Из всей семьи де Врис в ту ночь крепко спала только Элизабет. Она не поехала в суд. Это было попросту неуместно, да и незачем. Она заключила сделку с епископом. Свою роль она сыграла, остальное – не более чем спектакль. Элизабет отыскала нужные епископу документы. Она уже раскладывала бумаги на столе, когда в кабинет Анри неожиданно вошла Серена. Элизабет обмерла от страха, однако успела прикрыть ворованные документы другими бумагами, придумав причину, почему она здесь. Ей без труда удалось вынести похищенное. Нотариус сделал свою часть работы, епископ – свою. Судьи были правильно подобраны и получили указания. Епископ действовал эффективно. Жаль, конечно, что нельзя ничего рассказать остальным или хотя бы Полю. Она посоветовала сыну не волноваться, но тот отмахнулся. И этот жуткий взгляд, который она с недавних пор стала замечать у Поля. Сын отдалился и не хотел с ней говорить. Все время он проводил с Муссой, а если и говорил со взрослыми, то с Анри и Сереной, с Гасконом, но не с ней. Наверное, у него сейчас такой период. Ничего, пройдет. Потом она наладит отношения с сыном. Все в их жизни наладится, когда закончится история с судом. Утреннее заседание суда назначили на девять часов. Но уже к семи во дворе стали собираться толпы горожан. Людей заметно прибавилось. Газетные отчеты о суде подлили масла в огонь. Некоторые всю ночь провели возле Отель-де-Виля, где в предрассветные часы был достигнут нелегкий компромисс. Было объявлено о проведении выборов и о том, что главари мятежников не подвергнутся репрессиям. Угрозу гражданской войны удалось отодвинуть. Арестованного привели в зал суда на полчаса раньше. Из боковой двери появились его защитники и обвинитель. Всех их срочно вызвали сюда курьерами, явившимися к ним на дом. В зале было пусто, если не считать Жюля и судейских чиновников. Неожиданно в зал вошли судьи и заняли свои места. Жюль терялся в догадках. Наверняка даже Анри не поставили в известность. Ясно было одно: судьи решили не дожидаться зрителей. Обвинитель стал возражать, но судья шикнул на него, велел Жюлю встать, затем произнес всего два слова: – Non coupable[47][Невиновен (фр.).]. Жюль выслушал это с каким-то отупелым облегчением. Все произошло слишком быстро, без речей и объяснений. Его долгие кошмары стремительно завершились. Он закрыл глаза. Возмущенный обвинитель снова вскочил на ноги, однако судьи уже покидали зал. Толпа во дворе почувствовала: внутри происходит что-то странное. Несколько человек вошли в зал. Новость распространилась со скоростью лесного пожара, вызвав оторопь и недоверие. Эти люди пришли сюда, жаждая крови, а им отказали в зрелище. Они рассчитывали разогнать утреннюю скуку залпами расстрельной команды. Все сведущие люди сразу поняли: только взятки и царящая в городе коррупция могли способствовать такому решению суда. Анри с ребятами подъезжали к Военной школе, когда из ее ворот показался Жюль в сопровождении охраны, пробивавшей дорогу сквозь исходящую злобой толпу. Из кареты Поль сразу заметил посреди толпы отца. Похоже, впечатления вчерашнего дня дали ему больше, чем он думал. Увидев настроение людей, он мгновенно понял, в чем дело. – Его отпускают! – радостно закричал Поль. Он выскочил из кареты и, не слушая приказов графа вернуться, бросился в толпу, пробился сквозь лес рук и ног и оказался рядом с отцом. – Мы едем домой! – воскликнул Поль, и в его словах утверждение смешалось с вопросом. – Да, – коротко кивнул полковник. – Мы едем домой. Эти слова Жюль произнес бесцветным голосом. Глаза у него были потухшими, а настроение отнюдь не ликующим. Радость от встречи с Полем не могла перевесить невероятной грусти, охватившей его. У себя в камере он долгими ночными часами думал о чувствах, какие будет испытывать, выйдя на свободу. Он совсем не так представлял себе этот момент. Не было ни гордости, ни радости освобождения. Все это заглушила ненависть толпы. Он чувствовал себя обманутым и опустошенным. Обратно к карете Поль шел рядом с отцом. Выкрики становились все отвратительнее. – Déserteur! Traître! Allez au diable![48][Дезертир! Предатель! Убирайся к черту! (фр.)] Толпа превращалась в неуправляемый сброд. Расталкивая друг друга, озверевшие люди тянулись к форме Жюля. Кто-то сорвал с плеча эполет. Это вывело полковника из отупения. Не раздумывая, он ударил мужчину, и у того хрустнула челюсть. Мужчина рухнул на землю. Его тут же окружили, возмущаясь жестокостью полковника. Чувствуя нарастающую тревогу за безопасность Поля, Жюль взял его за руку и начал проталкиваться к карете, таща сына за собой. – Быстрее! – в отчаянии крикнул Анри, видя, как ситуация быстро выходит из-под контроля. Жюль втолкнул сына в экипаж и запрыгнул сам. Анри хлестнул лошадей. Толпа, сгущавшаяся вокруг них, мешала ехать. Карета раскачивалась. Охранники исчезли, предоставив освобожденному самому разбираться с возмущенным народом. – Все было подстроено! – крикнул кто-то. – Граф де Врис подкупил судей! À bas la noblesse! À bas le gouvernement! Vive la Commune![49][Долой знать! Долой правительство! Да здравствует Коммуна! (фр.)] – ревела толпа. Лошади, которыми правил граф, испуганно заржали. В карету полетели камни. Один до крови разбил полковнику лоб. Поль и Мусса в страхе прижались к полу. Чьи-то решительные руки цеплялись за стенки кареты, намереваясь ее опрокинуть. Анри безжалостно хлестал лошадей, понукая двигаться. Увидев, что двое пытаются схватиться за упряжь, он хлестнул и по ним. Оба упали. И карета наконец выехала с площади. Когда беснующаяся толпа осталась позади, Жюль глянул вниз убедиться, что мальчики не пострадали, затем на свои руки и с удивлением увидел, что они дрожат. Такого с ним никогда не случалось ни в Африке, ни в Италии, ни перед глумящимся Делеклюзом. В висках стучало. Карета быстро катилась по парижским улицам. Жюль смотрел прямо перед собой, ежась от холодного ноябрьского дня. Вокруг был совсем не тот Париж, который он покидал, отправляясь на войну. Город и полковник не узнавали друг друга. Глава 12 Чрево Парижа начинало сводить от голодных судорог. Прошел ноябрь, и в городе не стало молока. Большие стада овец и коров, еще недавно пасшиеся в Булонском лесу и на Елисейских Полях, были забиты на мясо и съедены. Частный скот был конфискован. Исчезли ослы и мулы. Число собак заметно сократилось, а в витринах мясных лавок висели кошачьи тушки, украшенные цветной бумагой и снабженные объявлениями, приглашавшими внутрь за изысканным мясом «кроликов сточных канав». Сливочное масло и сыр отошли в область прекрасных воспоминаний. За один франк в день мужчины отправлялись на нейтральную полосу между французскими и прусскими позициями, где, рискуя получить пулю, выкапывали овощи и корнеплоды, набивали ими мешки и торопились вернуться обратно. В прудах Люксембургского сада выловили и съели всех золотых рыбок. Женщины ночами простаивали в очередях за продуктами, и эти очереди растягивались на кварталы. Только в вине по-прежнему не ощущалось недостатка, и оно оставалось дешевым, а потому большинство горожан – исключение составляли лишь богатые – ложились спать пьяными и голодными. Как-то воскресным утром, отправившись бродить по Парижу, Поль с Муссой увидели толпу, собравшуюся вокруг лотка торговца на площади у Отель-де-Виля. Торговец был в поношенной куртке, один его глаз закрывала повязка. Перед ним стояли штабеля деревянных клеток, полных красноглазых крыс. Грызуны как безумные метались по клеткам, отчаянно стремясь выбраться, кусали сородичей и грызли решетки длинными острыми зубами. Крысы были жирные, бурого цвета, с розовыми ушками, лапками и хвостами. На тротуаре рядом с клетками лежал бульдог. Время от времени пес приоткрывал глаз, косясь на крыс или зевак. Все остальное время он лежал, словно изваяние. – Что вы делаете с крысами? – спросил Мусса. – Ем, – угрюмо ответил торговец. – Зачем? – удивился Поль. – Затем, что голоден, naturellement[50][Естественно, само собой (фр.).], – пожал плечами мужчина. Представить такую степень голода Муссе не хватало воображения. – Это почему вы так оголодали? Торговец посмотрел на сытые лица и добротную одежду ребят. Его подмывало шугануть их от лотка. Но что возьмешь с глупых мальчишек? К тому же они ничуть не угрожали торговле. – Потому что родился в этой адской дыре, – ответил он. В этот момент к лотку подошла женщина. Щуплая, с землистым лицом. За подол цеплялись двое малолетних детей. Некоторое время она рассматривала обитателей клеток. Крысы продолжали свои потасовки, жадно смотрели на волю или бегали кругами. Женщина вздрогнула и плотнее закуталась в шаль. Она не могла решиться и даже отошла, но, пройдя несколько шагов, остановилась и повернула обратно. На измученном лице застыло отчаяние. Снова постояв возле клеток, она подняла костлявую руку и указала на одну из крыс. Торговец с помощью палки перегнал выбранную крысу через дверцу в клетку поменьше. Бульдог пробудился от дремы и послушно сел, готовый исполнить работу. Торговец приоткрыл дверцу в маленькой клетке, а саму клетку наклонил в сторону ожидавшего пса. Крыса завертелась и попыталась сбежать, но карабкаться вверх она умела скверно. Торговец тряхнул клетку. Крыса заскользила, отчаянно стараясь уцепиться коготками за днище клетки, и наконец выпала перед носом бульдога. Мощные челюсти пса поймали ее на лету, не дав упасть на землю. Быстрым движением бульдог подбросил крысу в воздух, поймал за голову и хорошенько тряхнул. Крыса внезапно обмякла, ей перекусили шею, и теперь она покачивалась в бульдожьей пасти. Услужливый пес положил мертвую крысу к ногам хозяина и со скучающим видом улегся снова. Торговец нагнулся, поднял крысу за хвост, завернул в кусок газеты и протянул женщине. Та заплатила ему два франка и ушла. Поль был потрясен. – Получается, люди еще и платят вам, чтобы есть крыс? Торговец фыркнул, дивясь его незнанию обыденных вещей. – Да, маленький господин. Я и тебе готов заплатить, если у тебя хватит духу и смелости наловить крыс и принести мне. Я дам тебе по пятьдесят сантимов за штуку. – Пятьдесят сантимов? Выходит, на крысах легко заработать, – усмехнулся Поль. – Гаскон в конюшне постоянно ловит крыс. Гаскон ловил крыс, расставляя горшки с глюкозой. Привлеченные сладким, грызуны забирались туда и оказывались в ловушке. Потом он их топил, а тушки бросал за дровяным сараем, где они становились добычей окрестных кошек. Иногда Мусса помогал, стреляя крыс из рогатки. Не сказать, чтобы ему особо нравились крысы, но и страха они у него не вызывали. Мозг Муссы лихорадочно работал, обдумывая перспективу стать крысиным магнатом. – Я знаю место, где их можно наловить больше, – сказал он Полю. – Гораздо больше. – Где? – Это место показала мне сестра Годрик, сама того не зная. Мусса хорошо изучил мрачные старинные каменные подземелья собора Сен-Поль. Под склепом, где были похоронены епископы прошлого, находился подвал, а ниже – еще один, построенный несколько веков назад из цельных каменных глыб, доставлявшихся из подземных городских каменоломен. После отхожего места сестра Годрик нашла Муссе новое чистилище, которое понравилось ей даже больше. Теперь за каждое прегрешение она вручала ему метлу и тряпку и отправляла вниз, в темноту. Когда монахиня не совала нос с проверками или когда Мусса уставал от работы, то коротал время, исследуя подземелье. Здесь стояли ящики, полные старых книг в кожаных переплетах. Их страницы побурели от времени и сделались ломкими. В книгах были картинки, изображавшие людей с рогами и животных с человеческими головами. В одной книге Мусса наткнулся на рисунки мужчин и женщин, наверное, святых, поскольку над головами у них были нимбы. Все они принимали ужасную, мученическую смерть. Их пронзали мечами и копьями, топили, четвертовали, обезглавливали и подвешивали вниз головой. Потрясенный иллюстрациями, Мусса листал страницы, думая, до чего же тяжко быть святым. У стен стояли старые картины, связанные по несколько штук и покрытые вековой пылью. Мусса разрезал веревки, чтобы посмотреть картины, и пришел в ужас. Живописные полотна, потрескавшиеся от времени, изображали горгулий и громадных крылатых чудовищ, на спинах которых сидели люди в доспехах. В целом эти картины понравились ему больше, чем портреты кардиналов и епископов, висящие в соборе. Однажды Мусса обнаружил каменную лестницу, ведущую вниз. Вход почти целиком закрывала выцветшая шерстяная шпалера, висевшая на стене. Мусса наткнулся на лестницу случайно, благодаря метле. Он взял с уступа в стене фонарь и осторожно стал спускаться. Внутри у него покалывало и бурлило. Фонарь Мусса держал в поднятой руке, а голову наклонил, боясь лишь одного: наткнуться на колонию пауков. Когда эти твари не промышляли в отхожем месте, то прятались здесь, поджидая, не спустится ли кто вниз. К величайшему облегчению Муссы, он не встретил ни одного паука. Не было даже старой паутины. Наверное, для них тут было слишком темно и сыро. Мусса прошел один лестничный марш, затем другой, третий. Внизу он уткнулся в тяжелую, грубо сколоченную дубовую дверь. Мусса попытался ее открыть – дверь не поддавалась. Он поставил фонарь и со всей силы приналег на дверь. Наконец его усилия были вознаграждены. Заскрипели ржавые железные петли, которые давно никто не смазывал. Приоткрыв дверь, Мусса остановился и прислушался. Из щели доносился слабый звук, напоминавший шелест. Мусса просунул в щель фонарь и заглянул сам. Вдаль уходил широкий коридор. Фонарь освещал лишь ближнее пространство, а дальше все тонуло в темноте. Стены здесь были сделаны из грубого камня. Пол покрывали груды земли и мусора. И среди этих груд земли и мусора свет отражался в сотнях маленьких глазок. Оказалось, пара таких глазок вместе с тушкой стоила пятьдесят сантимов. Великолепные охотничьи угодья. Прежде чем принять решение и отправиться на охоту, Мусса стал рассказывать Полю о подземелье. – Я не хочу бродить впотьмах, – перебил его заметно нервничавший Поль; Мусса в это время собирал все необходимое для охоты. – Я хочу видеть то, чем занимаюсь. Так мы поймаем больше крыс. Уловил ли Мусса страх в его голосе? Знал ли двоюродный брат, что Поль боится темноты? Наверное, нет, поскольку Мусса, заподозрив подобные вещи, всегда говорил о них напрямую, а не злорадствовал втихаря. Поль и не догадывался, какой страх перед пауками коренится в душе Муссы, поскольку Мусса в своих слабостях никогда не признавался. Поль считал его абсолютно бесстрашным. – А мы и не будем бродить впотьмах, – сказал Мусса. – Мы возьмем с собой фонарь. Поль не разделял уверенности двоюродного брата. Он вообще редко бывал уверенным в чем-либо. Но если Мусса не приукрашивает и подземелье действительно кишит крысами, тогда… Задача виделась Полю довольно легкой. Появилась перспектива к вечеру получить очень неплохие деньги. Ребята взяли с собой раствор глюкозы, ловчие жестяные банки и мешки из рогожи для добычи. Мусса захватил рогатку и мешочек с камнями. – Это на случай, если ловушки окажутся переполненными. Братья вошли в церковь через одну из боковых дверей. Никто не обратил на них внимания. Они поспешили по коридорам к подвалу. Всю эту территорию Мусса знал как свои пять пальцев. Мальчишки стали спускаться по каменной лестнице, пока не оказались в помещении со шпалерой. Сердце Поля забилось быстрее. Может, теперь у него и живот сведет или что-то в этом роде? Но пока обещание Муссы сбывалось: в туннеле не было пруссаков или, того хуже, французских караульных, готовых стрелять не раздумывая. Поль решил идти дальше. Нырнув под шпалеру, братья двинулись вниз по лестнице, проходя марш за маршем. Мусса шел первым. С каждым шагом становилось холоднее. В воздухе добавлялось сырости. Казалось, влага – это многовековой плач стен. Камни были гладкими и скользкими на ощупь, а шаги ребят – почти бесшумными. Наконец они уперлись в старую дверь. – Навалимся вместе, – шепнул Мусса. В замкнутом пространстве его голос показался Полю громким. Поль отложил фонарь и мешок и вместе с Муссой надавил плечом на дверь. Та со скрипом приоткрылась. Ребята шагнули через щель в темноту, и сразу их шеи почувствовали неподвижный, заплесневелый, холодный воздух. Поль прикрыл за ними дверь, но не до конца. Он боялся, что наружный засов непонятным образом опустится и навсегда запрет их в подземной тюрьме, наполненной дьяволами и ужасом. – Ну вот, – произнес Мусса и приподнял фонарь, тускло осветивший таинственное пространство, населенное тенями и крысами. – Они никуда не делись. Поль видел крыс повсюду; их красные глазки светились среди хлама, с любопытством следя за нарушителями крысиного спокойствия. Крысы торопились убраться за границы света. А убравшись, оставались ждать. Ребята прошли дальше, расставляя ловушки. Движения помогали; казалось, шум и звук голосов удерживают демонов тьмы. Чтобы освободить руки, фонарь поставили на уступ в стене. Поль разгребал мусор и ставил жестянки, куда Мусса наливал глюкозу. Закончив, оба оглядели расставленные ловушки и остались довольны. – Думаю, через пару часов ловушки будут полнехоньки. Попадется не меньше сотни, – сказал Мусса, оглядываясь по сторонам; у дальней стены помещение сужалось, превращаясь в коридор. – Интересно, что там дальше? Поль и сейчас не разделял его любопытства. – Не знаю. Я лучше здесь подожду. – Здесь ждать нельзя. Пока ты глазеешь на крыс, они не полезут в ловушки. Не надо им мешать. – Тогда можно подняться наверх. Мусса ответил ему своим хорошо отрепетированным тоном, от которого Поль всегда ощущал себя беспомощным малышом: – Если хочешь, поднимайся. Я отправляюсь на разведку. Поль беззвучно застонал. Вот всегда так. Мусса предлагал какую-нибудь идею, Поль возражал. Мусса спорил, и Поль ему уступал. Когда все закачивалось, Мусса задним числом признавал, что затея была дурацкой. Его идеи не становились лучше, и все повторялось раз за разом. Темнота пугала Поля меньше, чем слова неодобрения, брошенные Муссой, хотя двоюродный брат никогда открыто не насмехался над ним. Этого и не требовалось, ибо Поль всегда торопился согласиться. Естественно, Поль и сейчас чувствовал, как его решимость гаснет вместе с возражениями. Он мысленно отругал себя за соглашательство и сказал: – Ладно, я пойду с тобой. Мусса держал фонарь над головой. Они двинулись по темному коридору. Первые шаги были осторожными. Довольно высокий сводчатый потолок позволял идти в полный рост, однако темнота вызывала желание пригнуться, словно что-то могло выскочить из сумрака и ударить по голове. Они шли в полной тишине, поеживаясь от холода. Их чувства были обострены до предела. Оба старались не поднимать ни малейшего шума, хотя безлюдные туннели не требовали тишины.