Первым его побуждением было позвонить из ближайшей телефонной будки Филиппу. Поделиться неожиданным открытием. Посоветоваться. Однако ближайший автомат оказался без трубки, следующий, в двух кварталах от первого, со сломанным диском. А когда, наконец, нашел исправный аппарат и стал набирать нужный номер, на последней цифре палец, словно уколовшись, непроизвольно дернулся и отпустил диск. По спине пробежали мурашки, когда до сознания дошло, какую он чуть было не сотворил глупость. Весь день он не знал, куда себя деть, время будто остановилось. Ко всему еще была суббота. Глядя незрячими глазами в книжку, он лихорадочно перебирал в памяти события последних дней: как первый раз пришел на сеанс УВЧ и увидел Изольду, как прибежал, боясь опоздать, на последний, шестой сеанс и как потом пошел провожать Изольду. Допустим, ее пациентом он оказался случайно. А вот дальше?.. Действительно ли она оступилась, когда они пробирались почти вслепую по льдистым колдобинам к ее дому или это было хорошо разыгранным притворством, хитрой уловкой, благодаря которой Изольда смогла затащить Валентина к себе, а дальше все произошло как бы само собой… Но для чего все это ей понадобилось? Кому он, Валентин, оказался так нужен, чтобы красивая женщина по чьей-то чужой воле затащила его к себе в постель и отдалась со страстью, которую ну никак невозможно разыграть нарочно. Хотя в этом мире нет ничего невозможного, в кино разыгрывают иной раз такое… Самое скверное то, что он, кажется, сам потерял голову… Да нет, не кажется, а так и есть. И даже сейчас, когда ему открылось, кто такая Изольда, при воспоминании о счастливых, безмятежных часах, которые он провел в ее доме, сладостно — больно щемит в груди, и так хочется верить… Хочется верить, что Изольда тоже всерьез влюбилась, пусть неожиданно для себя самой и ее хозяев, которым она вынуждена служить. В конце концов, природа создала женщину не для того, чтобы убивать… Судьба, словно в насмешку, приоткрыла ему ворота в рай и перед самым носом снова захлопнула их. «Господи, за что? — стонал он в душе. — В чем моя вина? В чем?..» И кровь стучала в висках, когда он вспоминал, как совсем недавно целовал нежные отзывчивые губы с трепещущим между ними кончиком языка… Теперь он понимал Андрея. Перед такой женщиной ни один мужчина не сможет устоять. Закрутив мужику голову, Изольда добилась своего. Ей ничего не стоило проникнуть к нему домой, — дверь, естественно, он сам ей открыл, — и, улучив удобный момент, она его хладнокровно застрелила. Письмо она могла оставить на столе и платочек обронить уже после того, как дело было сделано… Беременность — чистая лажа… Какое-то время он твердил как заклинание: «Все, конец!.. Конец, конец, конец!..» И вдруг подумал: а если ему все померещилось? Мало ли кто как одет. Мало ли похожих друг на друга людей. К тому же он сам не видал ту женщину в подъезде. Не видел и ее фотографии. Может, и правда померещилось, что Изольда похожа на «Дину»? Хорош бы он был, если б стукнул утром Филиппу… Еще ладно, что во время остановился и повесил трубку. Во всяком случае, полной ясности нет, верно? «Ну нет, конечно…» Может, сделать вид, что ничего не случилось? Иметь ввиду, но не показывать виду, так? «Пожалуй, так…» Значит, вечером он позвонит Изольде как ни в чем не бывало. И придет к ней. Пусть это будет их последняя встреча. Последняя ночь. С его «Клеопатрой». И уж потом он ей скажет все, что думает. Но тут новая страшная мысль пронзила мозг: если Изольда убила Андрея по чьему-то велению, значит она… Валентин даже мысленно не мог выговорить это слово. И опять, в который раз, спохватился: «Ведь померещилось, померещилось!.. Чуть было опять не прилепил клеймо. Отрекся от любимой женщины, за одну ночь с которой готов — да, вот именно, готов! — отдать жизнь. Чего стоит после этого твоя жизнь?». «Что ж это я! — вдруг ужаснулся Валентин. — Почему я ей не верю? Ведь я люблю ее!» До конца так до конца, все равно без Изольды не будет жизни. Надо благодарить судьбу за каждый час, за каждую минуту, проведенные вместе. Да можно ли притворно, понарошку так радоваться каждой встрече, понарошку быть такой необузданно-страстной, такой ненасытно-ласковой? И сейчас поди ждет… Ждет, как бы не так! Она же велела приходить только завтра! А прежде он должен позвонить. Но он не может ждать до завтрашнего вечера — это ж целая вечность. Он просто не доживет до завтра… …Валентин долго метался по крошечному пятачку между кроватями, столом и дверью и не знал, куда себя деть, на что решиться. Ему не хватало жизненного пространства, свежего воздуха, холодного рассудка, бесчувственного сердца и еще много чего другого, что помогает в таких случаях. Потом, уже в сумерках, догадался пойти на улицу. Но и там показалось тесно, а воздух отдавал бензиново-фенольным привкусом. На Посадской улице он сел в автобус и вскоре очутился на окраине города. За кольцевой автомобильной дорогой начиналась лесопарковая зона. Валентин дошел до ближайшего магазина, купил чекушку и плавленый сырок и углубился по утоптанной тропинке в сосновый лес. Шел он размашистым шагом и вскоре очутился возле огороженного дощатым забором коллективного сада. Здесь он остановился, свинтил с чекушки пробку и сделал несколько больших глотков. Водка почему-то сильно отдавала плесенью. Держа чекушку в руке, Валентин еще немного прошел по тропинке вдоль забора, через силу прикончил содержимое чекушки, швырнул ее в снег и вдруг ощутил в себе решимость переступить через наложенный Изольдой запрет. «Дело такое: будем наглеть, — подумал он и уточнил: — Будем наглеть до конца!» Однако напрасно давил он на кнопку звонка, который раз за разом послушно проигрывая мелодию «Турецкого марша», напрасно в паузах напрягал слух, пытаясь уловить за дверью какой-нибудь живой звук — так и не дождался. Это было очень странно, потому что, проходя через двор, Валентин видел свет в окне Изольдиной комнаты. Потом, сидя на голубой скамеечке с выломанной спинкой, возле подъезда дома напротив, он долго смотрел на ее окно, не замечая никаких признаков жизни за портьерами с золотыми подсолнухами… Валентин смотрел на эти ставшие уже почти родными подсолнухи на нежно-изумрудном фоне, столько раз виденные изнутри комнаты (только вчера вечером задергивал их своими руками), смотрел, в глубине души боясь, как бы не промелькнула по ним быстрая тень: хотелось верить, что Изольды нет дома, а свет она, уходя второпях, просто позабыла выключить… Но вот в темном проеме кухонного окна засветился под самым потолком желтый прямоугольник окошечка, выходившего на кухню из ванной комнаты. Засветился, а немного погодя погас… Снова подниматься на пятый этаж Валентин не стал. Водочные пары испарились, а вместе с ними испарилась решимость наглеть до конца. 26. Сыщик поневоле В телефонной трубке еще не отгудел первый протяжный сигнал, а на другом конце провода уже возник до боли знакомый, по-кошачьи ласковый и уютный Изольдин голос: — Я слушаю! — Привет! — дрогнувшим голосом отозвался Валентин. А в ответ знакомый ликующий вопль: — Валька, беги скорей, а то умру! Не переводя дыхания взбежал по лестнице, с шумом ворвался в прихожую, увидел висевшую на плечиках бежевую Изольдину дубленку, а в следующее мгновение сияющее лицо самой Изольды в проеме кухонной двери. И замер, оцепенел. Изольда бросилась ему на шею и стала жадно покрывать его лицо поцелуями. — Валька, Валька, чудо ты мое, мучитель мой!.. — Я вчера приходил к тебе, — сказал Валентин, раздеваясь и вешая свой пуховик рядом с дубленкой. — Звонил, звонил… — В дверь? — В дверь. — Неужели ни одного исправного автомата не нашлось? А на вахте у вас телефон отключили за неуплату? — Я случайно возле твоего дома оказался, — не моргнув глазом соврал Валентин. — Гляжу: в окошке свет… А ты, значит, дома была? Изольда взяла его за руки и с укором посмотрела в глаза: — Не делай больше так. Не надо. Я ведь не знала, что это ты звонишь. — Спросила бы. — Я вечером даже не подхожу к двери. С некоторых пор стала ужасной трусихой. Ну все, мой руки и — за стол. Сегодня угощу тебя пельменями! Войдя в ванную комнату, он запер дверь изнутри на защелку. Затем пустил воду и, раскрыв дверки туалетного шкафчика и заглянул внутрь. На полочках стояли шеренги разноцветных флаконов и баночек, куски мыла в красочных обертках, бритвенный станочек «Сенсор», раскрытая упаковка презервативов, раскрытая упаковка прокладок с крылышками. Еще он увидел резиновую клизму, рулончик лейкопластыря, пузыречек йода, вату, бинт, водный термометр. Однако ни пистолетом, ни патронами, ни просто порохом здесь не пахло. — Валюш, ты скоро? — крикнула Изольда из кухни. — Пельмени уже сварились! — Иду! Ничего ужасного не случилось: флаконы не посыпались из шкафчика, содержимое их не разлилось лужей на полу, и прокладки с крылышками и презервативами не плюхнулись в эту лужу. Наскоро сполоснув руки, Валентин вышел из ванной комнаты на кухню, уселся за стол перед тарелкой дымящихся пельменей и какое-то время разглядывал их с преувеличенным вниманием. — Валька, что с тобой? — спросила Изольда, запуская пальцы в его шевелюру. Запрокинув ему голову, посмотрела в глаза. — Привидение, что ли, увидел? — Да нет, — сказал он. — Просто кое-что вспомнилось. — Плохое? Он кивнул. — Очень плохое? — Хуже не бывает. — Давно случилось? — Месяца два назад. — Уже легче: мы с тобой тогда еще не знали друг друга. — Нет. — Немного погодя расскажешь, ладно? Он опять кивнул и только сейчас увидел на столе запотевшую бутылку водки «Абсолют». — Распоряжайся, — сказала Изольда и чмокнула его в губы. — Не думай сейчас о плохом. Главное, у нас с тобой все хорошо. Господи, как я тебя люблю!.. Водка была превосходная, а пельмени и вообще. Ум отъешь. Выше всяких похвал. Вот только аппетита не было. Сухо было во рту. — Сама стряпала? — спросил Валентин. — Интересно, как ты догадался? — Между прочим, без особого труда: я давно понял, что ты классная стряпуха. Это твое хобби, да? Изольда скептически сморщила нос: