— Делать-то почти ничего: время от времени выделять мне пару-тройку бойцов без комплексов. — У смысли отморозкив? — рассмеялся подполковник. — Такых в части багато. — Они будут сопровождать меня в деловых поездках и делать, что скажу, — продолжил Линник, — тебе за это двадцать тысяч в месяц. — Долла́рив? — Гривен. — Не, не пойдеть, — замотал головою комбат. — Дешево циныш моих солдат. Цэ ж гэрои Майдана! — Тогда сколько? — Сорок! — растопырил собеседник четыре пальца. — И половына упэрэд. Типа прэдоплаты. — Черт с тобой, уговорил, — скривился Линник, и они ударили по рукам. Не откладывая в долгий ящик, Мельничук снял трубку телефона, приказав дежурному направить к нему бойцов Фрица и Гуцула. Те вскоре явились, изобразили перед начальником строевую стойку и прогавкали партийное приветствие. — Слухайтэ мэнэ, хлопци, — начал тот. — Будэтэ сопроводжувать ось цього пана, — кивнул на Линника, — на завдання, колы скажэ. Вин наша людына и дие у интэрэсах батальона. Зрозумило? — Яволь! — рявкнул Фриц, а Гуцул щелкнул каблуками. — Будэ выконано. — На первое задание отправимся завтра, — обратился к солдатам кэривнык. — Я заеду за вами в девять. При себе иметь оружие. — Ясно? — оглядел подчиненных командир. Те молча вытянулись. Когда бойцы, гремя ботинками, вышли, компаньоны распили бутылку «Жан-Жака», которую прихватил с собой Линник. Смакуя разлившееся по организму тепло, Мельничук закурил, и ему в голову пришла чудесная мысль: предложить Линнику поучаствовать в допросе. — Кого будем допрашивать? — заинтересовался кэривнык. — Старого комуняку, — выпустил, как дракон, дым из ноздрей полковник, — вин забыв мого ротного Щура. Пры опэрации у Светлом. И пустился в подробности. По его словам, сутки назад взвод айдаровцев под командованием ротного Щура проводил в этом селе плановую зачистку. После напряженной работы, устав обыскивать хаты с коморами да подвалы, бойцы решили отдохнуть и расслабиться. Заняв здание почты, взвод стал пить там реквизированный самогон, закусывая его салом с медом, а Щур с адъютантом и двумя младшими командирами расположились в доме бывшего председателя колхоза, приказав ему с дочкой накормить всех обедом. Покончив с обедом и бутылем с горилкой, гости деда заперли в хату, а дочку потащили в сарай на сено, где стали насиловать. Та начала кричать и отбиваться. — И цэ, стэрво, замисть того, шоб тыхо сыдить и нэ рыпаться, — наклонился к Линнику Мельничук, — дистало заховану рушныцю, выбыло плэчэм двэри и, забигши у сарай, всадыло два заряды у ротного, шо як раз був на баби. Ну, чи нэ гад?! — долбанул по столу кулаком комбат, грязно выругавшись. — Гад, — согласился Линник. — Хлопци зразу ж його скрутылы, — продолжил подполковник, — зробылы у хати обшук и знайшлы партийный квиток. Оказався комунист, сука. Так шо тэпэр будьмо його допытувать на прэдмэт звъязку с сэпаратыстамы. — Мудрое решение, — согласился Линник. — Все они одного поля ягоды. Нетрезвые, но полные решимости соратники, покинув кабинет, отправились в комендатуру, где содержались арестованные. Бывший сельсовет каратели приспособили под свои нужды. На крышу водрузили флаг с трезубцем, в помещениях разместили караул, оружейку и склад с конфискатом, а в подвале под зданием содержали арестантов. Комбата с гостем встретил комендант с псевдонимом Шнырь, назначенный из числа сотников, в прошлом охранник Тернопольского СИЗО, и для начала провел их в свой кабинет, обставленный реквизированной мебелью и украшенный портретом Бандеры. — Докладай, як в тэбэ дила, — уселся в кресло командир, кивнув Линнику на соседнее. — Усэ гаразд, панэ пидполковнык, — отрапортовал Шнырь. — Сэло пид контролем, продовжуемо його зачистку, унызу шисть заарэштованных «колорадив». Это презрительное наименование повстанцев возникло на Майдане, но утвердилось среди «освободителей», часто использовалось в их лексиконе. — А чому шисть? — взглянул снизу вверх на Шныря Мельничук. — Позовчора було дэвъять. — Тры двынулы кони, — осклабился комендант. — На допытах по отий инструкции, яку мы приминяемо. — Дай йи сюды, — потребовал комбат, комендант метнулся к стоящему у окна сейфу, извлек оттуда карманного формата брошюру и протянул начальнику. — На, ознайомься, — вручил тот ее Линнику. — Тоби будэ цикаво. Сподвижник открыл залапанную пальцами картонную обложку и стал читать. В брошюрке перечислялось 135 разновидностей пыток и казней, от которых стыла кровь в жилах. — Что это? — пролистав пособие из начала в конец, спросил Линник. — Инструкция Центрального проводу УПА 43-го року про способы допыту, — выпустил вверх несколько колец дыма подполковник. — Дае гарни рэзультаты. — Откуда? — Надрукувалы полякы у газэти Na Rubiezy, а мы пэрэпэчаталы. — Сильная вещь, — одобрил кэривнык. — В нашем святом деле. За время службы в СБУ, особенно в последние годы, Линник поднаторел в различного рода допросах. Но здесь было совсем иное. От книжечки веяло ужасом и средневековьем. Миновав длинный коридор и несколько коротких рукавов, все трое остановились в тупике, перед глухой дверью. По знаку Шныря стоящий там часовой громыхнув засовом, открыл ее, и начальство стало спускаться в подвал по узкой лестнице. Внизу гостей встретили еще два стража, доложившие, что в тюрьме порядок. — Гаразд, — бросил комендант, и они прошли в одно из помещений. Это было подобие караулки, со столом, сейфом, ружейной пирамидой и нарами у стены. В углу в ржавый умывальник из крана капала вода. С потолка лился мертвенный свет из запыленного плафона. — Так, давай сюды комуняку, шо вбыв ротного, — приказал коменданту Мельничук, усевшись за стол, и радушно показал Линнику на стул рядом. — Сполнять! — прогундел Штырь подчиненным, и их шаги, удаляясь, глухо отдавались в бетонном помещении. Через несколько минут они втащили в караулку закованного в наручники пожилого, лет шестидесяти, мужчину с распухшим лицом и бурыми пятнами на штанах и разорванной рубахе. По знаку коменданта его шмякнули на поставленный в центре караулки табурет, а охранники, заложив руки за спину и расставив ноги, встали сзади. — Ты за що стэрво вбыв гэроя Майдана? — по-волчьи блеснув глазами, задал первый вопрос комбат. И подался вперед. — Видповидай! Швыдко! — Он не герой, а насильник и бандит, — пожевав разбитыми губами, прохрипел старик. И добавил, с трудом подняв голову: — И ты тоже. — Так, — налился краской подполковник. — Пытання другэ. Хто щэ у сэли комуняки? — Я один, — тряхнул седым чубом старик. — Других не знаю. — Освижить йому памъять, — процедил начальник. Охранники заработали кулаками. Звуки ударов смешались с хрипом избиваемого и сопением исполнителей. А когда сбитый с табурета арестант свалился на пол, каратели стали пинать его ногами. — Досыть! — подал команду Мельничук, и старика снова посадили на табурет. — Повторюю запытання, — скривил подполковник рот. — Видповидай, бо роздилую як бог чэрэпаху. Старик молча качался на табурете, сплевывал изо рта кровь и тяжело дышал, с ненавистью глядя на комбата. — Ну що ж, — выждал паузу тот, а потом достал «инструкцию», пробежал глазами начало и приказал Шнырю: — Пункт пэрший. Тот просеменил к сейфу, открыл его, извлек оттуда молоток с длинным шиферным гвоздем, аккуратно прикрыл сейф и вернулся к истязаемому. Подручные схватили его за плечи и голову. Старик попытался вырваться, задергался. Шнырь, оскалив зубы, приладил острие на седой макушке и нанес первый удар. Воздух содрогнулся от крика. На пятом или шестом взмахе молотка полный нечеловеческой муки крик пресекся, жертва задергала ногами, издала последний хрип и обмякла. — Кончився сучий потрох, — утерев окровавленной рукой лоб, с сожалением буркнул комендант. Мельничук недовольно крякнул и перевел взгляд на Линника. — Ну, як тоби? — Впечатляет, — сглотнул тот. — Только быстро подох, собака. На следующее утро, заехав за выделенными ему бойцами, Винник провел с ними инструктаж: — Значить так, хлопцы, отправимся в село Чмыровку к бывшему председателю колхоза. После развала СССР он приватизировал в свою пользу ферму со свинарником. Должен делиться в пользу батальону. Вскоре машина кэривныка пылила в нужном направлении по шляху. Операция прошла успешно. Сначала местный аграрий заартачился было и попытался качать права, но, когда Фриц с Гуцулом по приказу Линника отходили его прикладами, а затем под вопли семьи потащили на расстрел, взмолился и подписал все бумаги. Нацгвардейцам Линник пояснил, что это договоры на поставки им продуктов. Таким же образом кэривнык захватил в районе две частные пасеки и зарыбленный пруд, а затем решил навестить село Запорожское. Там он задумал присмотреть угодья для расширения своего хозяйства. В Запорожское вместе с подручными приехал утром, по первому холодку, и для начала навестил сильраду. Та оказалась закрытой. — Эй, бабо, а дэ ваш голова! — заорал Гуцул, увидев гнавшую по улице корову женщину. — Дэ-дэ, збиг, — недоверчиво косясь на людей с оружием, ответила она. — А вы хто будэтэ? — Мы, гражданка, из Старобельска, по служебным делам, — подошел к женщине ближе Линник. — Тоди можэтэ пройды до сэклэтаря, вин жэвэ он у тий хати, що пид яворамы, — ткнула хворостиной в дальний конец улицы. — Так, за мной, — оглянулся Линник на спутников, и они пошли вперед.