38. Миронов Допрос происходил в одном из пустующих кабинетов уголовки, где Филипп запер Миронова час назад. Держался опер спокойно, однако чувствовалось, что нервы у него натянуты. — Как это все понимать? — спросил он. — Сейчас разберемся, — Брянцев по-хозяйски расположился за одним из столов у окна и жестом пригласил Миронова присаживаться за другой стол, напротив. — У меня к вам несколько вопросов. — Несколько вопросов? И для этого надо было меня запирать? А это как называется? — он ткнул пальцем в телефонную розетку. — Телефон-то зачем унесли? — Вот тут уж я не при чем, — сказал Брянцев. Насчет телефона он и впрямь распоряжений не отдавал, так как предполагал, что Филипп препроводит Миронова в камеру, где, как известно, проблемы телефона не существует. — Давно знакомы с Савиной? — спросил Брянцев после того, как отношения были выяснены. Миронов наморщил брови. — Простите, тут нет ошибки? Я не знаю никакой Савиной. — На днях она подъехала за вами на улицу Посадскую на синем «Форде»… — Но это была не Савина, — сильно покраснев, проговорил Миронов. — Тогда кто же? — спросил Брянцев. — Гела… Моя… женщина. — Давно вы с ней встречаетесь? — С декабря прошлого года. — При каких обстоятельствах познакомились? Первую встречу с Гелой Олег помнил очень хорошо: — Вечером шестнадцатого декабря я вышел из здания милиции и направился в сторону автобусной остановки. Незнакомая женщина окликнула меня из машины и попросила помочь избавиться от пассажира, который начал к ней приставать. Это был рослый амбал лет двадцати трех. Я велел ему выйти из машины. Он нехотя подчинился. — И что было дальше? — Гела, поблагодарив меня, спросила, в какую мне сторону. Я вообще-то направлялся в общежитие, но… Короче говоря, вечер мы провели вместе. — Как ее полное имя? — Гелия. Гелия Алексеевна Пономарева. — Вы часто бываете у нее дома? — Довольно часто. — И она тоже бывает у вас в общежитии? На лице Олега отразилось сложное чувство. Казалось, вопрос следователя застиг его врасплох. — Н-нет… То есть один раз была… — Вчера? — Сейчас у нее гостит мать, и поэтому мы не могли… — Ваша подруга интересовалась делом Орлинкова? Лицо Миронова сделалось совсем пунцовым. Сцепленные пальцы были сжаты до побеления суставов. Брянцев следил за выражением его расстроенного лица, всматривался в лихорадочно блестевшие глаза и не торопил. — Да, проявляла… Но я и сам ничего не знал. — И пытались выведать подробности у Карташова? — Да. Но он тоже ничего не знал. — А когда Лазутин якобы случайно проговорился, вы тут же побежали звонить подруге. — Мне хотелось лишний раз увидеться с Гелой и, конечно, успокоить ее, потому что… Как я понял из ее слов, следствие проявило к ней интерес в связи с ее давними отношениями с Орлинковым… — Вы что, в самом деле не знали, что Савина до последнего времени работала у Орлинкова личным секретарем? — Савина — может быть… Вы хотите сказать, что Гела.? Брянцев кивнул: — Именно это я и хотел сказать. Потому что Савина — ее настоящая фамилия, — сказал Брянцев. Миронов схватился за голову: — Боже мой!.. — Мать Савиной не выезжала на этих днях из Торска, — добавил Брянцев. Миронов смотрел на следователя, но, казалось, думал о каких-то посторонних вещах. — Это значит, что квартира Савиной была свободна, — размеренным тоном продолжал Брянцев. — Тем не менее Савина пришла в общежитие, и вам пришлось просить Карташова исчезнуть на несколько часов… Миронов вздрогнул и с тоской поглядел в окно. — Что вы хотите сказать? — дрожащим голосом спросил он. — Что Савиной для чего-то понадобилось провести этот вечер именно в общежитии. Миронов подавленно молчал. — Сколько времени продолжалось свидание? — спросил Брянцев. — Часа три. — За это время Савина куда-нибудь выходила из комнаты? — Нет, никуда. — А в туалет? Олег покраснел. — Ну да, конечно… — Сколько раз? — Я не считал. Допустим, раза два. — Через сколько минут возвращалась? — Ну… минут через пять, Может, через шесть. Или через четыре, я не смотрел на часы. — Но не через полчаса? — Ну что вы! Нет, конечно! Брянцев поднялся из-за стола и стал расхаживать по кабинету. «Спокойно, спокойно!» — говорил он себе, морщась от начинавшей пульсировать у виска мигреневой боли. Он по опыту знал, что не следует паниковать раньше времени и всякий раз вспоминал в таких случаях слегка отредактированное им изречение бессмертного Швейка: надо надеяться даже тогда, когда, казалось бы, уже и не на что надеяться. Вот это «казалось бы» и оставляло ту малую толику надежды, которая включала второе дыхание, заставляя некое серое вещество под черепной коробкой шевелиться живее, а там вскоре и всегда нежданно-негаданно приходила счастливая, на удивление простая мысль. Или, также нежданно-негаданно, случалось то, что называют простым везением, счастливой случайностью. Кстати сказать, Брянцева в прокуратуре считали везунчиком, да, впрочем, и сам он верил в свое везение и часто рассчитывал на него в минуты отчаяния, когда, казалось бы, не оставалось никаких шансов, никакой возможности убедительно доказать совершенно очевидную для него самого вину подследственного. И сейчас он тоже в глубине души верил, в глубине души расчитывал на тот самый случай. Глупый и счастливый, который верой и правдой служит, как правило, профессионалам высокого класса. …Сделав последний круг, он опять сел за стол и, вперив в Олега суровый пронизывающий взгляд, продолжил допрос: — Что было на Савиной, когда она пришла к вам в общежитие?