Марин выглядела такой грустной, и мне хотелось быть достаточно храброй, чтобы поддержать её, как она того заслуживала. Но я сохраняла дистанцию. Я ненавидела этот невидимый барьер между нами. — Мне всегда хотелось чего-то, что длится вечно… Я голодная, уставшая, и умираю от жажды. Наполовину сошла с ума от страха и размышлений. Я закрываю глаза и чувствую, как меня клонит в сон. И в этом состоянии полусна, я слышу песню. Это приводит меня в бешенство. Злость буквально переполняет меня и мне кажется, её хватит на то, чтобы испепелить всё вокруг. Слова звучат как насмешка. Уколы ненависти. Невидимые. Неосязаемые. Обман любой ценой. — Хватит! Но песня продолжается. Неважно как сильно я хочу, чтобы она закончилась. Голос звучит так знакомо. Тук. Пение прекращается. Всё остаётся как прежде. Затем начинаются рыдания. И они никогда, никогда не закончатся. ГЛАВА 10 Прошлое Пять месяцев назад Я уставилась на своё отражение. Специально встала пораньше, чтобы принять душ прежде чем проснётся мама. Я тщательно высушила волосы и приступила к укладке. Даже использовала гель. Пряди были тонкими и сухими, и у меня не получилось сделать то, что я планировала, поэтому я просто уложила волосы. С макияжем я не стала заморачиваться, потому что, какой от него толк? Я накрасила ногти и увлажнила кожу. Я никогда так не заботилась о себе. Хотелось почувствовать себя привлекательной. Хотя бы раз. Но важнее для меня было увидеть то, как меня видят окружающие. Я должна была знать, насколько всё плохо. Я провела языком по губам и заставила себя посмотреть на лицо, которое видела бессчётное количество раз. Я могла бы быть хорошенькой. С волосами всё было в порядке. Они у меня светлые и очень мне идут. Глаза тоже были ничего. Иногда они казались карими, иногда зелёными. Брэдли сказал, что ему нравятся мои глаза, и от этого мне всегда было тепло на душе. Я пыталась сфокусироваться на том, что мне нравится. На том, что привлечёт других людей. Но взгляд наткнулся на рот. На шрамы, которые были напоминанием о том, какой я была раньше. Помню, когда мне было года четыре, не больше, убрав все волосы от лица, мама держала меня за голову, не давая пошевелиться, и вынуждала меня смотреть на ненавистное мне отражение. Я смотрела на неё испуганными глазами. — Посмотри, кто ты на самом деле, Нора! Ты появилась, чтобы наказать меня, и я должна нести это наказание. Но это не означает, что я должна любить то, что испытывает меня. В тот момент я не поняла значения её слов так, как и не понимаю сейчас. Почему она считала меня своим наказанием? Она всегда была холодной и отстраненной по отношению ко мне, но всё стало значительно хуже после того, как Рози вернулась в детский дом. После смерти отца, её ненависть не знала границ. Казалось, что причинять мне страдания стало миссией ее жизни. Ей не хотелось, чтобы я забыла о том, что я нелюбима и нежеланна. И она никогда не отпускала меня от себя. Я часто думала, почему мама не отдала меня в приют, если было очевидно, что ей даже смотреть на меня неприятно. После того, как она осознала, что из-за моего изъяна она не сможет любить меня как полагается родителю. Один раз я осмелилась спросить её, когда почувствовала необычайную храбрость. Порой мне удавалось воспользоваться своей внутренней силой, которая жила где-то в глубине души. Но обычно мне приходилось расплачиваться за последствия. В тот день мама была особенно сурова. Она заперла меня в комнате на несколько часов, пока у неё было чаепитие с друзьями. Они никогда не знали, что я там. Мама не выпускала меня до вечера. Я не ужинала, и много часов даже в туалет не могла сходить. Я проголодалась и устала, и мне просто хотелось знать, почему она держит меня рядом с собой, если итак очевидно, что она ненавидит меня. — Ты могла бы отдать меня, — спокойно сказала я, не отрывая взгляд от пола. Я ждала, когда она ударит меня. Или начнёт высмеивать мою шепелявую речь. Вместо этого она рассмеялась, словно я рассказала ей самую смешную шутку. — Я никогда не избавлюсь от тебя. Бог об этом позаботился. Я продолжала смотреть на себя в зеркало. Шрам был хорошо заметен, но кожа уже не была такой ярко красной, как после операции. Отметина проходила по моей верхней губе прямо до носа. Я выдавила каплю консилера, который ранее купила в аптеке, и нанесла на шрам. я бережно размазала его по шраму. Покачала головой из стороны в сторону и практически улыбнулась. Я стала чуть более заметной. Точнее, я выглядела практически… мило. — Что ты делаешь? Я подпрыгнула. Маленький тюбик консилера со звоном закатился под раковину. Её глаза заметили его и она нахмурилась. Я быстро подняла тюбик и убрала в ящик. — Н-ничего, — пробормотала я, опустив голову, чтобы волосы прикрыли лицо. Мама вошла в ванную и схватила меня за подбородок. — Ты пыталась замазать его, — процедила она. — Думала, ты будешь счастлива, если не будешь видеть его… — начала я, но замолкла, как только её ногти вонзились мне в подбородок. — Не смей думать, что знаешь, о чём я думаю, — рявкнула она ледяным тоном. Затем схватила меня за шею и повернула к раковине. Потом, не говоря ни слова, она наклонила меня вниз; я ударилась головой, от чего всё внутри задрожало. Струя воды ударила мне в лицо. Пальцы матери так тёрли мою кожу, словно она хотела затереть её до костей. Я не плакала. Не кричала. И не сопротивлялась. Не было смысла. Мать всегда побеждала. Только удовлетворившись увиденным, мать выключила воду, и я медленно встала. Не стала снова смотреть в зеркало. Не хотелось видеть позор. Ненависть к себе. Отвращение. — Переоденься, и я отвезу тебя в школу. Мать ушла, и я почувствовала облегчение, когда она закрыла за собой дверь. Я высушила волосы и причесалась, убедившись в том, что смогла прикрыть ту часть лица, которую не хотела никому показывать. Я никогда не чувствовала себя комфортно в своём теле. Моя мать хорошо об этом позаботилась. *** — Ты поела? — я оторвалась от книги, которую читала, когда увидела, что Брэдли стоит надо мной. Мы не разговаривали с того дня, как он нашёл меня в парке с Марин. Парень злился, но делал это очень тихо, что на него не похоже. Обычно, в ярости, Брэдли вел себя громко и эмоционально. Я не думала о том, из-за чего он расстроился. Не расспрашивала его о беспричинной злости насчёт моего времяпровождения с кем-то, кто ему не знаком. Его расстроила смена рутины. Я была его постоянной. Он полагался на меня. Гнев Брэдли — самостоятельное существо. Он жил и дышал, и уничтожал всё вокруг. Обволакивал меня и крепко удерживал. Бывали времена, когда я подчинялась ему, потому что хотела, чтобы он был счастлив. Но порой мне хотелось никого не подпускать. Я хотела чего-то только для себя. Не хотела, чтобы он владел всем, что есть внутри меня. Что было абсолютно справедливо. Потому что я ожидала в ответ от него того же. — Не-а, — мягко ответила я, убирая в файл распечатку поэзии Эмили Дикинсон, которую читала по одному домашнему заданию.