— Хорошо, — согласилась я. Брэдли кивнул головой в сторону стоянки, где была припаркована его машина. — Пойдем. Я оглянулась на Марин, и мой желудок свело из-за выражения её лица. Я хорошо его знала. Это было отвращение. — Пока, — сказала я неловко, не зная, что ещё сказать. Марин кивнула, но не ответила, её взгляд скользил между мной и Брэдли, который отказался смотреть на девушку. Я пошла за Брэдли через лужайку к его машине, ощущая смесь гнева и разочарования. ГЛАВА 9 День 4 Настоящее Я рыдаю и рыдаю. Все конечности словно окаменели. Болит спина. Пробую подвигаться, но чувствую себя так, словно меня заковали в цемент. Пытаюсь пошевелить хоть одним пальцем, но ничего не получается. Я парализована. Стискиваю зубы, чтобы не закричать. — Не уверен, как долго она протянет в таком состоянии… Бип. Бип. Бип. Что это за звук? Той ночью я где-то потеряла телефон. Звук слабый и еле слышный, как лёгкое дуновение ветра. Но ветра нет. Лишь безмолвный вонючий воздух. Грудь сдавливает, и я не могу дышать. Я должна двигаться! Распахиваю глаза и сажусь. Задыхаюсь. Хриплю. Я словно тону, но могу выплыть. Рот открывается и закрывается, пока я хватаю столь необходимый мне кислород. На секунду мне кажется, что я в другом месте. Я надеюсь, что я в другом месте. Но когда глаза привыкают к тусклому свету в моей тюрьме, неприятная правда обрушивается на меня в очередной раз. Ничего не изменилось. Я всё ещё в западне. Пути домой нет. Никакой возможности побега. Но затем я вспоминаю, что слышала глухой стук. Это было вчера? Или прошлой ночью? Несколько часов назад? Время ничего не значит. Оно расплывчато. Вести подсчёт нет смысла. Иногда я пытаюсь сфокусироваться на луче света, изредка проникающем сквозь грязное окно, чтобы определить день сейчас или ночь. Но долго этим заниматься не получается. Чем сильнее я фокусируюсь на свете и времени дня, тем более отчаянной и подавленной становлюсь. Что, в последствии, переходит в злость. А потом в истерику. Затем я заново считаю. Один. Два. Три. Четыре. Встав, вытираю глаза. Вся вода у меня закончилась, поэтому я стараюсь не думать о том, как пересохло в горле. О том, что язык прилипает к нёбу, а щеки изнутри напоминают наждачную бумагу. Я пытаюсь облизать губы, которые уже начинают трескаться и кровоточить, но это не приносит мне облегчения. Я спешу к дальней стене рядом с дверью. И слышу стук снаружи. В этом я полностью уверена. Слишком уж он реален, чтобы быть иллюзией. Верно? — Я слышала. Я знаю, что слышала, — бубню я. Больно говорить. Сухой, надломленный шёпот еле слышен. Я прислоняюсь ухом к деревянной панели и жду. И жду. Жду и жду. Когда в ушах начинает пульсировать, а в ногах жечь от того, что я слишком долго сижу в одной позе, я поворачиваюсь и прислоняюсь другим ухом. Тишина. Ничего. Пытаюсь не рыдать. Пытаюсь не кричать. Но я балансирую на грани. Готова сорваться в любой момент. Поэтому в этот раз я даю себе волю. Я кричу. Несмотря на то, что горло жжёт. — Я знаю, что ты там! — кричу я изо всех сил. Отпрянув назад, поворачиваюсь лицом к центру комнаты, и ударяюсь спиной о твёрдую стену. Я морщусь от боли, но от этого снова чувствую себя живой. Я чешусь спиной о раздробленную древесину. От этого разрываются коросты и едва зажившие раны, покрывающие мою кожу. Это больно. Я чувствую кровь. Но не останавливаюсь. Думаю о том, как молилась моя мать. Думаю о трости и бессмысленных призывах о спасении преподобного Миллера. — Спаси эту искажённую! Мать стоит в углу комнаты, склонив голову. Они ни разу не взглянула на меня. — Я не люблю тебя. Никогда не любила! Изображения мелькают в голове. Туманные воспоминания. Они реальны? Происходили ли они когда-нибудь на самом деле? Или я всё это вижу в бреду от истощения и жажды? Я сидела за рулём маминой машины и везла нас в церковь. Она не разрешала мне открывать окно или слушать музыку. Мать ненавидела шум, поэтому я ехала в осуждающей тишине. Она раздавала приказы: — Ты едешь слишком быстро! Притормози на этом повороте! В машине мы были наедине. Только она и я. Она никому не позволяла присутствовать на «специальных» встречах со священником. Она резервировала этот ужас только для меня одной. Если я сосредоточусь, возможно, мне удастся убедить себя в том, что мы едем куда-то развлекаться. Вместе. Я представляла, что мы едем на побережье. Я всегда хотела поехать на пляж. Но моя семья не из тех, что выбираются на пляж на выходные. Может быть, мы бы прогуливались по песку, поедая мороженое. Мама бы спросила меня о школе, а я бы рассказала о книге, которую читаю. Мы бы смеялись над тем, как волны облизывают наши ступни, и она бы обняла меня рукой. Я бы тоже обняла её. При этой мысли я чуть не улыбнулась. Как сильно мне хотелось, чтобы такой была наша жизнь. Тогда я могла бы быть благодарной за внимание и не бояться её.