревья, величественные, не приносящие плодов, окружали тебя? Представила себе лес — имелась возможность погрызть кору и пожевать листья. — Ты понимаешь, — кесарь одарил еще одним задумчивым взглядом. Нет, как раз теперь я не понимаю ничего. — У меня были годы, долгие годы, чтобы перевести магию, столь же привычную, как дыхание, в схемы и формулы. Смотри, нежная моя, — Араэден поднял руку. — Видишь? Движение, столь простое и естественное, и мы совершаем его не задумываясь… Но то, что кажется простым, на деле сложнейший механизм. Все еще не понимаю, но уже начинаю догадываться: — Это как учиться ходить заново? — спросила я. — Да, нежная моя. Ходить, говорить, дышать, спать, есть. Осознавать, что эта чуждая телу магия ломает изнутри, но при этом отчетливо понимать — другого пути нет. И я поняла — боль! Больно! Ему больно каждый раз, когда он использует магию! Это осознание совершенно ошеломило меня! Подобного я не могла даже представить! Триста лет сплошной, непрерывной боли… Грустная улыбка скользнула по тонким губам пресветлого императора. И мне даже было бы его жаль, если бы не одно «но»: — Это не оправдывает вашу нечеловеческую жестокость! — Оправдания ищут слабые, — кесарь стремительно поднял голову и, глядя в мои глаза, угрожающе-спокойно добавил: — Я в оправданиях не нуждаюсь. Араэден вновь вернулся к своим странным манипуляциям с артефактами. Я сидела, угрюмо насупившись, и в очередной раз осознавала, что мне нечего, абсолютно нечего ему противопоставить. Самые крепкие клинки выковываются дольше обычных. Их закаляют, подвергая то жару, то холоду до тех пор, пока сталь не уподобится по крепости алмазам. Кесарь стал крепчайшей сталью в сравнении с обычным железом, что добывалось на рудниках в Праере. Он победитель — в любой ситуации, в любых условиях, при любых обстоятельствах. Победитель всегда и во всем, так как не признавал себя побежденным и ради цели был готов идти до конца, не отступая, не сворачивая, не сдаваясь, не допуская даже мысли о возможности поражения. Истинный победитель… Это была именно та черта, что восхищала меня в Динаре и нравилась в Аршхане, но кесарь… Кесарь откровенно пугал своим умением уничтожать все на пути к цели. Это как сравнить костер и ревущий лесной пожар — Араэден Элларас Ашеро был пожаром. Обозленным, безжалостным, неудержимым. От таких бежать нужно сломя голову! Лора прикоснулась к моей щеке, и едва я посмотрела на нее, возмущенно прошептала: — Ты совершенно не умеешь разговаривать с мужчинами. И ты нашего пресветлого императора кажется… обидела. Ее упрек взбесил меня, и раздражение хлынуло через край: — Лориана, он даже не мужик! — заорала я. Сестра испуганно вздрогнула, а меня понесло: — Он эллар, Лора, а не человек! И как, по-твоему, я должна относиться к тому, кто убил нашего с тобой дедушку, способствовал тому, что мама едва не умерла, рожая тебя, и стал причиной той гадости, что ты хранила в собственной спальне за маленькой серебряной дверью?! Как, Лора? Младшая принцесса Оитлона переводила испуганный взгляд с меня на кесаря и обратно, но мне уже было совершенно плевать на его реакцию. Я самым безобразным образом продолжала давать волю эмоциям: — Скажи, Лора, как я должна относиться к нему? Да он заживо людей сжигал и казнил на моих глазах! Он только что уничтожил мой сад! Он разрушил мой дворец, и мы не знаем, успели ли убежать те, кто в нем находился! Оглянись, Лориана, и ты увидишь, что уже почти закат… и по замыслу кесаря он должен стать последним в жизни для меня, Динара и Аршхана! А теперь скажи, пожалуйста, как я должна относиться к нашему великому, бессмертному и непобедимому ЗЛУ ВСЕМИРНОМУ?! Лориана не ответила. Ее почти ничего не задело из сказанного мной… Дед — она не любила его. Мама… ну, Лора никогда не испытывала чувства вины, да и весь ее мир крутился только вокруг нее самой. Что ей мама? Лору растила Велерея, та, которая, видимо, до конца своих дней безнадежно любила кесаря. Вот и внучку воспитала в духе восторженного отношения к императору. Нет, Лориана не могла понять меня. Аршхан и Динар — единственные, выбравшие старшую из принцесс Оитлона, следовательно, ей они неприятны. Ее гордость уязвлена, и, пожалуй, она совсем не против их смерти… даже мучительной. Я опустила голову и закрыла глаза, терзаясь тягостным ощущением грядущей беды и страхом — жутким, невыносимым страхом за любимого. Я, конечно, искренне надеялась, что Динар внял моему предупреждению и не явится, ибо при мысли о гибели, грозящей несносному рыжему, душу охватывал ужас. Подняла голову, огляделась. И замерла, в отчаянии глядя на заходящее солнце. Огромное красно-оранжевое светило практически коснулось горизонта… Закат. Уже закат. Значит, сейчас все начнется… Впрочем, я искренне надеялась, что не начнется ничего! Без Динара у кесаря ничего не выйдет, а значит, есть шанс. — Шансов нет, жестокая моя, — ласковый голос кесаря. Такой ласковый-преласковый, что сразу стало ясно — злится. Но это сейчас меньше всего заботило… А потом до меня дошел смысл сказанного… И я подумала, что сегодня Динар умрет… Умрет? Нет! Никогда! Этот изворотливый, рыжий и наглый всегда сумеет выкрутиться! Он… да он просто не позволит никому убить себя! И вообще он неубиваемый… сама проверила… Причем проверяла не раз, и выжил же! Кесарь оставил алтарь и отошел к одной из дальних колонн. И я вдруг подумала: интересно, если бы каждое магическое действие приносило мне боль, как быстро я научилась бы действовать без ошибок? Нет, я как-то не так ставлю вопрос, — для него магия сродни умению дышать. А я овладела ею лишь недавно и, по сути, почти ничего, кроме порталов, и не использую. Ну, ветер иногда… И тут я вспомнила, как ведут себя воины, когда-то получившие ранения. Однажды мне пришлось наблюдать, как один из генералов принимал награду. Это был старый человек с искалеченной во время войны ногой. Однако, несмотря на увечье, он сам вышел к трону. Но как он шел! Уверенно, размеренно, четко. Нет сомнений, что каждый шаг приносил ему боль, а значит, старый воин явно проделал этот путь в уме не один раз… Чтобы не сотворить ни единого лишнего движения! Вновь посмотрев на императора, поймала его изучающий, тяжелый взгляд и поняла — догадка верна! — Ум, вот твое несомненное достоинство, нежная моя, — отозвался кесарь и улыбнулся.