— Ваше право, — сказал Брянцев и обратился к Савиной: — Вам необходимо прочитать и подписать протокол. — Я ничего не буду подписывать!.. — Савина упрямо поджала губы. В этот момент в коридоре послышались спорые приближающиеся шаги. Брянцев внутренне подобрался в ожидании. Дверь широко и шумно распахнулась, в следственный кабинет вошел Филипп. Его глаза светились торжеством. Надо же, как вжился в роль, подумалось Брянцеву. В руке у Филиппа был газетный сверток, который он осторожно положил на стол перед следователем. — Где нашли? — спросил тот, пытаясь унять волнение и изобразить на лице полагающуюся по сценарию радость, потрогал сверток пальцем, однако не спешил его разворачивать. — По известному адресу, — ответил Филипп и выразительно посмотрел на Савину. Брови следователя поползли кверху, на лице отразилась крайняя степень удивления, потому что опер грубо отошел от сценария. Ни в коем случае нельзя было называть конкретное место обнаружения пистолета, которое неизвестно следствию, но, вполне возможно, хорошо известно подследственной. Согласно сценарию, в газетном свертке должна была находиться подходившая под размеры пистолета деревяжка, и расчет следователя строился на том, чтобы с помощью такой простейшей уловки заставить Савину выдать себя, если, конечно, она знает, где находится пистолет, из которого были застрелены Орлинковы. А что она знает — Брянцев в этом не сомневался. Он посмотрел на Филиппа с укором и чуть заметно покачивал головой. — В гитаре под потолком, — добавил к сказанному Филипп. — Вот протокол изъятия, в присутствии дежурного следователя, двоих оперативников и понятых, все как полагается… — Что?!. — Брянцев схватил сверток и ощутил в руке тяжесть металла. Еще не веря услышанному и собственным ощущениям, он с лихорадочной поспешностью стал разворачивать газету и в тот же самый момент боковым зрением увидел, как Савина без единого звука, как в немом кино, скувырнулась с табурета на пол. Адвокат бросился к ней, вгляделся в ее лицо с выкаченными глазами, искаженное гримасой страха и боли, затем стал щупать пульс. Обернувшись к Брянцеву, который завладел другой рукой Савиной, отрывисто бросил: — Быстрее врача! Брянцев поискал глазами Филиппа, однако тот уже выскочил из кабинета. Лишь один человек продолжал неподвижно сидеть на своем месте. Олег Миронов. Обхватив руками плечи, он смотрел на распростертую на полу подругу неподвижным затравленным взглядом, и на лице его не было ни кровинки. В ожидании врача Брянцев извлек из газетного кокона полиэтиленовый пакет с небольшим браунингом. — Вам непременно надо было разыгрывать этот жестокий спектакль? — адвокат смотрел на Брянцева с горечью и осуждением. Что тот мог сказать в ответ? Что для него и самого появление на столе орудия убийства явилось полной неожиданностью? Да и, в конце концов, не было у него сейчас желания оправдываться перед кем бы то ни было в своих действиях. Что сделано, то сделано. Поэтому он ограничился лишь короткой утешительной репликой: — Нервы. От этого не умирают. * * * — Та-ак… Теперь это называется «шаги за сценой»? — вкрадчиво-угрожающим тоном протянул Брянцев, когда они с Филиппом вышли на улицу, и в тяжелых металлических дверях за их спинами смачно клацнули замочные задвижки. — Втихаря, значит, перехватил у меня главную роль? — Ну, вроде как… — скромно потупился Филипп. — Понесся, ничего не сказал… — Боялся сглазу, — улыбнулся Филипп. — Это ж все было на эмоциональном уровне, как ты сам любишь выражаться. Когда Савина сказала, что гитару давно не брали в руки и что на ней много пыли, меня будто током дернуло: я ж видел как Игорь двигал гитару, никакой пыли сверху не летело. Я еще удивился: телевизор весь в пыли, на кухне такой бардак, а на антресолях, где гитара, чисто как в аптеке! Значит, кто-то зачем-то ее совсем недавно брал в руки. Кто-то из них двоих. Миронов говорит, что не брал. Савина подтвердила, что у гитары нет двух струн. Значит, если она брала гитару в руки, то наверное не для того, чтобы играть на ней… Но в общем-то не спроси ты у Олега про гитару, и я бы не допер… В прищуренных глазах Брянцева, за стеклами очков, плясали искорки добродушной иронии. — Не было бы в кузнице гвоздя — подкова бы отпала, подкова бы отпала — лошадь бы захромала, лошадь бы захромала — командира б убили… Везунчики мы с тобой, а? Я вот что думаю: не пропустить ли нам по рюмочке после такого стресса? — Надо, — согласился Филипп. — И давай больше сегодня не будем говорить о делах. — Давай не будем. Они завернули за угол в ближайший гастроном, загрузили кейсы, сели на трамвай и в восьмом часу вечера с деловым видом вошли в безлюдное в этот час здание прокуратуры, поднялись на четвертый этаж к Брянцеву в кабинет, вырубили телефон и после первой рюмки, зажевав водку пластиком безвкусной датской ветчины, Филипп спросил: — Как ты думаешь, у Савиной были какие-нибудь личные мотивы для убийства Орлинкова или она только исполнила хорошо оплаченный заказ? — Боюсь, мы этого никогда не узнаем, — сказал Брянцев. — Можно только предполагать, что двигал ею не только меркантильный интерес, Тут и родственная или почти родственная связь ее с Иконниковым, и, возможно, не последнюю роль сыграли определенные наклонности ее характера, которые особенно проявились после первого убийства. Тебе не кажется, что эти два убийства, при всей внешней схожести приемов, очень сильно отличаются по уровню профессионализма исполнителя? Словно совершены они были разными людьми… Ты вот этот окорок попробуй, изготовленный в Полевском… — Да, пожалуй, — оценил Филипп продукт местного производства. — Ты хочешь сказать, что и тут свинина, и тут свинина?.. — Вот именно: и эту коптили, и эту коптили, а на вкус — небо и земля. — Ты меня расстроил, — признался Филипп. — Я-то думал… — …Что был один убийца, личность которого мы установили, и, таким образом, оба убийства можно считать раскрытыми? — А на самом деле не так? Брянцев ткнул пальцем в бутылку: — Наливай. И успокойся: оба убийства совершила Савина. Только в первом случае она действовала под руководством опытного наставника-самородка и, надо думать, у нее на подхвате была пара тройка помощников. План операции был хорошо продуман, сама операция тщательно подготовлена. Я тебе уже говорил, что если бы все ограничилось убийством Орлинкова, а Савина во всем слушалась бы своего мудрого наставника, вину ее, скорее всего, было бы невозможно доказать. То есть пулю в стене ты обнаружил бы, а пистолет к этому времени уже был бы превращен в горку металлической стружки. Убежден, что наставник строго-настрого наказал Савиной вернуть ему по завершении операции орудие убийства. Она ослушалась, оставила пистолет у себя. Уж не знаю, как объяснила она свое непослушание наставнику. — Могла сказать, что неожиданные обстоятельства вынудили ее избавиться от пистолета; дескать, утопила в пруду, — предположил Филипп. — И так могла сказать, — покивал Брянцев. — Но наверняка не упомянула о пуле, которая осталась в стене. Полагаю, что и с Мироновым она познакомилась по собственной инициативе и сама же устроила его подселение к Карташову. Ну и, конечно, убийство Орлинковой: думаю, что Иконников не дал бы на него согласия, потому что убивать Орлинкову объективно не было необходимости. А что у Савиной не выдержали нервы — это мотив субъективный. — Но и после второго убийства она оставила у себя пистолет, — сказал Филипп. — Вот чего я не могу понять. — Что ты хочешь от начинающей и к тому же излишне самоуверенной убийцы! — А ведь талантлива, стерва! Прямо артистка. — И такой талант мы с тобой губим на корню! — Мне кажется, это единственное для нас оправдание — что на корню, а не в расцвете. Но я не спешил бы с похоронами. Наверное Иконников уже принимает меры по спасению своей воспитанницы. Это теперь просто делается. — Не успеет, — сказал Брянцев. — Ты уже знаешь, как его можно обезвредить? Брянцев покачал головой. — Иконниковым займутся другие. — Другие? А мы?.. А ты? — Про тебя не знаю, а я… Вот доведем дело Савиной до суда, и я поеду в Красноисетск. — Ты так решил? — Почему я? Такие вопросы решает вышестоящее начальство. — Брянцев показал глазами на бутылку. — Наливай, и больше ни слова о грустном! В самом деле, надо расслабиться! Расскажи какой-нибудь анекдот. — Вот: приходит домой муж и говорит жене: «Мне сейчас рассказали про нового жильца, будто он уже успел переспать со всеми женщинами в нашем доме, и только одна прогнала его взашей». При этом пытливо смотрит жене в глаза. Ну, жена поморгала, поморгала и говорит: «А, это та дурочка из семнадцатой квартиры!..» Жиденько посмеялись. Выпили еще по рюмочке. — Послушай, — сказал Филипп. — Вот ты считаешь, что Савина после убийства Орлинкова отбилась что называется от рук Иконникова и стала действовать самостоятельно. Не сходится: познакомиться с Мироновым ей помог Жуков, он же взял на себя вахтершу, когда Савиной понадобилось незаметно пройти через вестибюль общежития… — Она могла использовать его втемную, — высказал Брянцев предположение. Разбор операции возобновился… 42. Happy end — Господи, как я рада! Иди же быстрее!.. Телефонная трубка плясала в руке. Валентин не без труда повесил ее на крючок и неверными шагами, словно его силой толкали вперед, двинулся к дому Изольды. Уже поднимаясь по лестнице, решил пока сделать вид, будто ничего не случилось. Уж потом, потом… Миновав третий этаж, он остановился на лестничной площадке у раскрытого окна, приложил руку к груди и попытался уговорить бешено стучавшее в грудную клетку сердце: «Все в порядке, я успокаиваюсь. Пульс входит в норму. Я уже спокоен. Я совершенно спокоен…» Вроде и впрямь немного успокоился, но стоило подняться на несколько ступенек вверх, как сердце опять забарабанило по ребрам. Знакомая дверь распахнулась как от порыва ветра.