Можешь издеваться надо мной, священник, но не над моим сыном! Мусса сидел на стуле, беспокойно поглядывая на епископа. Стул был большой и мягкий. Мусса почти терялся в нем и даже подался вперед, чтобы не утонуть между спинкой и сиденьем. Мысли неслись в сотнях разных направлений. Он испытывал страх, однако не знал, чего именно боится. Пока епископ лишь смотрел на него и молча пил бренди. «Совсем как дядя Жюль, только больше», – подумал Мусса. Интересно, сколько же веса в этом человеке? Наверное, килограммов сто двадцать будет. Следом явилась другая мысль: что было бы, вздумай епископ сесть верхом на лошадь? Тут бы лошади и конец настал. Воображение нарисовало ему картину: раздавленная лошадь валяется на земле, разметав в стороны сломанные ноги. Мусса даже отвернулся, чтобы епископ не увидел улыбку, появившуюся в уголках губ. Незачем епископу видеть его улыбку. Еще примет за ухмылку. Муссе сейчас было не до ухмылок, но как тут сохранишь серьезное лицо, когда в голову лезут такие мысли? Затем он снова подумал о сестре Годрик, амулете и этом дне, полном неприятностей, и улыбка погасла сама собой. Мусса не знал, что будет дальше и какие слова надо сказать епископу. Он вообще не знал, как в таких случаях себя вести. Хорошо еще вспомнил и поцеловал епископский перстень. Может, все-таки заговорить и попробовать объяснить, как все было, или молча ждать и принять наказание? Взгляд Муссы странствовал по комнате. Дворец у епископа был большим и невероятно роскошным. В комнате, где они находились, Мусса насчитал шесть дверей. Интересно, епископ никогда не ошибается дверью? И что вообще находится за каждой из них? Подняв глаза к потолку, он увидел несколько маленьких картин, но все они были на скучные религиозные сюжеты. Как это художнику удалось рисовать их вверх тормашками и такие маленькие? Чтобы разглядеть изображенное, Муссе пришлось самому вывернуть голову. Он вспомнил картины в подвале собора Сен-Поль, где были изображены мучения святых. Мысли снова вернулись к предстоящему наказанию. Может, это епископы так мучили святых? И чем епископ собирается его наказывать? Ни паддла, ни розги Мусса не увидел. Но розга наверняка есть и, скорее всего, из чистого золота. Около камина лежала кочерга, густо покрытая сажей. Никакой епископ не притронется к такой кочерге. Мусса украдкой взглянул на епископа и покраснел, увидев, что тот смотрит на него. – Иди сюда, дитя мое, – ласковым голосом произнес Мюрат. – Я много думал над твоими ошибками. Они не настолько серьезны, чтобы мы не смогли вместе их исправить. Подойди и сядь рядом со мной. Приехав во дворец, Серена взбежала по каменным ступеням парадного крыльца. Она не представляла, куда идти и где может находиться ее сын. Толкнув массивные деревянные двери, она попала в просторный холл с мраморным полом, бюстами на пьедесталах и лестницей, ведущей на второй этаж. Из холла в обе стороны расходились широкие коридоры. Ей навстречу спешил какой-то священник. – Подскажите, как мне попасть к епископу, – сухо сказала она. Священник раздраженно посмотрел на нее. – Очень сомневаюсь, мадам, что монсеньор нынче принимает, – ответил он. – Можете узнать у его домоправительницы. – Тогда проводите меня к ней. Священник повел ее на второй этаж, где Серена увидела домоправительницу, разговаривавшую с кучером епископа. Отпустив его, женщина выслушала требование странной посетительницы и покачала головой. – Это невозможно, мадам, – непреклонным тоном заявила домоправительница. – Его преосвященства сейчас даже нет во дворце. Приходите на следующей неделе. Скажем, во вторник. – Ваш епископ находится здесь, и я встречусь с ним! Обогнув домоправительницу, Серена начала поочередно открывать двери. – Что вы себе позволяете?! – возмутилась домоправительница. – Его нет во дворце! Немедленно прекратите! Но Серена оттолкнула ее, как досадную помеху, нашла нужную дверь и ворвалась в личные покои епископа. Взглянув на диван в дальнем конце комнаты, Серена не сразу поняла, что́ происходит. Мусса находился здесь. Его рубашка была разорвана, а брюки расстегнуты. На лице – гримаса гнева и страха. Картину дополняли всклокоченные волосы. Сын отбивался от грузного епископа. Тот цеплялся сзади за его рубашку, а Мусса пытался вырваться. При виде матери страшная гримаса исчезла. Он облегченно вздохнул. – Мама! – крикнул он. Удивленный епископ разжал руки. Мусса вырвался от него, бросился к Серене и уткнулся в материнское платье. – Мусса, отправляйся домой, – тихо сказала она. – Давай не задерживайся. Жди меня там. Кивнув, Мусса опрометью выскочил из комнаты. Серена повернулась к епископу. Он пытался встать, одновременно расправляя задранную сутану. Серена с первого взгляда поняла, что епископ пьян. Гнусное, уродливое животное, пускающее слюни. Серена устремилась к дивану. На глаза ей попалась каминная кочерга. Она схватила кочергу, подняла над головой, намереваясь ударить епископа. Он вскинул руку, пытаясь отвести удар. – Я сейчас… – начала она, и в этот момент в комнату вбежала домоправительница вместе с кучером. – Ваше преосвященство! – Домоправительница задыхалась от бега. – Ради Всевышнего, простите меня, ваше преосвященство! Эта женщина оттолкнула меня и прорвалась к вам! Что тут произошло? Вы не пострадали? Она вас не покалечила?.. Эй, вы! – накинулась на Серену домоправительница. – Прочь отсюда! Отойдите от монсеньора! Серена замерла с поднятой кочергой. Кучер за спиной домоправительницы сердито, но с опаской поглядывал на Серену. Потом впился глазами в изогнутый конец кочерги. Эта женщина вполне могла размозжить ему череп. Кучер не горел желанием испытывать судьбу. – Удалите ее отсюда, – натужно дыша, велел епископ и тяжело опустился на стул. – Она спятила. Она пыталась меня убить. Если надо, соберите всю прислугу. А ее вышвырните отсюда, затем убирайтесь сами. Появился еще один слуга и робко шагнул к Серене, чтобы выполнить хозяйский приказ. Этого не понадобилось. Серена бросила кочергу, упавшую с глухим стуком на ковер, затем молча повернулась и вышла. Как же ей сейчас недоставало присутствия Анри! Но мужа дома не было. Он находился на одной из фабрик, изготавливающих воздушные шары. На какой именно – она не знала. Оттуда он поедет прямо в оперу, где они и условились встретиться. Серене не хотелось идти на это дурацкое представление. Особенно сегодня. Но она обещала. Анри будет ждать и волноваться, если она не придет. Мусса не пострадал. Он плакал и не хотел рассказывать о случившемся в доме епископа, но он не пострадал. Ему ничего не угрожало. Серена ощупала лицо, голову, руки и ноги сына. Она долго не хотела выпускать его из своих объятий, но потом он вырвался и убежал играть с Полем. Случись с ним что, ему бы сейчас было не до игр. Серена попросила мадам Леавр и Гаскона присмотреть за Муссой. Увидев ее встревоженное лицо, Гаскон предложил: – Если хотите, я не отойду от него ни на шаг. – Да, хочу, – ответила Серена. Гаскон тут же отправился выполнять поручение. Причин не поехать в оперу у Серены не было. О случившемся она расскажет Анри завтра. Сегодня канун Рождества, его праздник. Обычно в первый день Рождества они ходили в Булонский лес и катались на коньках по льду замерзшего озера. Серена плохо стояла на коньках и постоянно падала. Анри пытался ее удержать. Кончалось тем, что они падали оба, хохоча, как дети. Серена с теплотой вспоминала об этом. Но завтра они никуда не пойдут. У них состоится серьезный разговор. Муж должен знать, что́ угрожало их сыну. Она могла скрывать от Анри свои неприятности, но история с Муссой – совсем другое. Она представляла, как разъярится Анри. Ей требовалась его ярость. Эта тварь пыталась надругаться над моим сыном. Стоило Серене подумать о сцене в епископских покоях, как ее охватывала дрожь. Она попыталась думать об одежде и прическе. В свою толстую косу она вплела ленту, расположив так, как нравилось Анри. Никаких драгоценностей она надевать не стала, за исключением подаренного мужем кольца. Оно было серебряным, с бирюзой. Анри привез его из Афганистана. Одевшись, Серена критично осмотрела себя в зеркале. Краситься она сочла излишним. Она считала себя простушкой, но Анри это нравилось, о чем она знала. Другие мужчины тоже обращали на нее внимание, однако Серена научилась не воспринимать это как комплимент. Французские мужчины отличались неразборчивостью и пялились на все, что отдаленно напоминало женщину. Серена решила, что выглядит слишком уж заурядно. Из комнаты Элизабет она принесла большую шляпу с перьями. Шляпа была элегантной и к месту. Увидев ее, Анри наверняка засмеется. Серена не носила шляп, а потому он сразу поймет, что она так нарядилась ради его дурацкой оперы. «До чего же я его люблю!» – подумала она. Эта тварь пыталась надругаться над моим сыном. Мысль о епископе не отступала, обдавая Серену холодной волной ужаса. Каким мерзавцем надо быть, чтобы так поступить с ребенком?! Мысли о поездке в оперу сменились другими. Затаив дыхание, Серена прокручивала в мозгу варианты разных «что, если». А если бы Поль не рассказал ей? Если бы она вовремя не появилась в покоях епископа? Что, если… что, если… Эта тварь пыталась надругаться над моим сыном. Стоило ей подумать об этом, у нее вскипала кровь, а грудь сдавливало от пакостного ощущения. Серена вздрагивала. За воротами города пруссаки, а внутри – Церковь Анри. – А ведь я могла бы его убить, – вслух произнесла Серена. – Этой кочергой я могла бы раскроить ему череп. Она не понимала, почему удержалась. Причина была не в слугах. Она просто не решилась. Эта тварь пыталась надругаться над моим сыном. Плоть Муссы была ее плотью. Все издевательства над ним били и по ней. Его мучения проистекали из ее крови, ибо его кровь – это ее кровь, и они оба были здесь совершенно чужими. Она обязана защищать честь сына, как свою собственную; жизнь Муссы находится в ее руках, пока он не вырастет и не станет хозяином своей судьбы. Много лет назад она приняла решение выйти замуж за французского графа и родить ему детей. Решение было правильным, но своекорыстным. Серена это знала еще тогда. И аменокаль тоже знал. Он предупреждал ее о трудностях, которые выпадут на долю ее ребенка. Он это ясно видел. А она, проявив себялюбие, подвергла сына опасности. Эта тварь пыталась надругаться над моим сыном. По моей вине. Глава 15 На улице Ле-Пелетье перед зданием оперы выстроилось не менее сотни роскошных карет. Из-за войны туалеты женщин были несколько скромнее, но никто не отказался от перьев и кружев. На лицах играли веселые улыбки, раздавался смех, пусть и не такой громкий. Даже войска Бисмарка, державшие столицу в кольце, не могли помешать Парижу весело провести этот вечер. Анри еще издали заметил идущую жену. Она с прирожденным изяществом лавировала в толпе зрителей. – Как я и предсказывал, ты их всех покоришь. – Анри бросил оценивающий взгляд на ее шляпу, но удержался от смеха. – Тебе эта шляпа к лицу. – А у меня ощущение, будто мне на голову села птица. Так и хочется ее прихлопнуть, – с улыбкой ответила она. Невзирая на улыбку, Анри сразу же почувствовал ее напряжение. – Что-то случилось? Серена твердо решила не портить мужу праздник. Разговор обождет. – Ничего особенного. Потом поговорим. Анри взял ее под руку и повел в зрительный зал. Идя туда, граф отвечал на десятки приветствий, а графиня ловила на себе десятки взглядов. В зале собрался весь цвет официального Парижа. Анри шепотом давал пояснения, кивая в сторону губернатора Трошю, мэра Монпарнаса, нескольких полковников и генералов, а также американского посла. Даже Виктор Гюго пожаловал. Серена училась читать по-французски по его книгам и сейчас с восторгом посматривала на знаменитого писателя. Его голова, увенчанная гривой седых волос, возвышалась над перилами ложи. По обе стороны от него сидели хорошенькие молодые женщины. В зале слышались оживленные разговоры, по большей части сплетни. Всем хотелось пусть и ненадолго, но забыть о бедах, оставшихся за стенами театра. Обе воюющие стороны соблюдали неофициальное рождественское перемирие. Вскоре после полудня на фортах смолкли пушки, и теперь ничто не помешает собравшимся наслаждаться зрелищем. Опера с первой минуты захватила Серену. Как и обещал Анри, это было грандиозное представление с красивой музыкой. С мест, где они сидели, она хорошо видела весь оркестр. Серена смотрела на играющих музыкантов. В зале было холодно, и при дыхании у них изо рта шел пар, но холод не мешал вдохновенной игре. На сцену под гром аплодисментов вышли исполнители. Серена заслушалась сольной партией, исполняемой красивой певицей, голос которой парил над затихшим залом. – Это и есть… – шепотом начал пояснять Анри, но Серена поднесла палец к губам. Она сама поймет, кто это. В какой-то момент на сцене появились несколько епископов в фиолетовых сутанах, а среди них – великий инквизитор в ярко-красном облачении. При виде всех этих высоких церковных иерархов сердце Серены забилось быстрее. Она напомнила себе, что смотрит спектакль, и выкинула из головы мысли о настоящем епископе. Во время антракта они вышли в фойе, где Анри показывал ей фрески и портреты знаменитых певцов, выступавших в этом театре. Вокруг теснились зрители. Анри постоянно останавливался, чтобы с кем-то поздороваться и переброситься несколькими словами. Разглядывая люстру, Серена едва не налетела на епископа Мюрата. Его окружало несколько человек. Они лебезили перед ним, жадно ловя каждое слово. Повернув голову, епископ увидел Серену. Глаза его и сейчас были остекленевшими от обильных дневных возлияний, но он успел протрезветь. При виде Серены глаза епископа потемнели. Он изменился в лице и отвернулся от собеседников. Серена догадалась: он собирается ей что-то сказать. – А-а, графиня, – произнес он и с нескрываемой издевкой поклонился. – Второй раз за день вижу вас. Вряд ли я заслуживаю такое удовольствие. Серена почувствовала, как кровь застучала в висках. От этого человека исходила неприкрытая злоба. Надо признать, выглядел он внушительно. Еще удивительнее, что после всех сегодняшних гнусностей он вел себя так, словно ничего не случилось. – Сегодня я ушла слишком рано, священник, – тихим ровным голосом ответила Серена. – Надо было бы отходить вас кочергой. Если вы еще раз приблизитесь к моему сыну, я это сделаю. Я вас убью. В глазах епископа вспыхнуло неподдельное веселье. Он засмеялся, затем наклонился к ней, чтобы дальнейшие слова слышала только она: – Ну у вас и характер! Вообще-то, я намеревался встретиться с ним снова. Могу лишь удивляться, насколько миленьким получился этот ребенок, хотя он всего-навсего полукровка, родившийся от языческой шлюхи. Не правда ли, весьма любопытно? Чудовищность сказанного дошла до Серены не сразу. Она слышала голос, ощущала брызги слюны, попавшие на лицо, видела кривую улыбку. На нее вновь нахлынул весь ужас дневных событий, отчего ее ненависть сделалась ослепляющей и страстной. Серена не думала о том, что будет дальше. Она просто действовала. Она двигалась будто во сне, медленно, спокойно, методично. За спиной епископа стоял майор мобильной гвардии. Он был в парадной форме: голубой с красным мундир с золотыми обшлагами, кепи[54][Кепи – французская военная фуражка.] и сверкающие сапоги до колена. На одном боку у него висела сабля, а на другом – пистолет. Серена сделала несколько шагов. Смех, разговоры, звон бокалов с шампанским звучали приглушенно и казались чем-то далеким. Молниеносным движением Серена вытащила у майора пистолет, затем повернулась к епископу. Все происходило так быстро, что никто не успел отреагировать. Ее движения видел только епископ. Его лицо исказилось от ужаса, ибо он начал понимать. Он поднял руки, что-то пробормотал и попятился. Серена не слышала. Сейчас она вообще ничего не слышала. Она вскинула пистолет, взвела курок и вспомнила кабана в Булонском лесу – другого злобного зверя, который несколько лет назад едва не погубил ее сына. Она выстрелила, затем еще раз и еще. Она стреляла в лицо, становящееся окровавленной маской, стреляла в отвратительное грузное тело, оседавшее на пол, вгоняла пулю за пулей в ненавистные мозги. Потом выстрелы стихли. Магазин пистолета опустел. Серена продолжала нажимать на спусковой крючок, но слышала только щелчки. И тогда она остановилась. В фойе оперного театра началось столпотворение. Пронзительно визжали женщины, мужчины кричали и пригибались. Поначалу никто не понимал, что случилось. Люди в ужасе пятились от лежащего на полу епископа. Анри разговаривал с американским дипломатом. Услышав выстрелы, он повернулся и увидел Серену с пистолетом в руке, облачко дыма вокруг дула, а у ее ног – неподвижную фигуру епископа Булонь-Бийанкура. Потом Серена бросила пистолет на пол и тупо уставилась на тело. Анри оцепенел, до сих пор не веря в случившееся. – Отойдите! Освободите проход и побыстрее! – раздался зычный голос. Сквозь толпу проталкивался префект полиции. Какое-то время он просто смотрел, затем его лицо побледнело. Префект знал всех троих: епископа, графа и его жену. Убийство произошло почти у него на глазах. Казалось бы, все ясно, однако ясности как раз и не было. – Боюсь, графиня, вам придется пройти со мной, – учтивым тоном произнес префект, приготовившись взять ее за руку. Этого было достаточно, чтобы Анри очнулся. Он бросился вперед и оттолкнул префекта, затем схватил Серену за руку и потащил сквозь толпу зрителей, до сих пор пребывавших в возбужденном замешательстве. Времени на раздумья не было. Надо действовать. Нельзя, чтобы Серену арестовали. Нужно бежать. Все остальное не имело значения. Работая локтями и плечами, он расталкивал людей. Серена шла следом, крепко держась за его руку. Человек в форме пехотного офицера попытался их задержать. Не сбавляя шага, Анри левой рукой что есть силы ударил пехотинца, и тот зашатался. До дверей оставалось несколько шагов. Вокруг слышались крики и гул голосов. Казалось, от напряжения вот-вот рухнут стены. Кто-то громко свистел вслед беглецам. Они выскочили на улицу. Анри по-прежнему держал Серену за руку. Вокруг было темно. Улицы покрывал тонкий слой снега, однако под снегом был лед, вынуждавший идти медленнее. Анри обернулся. Несколько зрителей выбежали наружу, ежась от вечернего холода и глядя им вслед. Но в погоню не бросился никто. Анри и Серена подошли к экипажу Анри. Он быстро посадил жену, запрыгнул сам и хлестнул лошадь. – Надо взять Муссу и Поля, – сказал он, когда озябшая, огретая кнутом лошадь тронулась с места. – И поскорее выбираться отсюда.