– Никак генеральное наступление? – нервозно спросил кто-то. Все они очень боялись ночного нападения. Марсель видел матросов, суетящихся на палубах канонерок. Их силуэты подсвечивались пламенем топок паровых котлов. Он не понимал, что именно происходит, кроме самого факта столпотворения. Что-то все-таки случилось. Глаза Марселя начали обшаривать воду, методично двигаясь взад-вперед от ближнего берега к дальнему. Его поиски начинались от канонерок и охватывали темное пространство вниз по течению. Продолжая глядеть на воду, он снял винтовку и поместил под левую руку. – Я ухлопаю пруссака! – пообещал себе Марсель. Возбуждение заглушило в нем страх. У него участился пульс. То же возбуждение протрезвило его. Взгляд караульного двигался быстро и методично. Черт! Ничего, кроме этой темени! Он вновь посмотрел в сторону канонерок. На палубах зажгли фонари. Матросы продолжали лихорадочно трудиться. Караульные увидел шлюп, отделившийся от цепи канонерок. Длинные весла были похожи на тонкие крылья. Гребцы разворачивали лодку в нужном направлении. Раздался пронзительный свисток, опять сменившийся криками. Холодная черная речная вода перехлестывала через передний край плота. Мусса неутомимо греб, отталкиваясь веслом, погружая и поднимая его, погружая и поднимая. Поль на другой стороне делал то же самое. Плот несся вперед, слегка покачиваясь от совместных усилий ребят. Таких приключений у них еще не было. Вот только шум позади все портил, нагоняя страху. За спиной разворачивалась настоящая чертовщина; казалось, весь Париж просыпался, чтобы пуститься за ними в погоню. Мусса не хотел думать о том, в какой переплет они попали, не хотел представлять выражение отцовского лица, когда ополченцы приволокут их в шато. «Мы не должны попасть им в руки!» – решил он и выкинул из головы все мысли вообще. Сейчас не время для раздумий, сейчас вообще не время для чего-либо, кроме улепетывания на плоту, одновременно вызывавшего ликование и страх. От возбуждения у Муссы горело все тело, ум был сосредоточен на ритме движения. Нечего вертеть головой по сторонам. Надо смотреть только вперед, по течению. Мусса старался держать плот на середине реки, не желая испытывать судьбу и подходить слишком близко к тому или иному берегу. Там могут оказаться пешие солдаты, высматривающие нарушителей спокойствия, а то и всадники. Неподалеку на самой середине реки был остров. Нужно плыть туда. Загребай, поднимай, загребай, поднимай. Мальчишки гребли на пределе сил. Марсель осматривал реку по воображаемым квадратам, перемещая взгляд и давая глазам приспособиться. Все его чувства были обострены. Ему отчаянно хотелось курить, однако он не смел отвести взгляд от воды. «Где же эти мерзавцы?» – думал он. Марсель вертел в руках винтовку, задаваясь вопросом: сумеет ли его оружие выстрелить, как надо, когда потребуется стрелять? Порой случались трагические осечки, и пуля вылетала не из ствола, а с обратной стороны, прямо в лицо стрелявшему. Эх, ему бы новенькую винтовку Шасспо, а не эту старую tabatière[41][Французская казнозарядная винтовка Табатье.]. И вдруг он увидел какое-то движение на воде, отчего замер. Что там? Просто волна? Бревно? Марсель до боли напряг глаза, силясь разглядеть. Потом потер их, но было слишком темно. С места, откуда он смотрел, вода казалась полной разных фокусов. Куда ни глянь, вроде что-то есть, а присмотришься – ничего. И вот опять! Там что-то двигалось! – Эй! – крикнул Марсель, ни к кому не обращаясь. Он вскинул винтовку, приложил к плечу, наклонился и уперся локтями в стену парапета. Нашел место, куда целиться, поморгал, очищая глаза от последствий сигаретного дыма и алкоголя. У него зашевелились волосы на затылке. Марсель нажал на спусковой крючок. Пуля нырнула в воду рядом с плотом. Ребята слышали звук, но поначалу не поняли и лишь мгновение спустя сообразили, что это винтовочный выстрел. – Мусса, они по нам стреляют! – прохрипел Поль, которому от страха так сдавило горло, что он едва шевелил языком. Осознание того, что по ним стреляют, погнало страх по всему телу. Теперь Полю сдавило не только горло, но и грудь, почти лишив возможности дышать. – Греби быстрее! – ответил Мусса. – Мы должны выскользнуть из досягаемости их винтовок! – Нет, давай им скажем… Поль не успел договорить. Марсель перезарядил винтовку и выстрелил снова. Вторая пуля ударила еще ближе. Ее звук заставил Поля содрогнуться. Он понял, что их безопасное приключение неожиданно сделалось смертельно опасным. Теперь солдаты и сзади, и сверху решили найти и уничтожить пассажиров маленького плота. «Они не знают, что мы всего-навсего десятилетние мальчишки, – подумал Поль. – Они не знают, что мы никакие не пруссаки». У него бешено заколотилось сердце. Он закрыл глаза и почувствовал, что мочится прямо в штаны. Никто не знает, что мы просто решили пошутить. – Заткнись и греби! – прошипел Мусса. Плот быстро помчался дальше. Теперь от скорости зависела жизнь их обоих. Впереди слабо просматривались очертания речного острова. Далеко за спиной, у городской стены, слышались «чух-чух» паровой машины. Одна из канонерок была готова отплыть в погоню. А на стене, на расстоянии мили в обе стороны, тревога только нарастала, хотя ясности по-прежнему не было. Гасли фонари, караульные спешили на свои посты. На бастионах солдаты перекликались друг с другом. В темноту летели слова приказов. Сонный и полупьяный гарнизон поднимался по тревоге. Учений с солдатами не проводили, и потому лишь немногие знали, как надо действовать. Большинство ограничивалось тем, что в полупаническом состоянии добегало до края стены и всматривалось в темноту, стараясь разглядеть невидимого врага. – Что случилось? – недоуменно спрашивали друг друга солдаты. Ответа не знал никто, однако все понимали: что-то происходит. Дула винтовок шарили в темноте, и сотни глаз напрягались, стараясь что-нибудь различить. Неподалеку от Марселя на бастион прибежали еще двое караульных. Услышав первый выстрел, они захотели узнать, что происходит. – Там, внизу! – крикнул им Марсель. – Где? – спросил один. – Я ни черта не вижу! Марсель и сам стрелял не по конкретной цели, а по предполагаемой, руководствуясь своим подозрением, зато местонахождение своего подозрения он знал четко и указал: – Вон там! Теперь видишь? Посередине! Его уверенный тон разрушил все сомнения других. Караульные прицелились в указанном направлении и тоже выстрелили. Перезарядив винтовки, дали второй залп. Потом остановились и прислушались – не последует ли ответный огонь. – Ты что-нибудь видишь? – поинтересовались они у Марселя. Марсель покачал головой. Проклятые винтовки, которые им выдали! Из таких и по воде не очень-то выстрелишь, а тем более по тому, что по ней плывет. А внизу показался нос шлюпа. Гребцы налегали на весла. Лодка быстро скользила по течению, гонясь за неведомым противником. – Не стрелять! – рявкнул со шлюпа боцман, и в этот момент раздались новые выстрелы, заглушив его слова; дождавшись, пока смолкнут звуки, он задрал голову и опять прокричал: – Не стрелять! Шлюп на воде! Мы преследуем нарушителей! Перестаньте палить! Боцман вслушивался, однако ответа не получил и покачал головой, с отвращением подумав о глупых необученных новобранцах, дорвавшихся до стрельбы. – Сушить весла, – приказал он, – иначе нас изрешетят свои же! Матросов не понадобилось уговаривать. Они проворно вытащили весла из воды. Первый залп Марселя и его товарищей оказался для Муссы и Поля последней каплей. Вокруг них в воду шлепались пули. Если оставаться на плоту, в них обязательно попадут. Эта мысль пришла им одновременно. Прыгать! Отбросив весла, мальчишки прыгнули в воду одновременно со вторым залпом, грянувшим с бастионов. От пули, угодившей в плот, полетели щепки, одна из которых царапнула Поля по щеке, когда он скатывался за борт. Мусса почувствовал, как что-то яростно дернуло его за рубашку. Через мгновение он оказался в черной холодной воде. Звуки их прыжка в воду поглотил разноголосый гвалт, доносящийся сзади. Силы обороны города напоминали потревоженный улей. На канонерках стучали паровые машины. На парапетах кричали караульные. К этому добавлялись хлопки выстрелов. От недавней ночной тишины не осталось и следа. Когда стрельба прекратилась, матросы шлюпа вновь взялись за весла. Заработали их мускулистые руки, и лодка понеслась вниз по течению. Боцман скрючился на носу, держась как можно ближе к днищу и рассчитывая, что легкая боковая броня убережет его от вражеского огня. Он держал в руке пистолет и водил глазами в темноте, готовый к неожиданностям. Никто ничего так и не увидел и никто не знал, что именно они высматривают. На корме сидел стрелок, держа оружие наготове. Позади отчалила первая канонерка. Две другие уже находились под парами, готовясь включиться в погоню. Шлюп значительно их опережал, скользя в темноте. В течение долгого времени он оставался единственным охотником на воде. На берегу, возле Булонь-Бийанкура, по мягкому дерну к реке спешили всадники, привлеченные шумом на стене. В форте Исси вспыхнул яркий электрический свет. Но форт находился слишком далеко, и эта иллюминация была совершенно бесполезной. В течение двух последующих часов силы обороны республики на юго-западной окраине Парижа находились в состоянии полной боевой готовности. На стенах собралось семьсот солдат, включая четырнадцать артиллерийских расчетов и команду, обслуживающую митральезу. Десятки стволов винтовок Шасспо были наведены на реку. Люди всматривались в темноту, и каждого солдата так и подмывало выстрелить по проклятым пруссакам. Шлюп прошел мимо островов близ Булонь-Бийанкура, затем развернулся и двинулся вверх, идя вдоль другого берега и тщательно обследуя водную гладь. В одном месте он прошел в нескольких метрах от маленького плота, который был пуст, если не считать мотка веревки. Плот никто не заметил, и он продолжал двигаться по течению. Спустя два часа после первых выстрелов на стене наконец-то появился майор, командующий караульными. – Господин майор, в город пытались прорваться не менее трех лодок с пруссаками, – доложил Марсель. – Я их ясно видел. Они специально зачернили лица. Должно быть, у них имелась взрывчатка. Наверняка собирались подорвать ворота для более крупного наступления! – Так он и было, господин майор, – вторили Марселю сослуживцы. – Когда мы начали по ним стрелять, мерзавцы сразу же убрались. А в полукилометре от караульных те самые мерзавцы выбрались на остров посередине реки. Они невероятно устали и были жутко напуганы. Они залегли в низком густом кустарнике, росшем вдоль берега. Они видели, как мимо пронесся шлюп, а затем пропыхтели канонерки. Матросы с одной канонерки высадились на остров и бродили в непосредственной близости от мальчишек, но осматривали преимущественно верхние ветви деревьев. Мусса и Поль прильнули к земле, утыкаясь подбородками во влажную глину и изо всех сил стараясь, чтобы их не увидели. Больше часа над рекой слышались перекличка матросов с канонерок и голоса всадников на берегу. Это был самый большой переполох, который когда-либо видел Мусса. По его мнению, все это будет продолжаться еще часа два. Это время ребята провели на острове, боясь пошевелиться. Они промокли, промерзли до костей и дрожали не переставая. – Ты никак поранился? – спросил Мусса, когда страх немного отпустил обоих. – Пустяки. Щеку оцарапало, – ответил Поль, которому еще никогда не было так паршиво, как в эту ночь, страх продолжал таиться где-то рядом. – Зато я намочил в штаны. А ты как? – Нормально. – Мусса помолчал и решил, что признается, но только Полю. – Я тоже намочил. – Понятно. Глупая была затея. Мусса кивнул. События развернулись совсем не так, как он ожидал. – Я тоже так думаю. Стуча зубами, они смотрели на реку. Мимо проплыла канонерка, подняв небольшую волну, которая достигла их рук. Покинуть остров ребята решились лишь за час до рассвета. Ни одна ночь еще не тянулась так долго, как эта. Когда вокруг стало потише, они достали ножи, срезали ветки и прикрылись ими от холода. Те грели плохо, но приятно было размять затекшие тела. Постепенно защитники города угомонились. Канонерки вернулись к причалу у городской стены. Конные патрули уехали, и на берегу стало тихо. Решив, что теперь можно покинуть остров, мальчишки скользнули в воду, переплыли реку и вернулись в шато. Небо над головой начинало светлеть. К их великой радости, дом по-прежнему спал. Мусса и Поль опять забрались на дерево и через окно влезли к себе в комнату. После долгой, казавшейся бесконечной ночи в комнате было тепло, уютно и безопасно. Никогда еще их так не радовало, что они дома. Вид обоих оставлял желать лучшего. Лица были исцарапаны кустами, а на щеке Поля, по которой чиркнула щепка, запеклась кровь. Оба слишком устали, чтобы придумывать убедительную историю, но утром им сразу же придется напрячь все свое воображение. – Взгляни-ка! – воскликнул Мусса, когда они раздевались. Он снял рубашку и показал Полю. В верхней части правого рукава была аккуратная дырка, и еще одна оказалась с левой стороны груди. В тот самый момент, когда он нырял с плота, пуля справа налево прошла сквозь рубашку. Выпучив глаза, оба смотрели на дырки. Мусса вновь себя оглядел, желая убедиться, что на теле нет никаких дырок и других следов. Он заметил, что пуля задела угол его амулета, чиркнув по кожаному мешочку. Мальчишки устало плюхнулись в кровати. Поль заснул мгновенно, едва донеся голову до подушки. Мусса, накрывшись теплым одеялом, сжимал в руке амулет. Он провел пальцем по кромке и ощутил поврежденное место. «Мне опять повезло», – подумал он. Мать говорила ему, что амулет дарует защиту. Он привычно верил ей, но по-настоящему поверил только сейчас. Он закрыл глаза, стиснул амулет и увидел, как прыгает с плота, а вокруг свистят пули. «Амулет спас мне жизнь», – подумал Мусса. Утомление сморило и его, и он провалился в сон. А за окном кукарекали петухи, вставало солнце, и Парижу снова ничто не угрожало. Глава 10 Как и предсказывал Анри, Элизабет все-таки вылезла из своего затворничества. Она зверски проголодалась и тяготилась настроением, в котором находилась, хотя и не могла с ним справиться. Слезы закончились. Она умела быть очень практичной. Элизабет понимала: нужно искать какие-то альтернативы, а в темных закоулках ее меланхолии таковых не было. Нужно наконец-то посмотреть реальности в лицо. Жюль находился в тюрьме и тем самым причинял ей больше неприятностей, чем на свободе. Если ему не суждено стать маршалом, он хотя бы не должен быть преступником. Нужно всячески способствовать его освобождению, а затем перестраивать собственную жизнь. «Жизнь нас обоих», – мысленно поправляла она себя, правда, без особой убежденности. Однако комнату покидала уже совсем другая Элизабет. Яркий холст их будущего, еще недавно такого славного, покрылся мрачными красками скандала и позора. Что бы ни случилось с Жюлем, она прекрасно понимала: ее сказка умерла. Крушение надежд потушило искру в глазах Элизабет и сделало ее походку более тяжелой. Она испытывала горестное разочарование, не получая сочувствия и понимания у Анри и Серены. Элизабет ожидала сострадания и слез, проливаемых совместно; словом, она чего-то ожидала. Вместо этого оба вели себя бесчувственно и жестоко. Элизабет предали и оставили одну. В шато вызвали парикмахера и маникюршу для приведения в порядок ее волос и ногтей, что позволило Элизабет вновь появляться в салонах подруг. В одном ей посчастливилось встретить знакомую, не слышавшую об аресте Жюля – хвала небесам! – или, по крайней мере, не намекавшую, что знает об этом. Женщина легкомысленно болтала о нынешних развлечениях, порожденных войной. Она рассказала Элизабет, что с безопасного расстояния наблюдала за сражением близ Баньё и восторженно рукоплескала французским войскам, решившим испытать прочность прусского кольца, а затем со стоном и презрением смотрела, как французы отступают, хотя и очень красиво. – Честное слово, дорогая Элизабет, это был грандиозный спектакль у городских ворот. Как ты могла его пропустить? Элизабет слушала вполуха. Настало время, когда она должна увидеться с Жюлем. Это ужасало ее, но другого выбора не было. Если она собирается добиваться его освобождения, нужно самой оценить его положение и понять, чем и как она сможет повлиять на офицеров Императорской гвардии. Анри устроил ей свидание с мужем. На подъезде к мрачному фасаду Военной школы у Элизабет испортилось настроение, затем воспарило, когда она шла под двору, превращенному в тюрьму под открытым небом. Ей понадобилось сделать над собой усилие, чтобы держать голову высоко поднятой и смотреть перед собой. По обе стороны прохода тянулись проволочные клетки арестантов. Здесь воняло немытыми телами, испражнениями и похотью. Элизабет чувствовала, как арестованные раздевают ее глазами, слышала их непристойные приглашения и гнусные предложения. Но ее угнетал не этот грубый разврат – с ним-то она как раз ожидала столкнуться. Внутри Элизабет все сжималось при мысли, что кто-нибудь может подумать о ее родстве с кем-то из арестантов. Она упрямо смотрела перед собой, шла быстрым шагом и мысленно твердила: если ей суждено прийти сюда еще раз, Анри обязан будет найти другой вход. Немного успокаивало то, что ей хотя бы не придется видеть мужа среди этого скопища проволочных клеток. Слава Всевышнему, Анри об этом позаботился! Первоначально Жюля тоже держали во дворе, но стараниями брата перевели внутрь здания. Теперь он помещался в тесной комнатке, где не было ничего, кроме койки и ночного горшка. Анри привез Жюлю книги, и те были сложены в стопку рядом с койкой. Условия все равно оставались жалкими, но Жюль считал, что его положение существенно улучшилось. Здесь было легче поддерживать в себе чувство собственного достоинства, жестоко попираемого все минувшие недели. Увидев жену, Жюль удивился. Солдат, сопровождавший Элизабет, с усмешкой посмотрел на полковника и ушел, оставив супругов вдвоем. Анри позаботился и об этом. Жюль вскочил с койки и поспешил к жене, на мгновение почти забыв о воинской сдержанности и отстраненности. Радость в его глазах была искренней, но Элизабет заметила, что во взгляде чего-то недостает. Ад, через который прошел Жюль, погасил яростное пламя в его глазах. «Это призрак прежнего Жюля», – подумала она. Сама Элизабет улыбалась холодно и натянуто, держалась напряженно. Она подставила щеку для поцелуя и отодвинулась, когда муж попытался ее обнять. Он смущенно попятился: – Элизабет! Ты не рада меня видеть? Я думал, ты обрадуешься. Актриса в ней куда-то исчезла. Элизабет не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы выдержать обман. – Как можно радоваться этому? – Она взмахнула рукой и оглядела комнатку. – Прости, Жюль, но разве кто-то может чувствовать себя нормально здесь? Это так ужасно! – Элизабет, комнату я не выбирал, – с оттенком грусти произнес Жюль. – Это так здорово – увидеть тебя и убедиться, что тебе ничего не грозит! Я думал, ты не придешь. Элизабет присела на койку. Вранье по мелочам удалось ей и здесь. – Жюль, я была очень занята, – сказала она. – Театры превратили в госпитали, и там любая пара рук не лишняя. Я помогала. – Конечно, ты правильно поступила, – кивнул он. – Ты всегда была такой самоотверженной.