Абдул бен Хенна голыми руками копал песок вокруг колодцев Тан-Тана, создавая подобие канавы, из которой могли бы напиться верблюды. Рядом тем же самым занимался Каддер. Отец и сын работали в лихорадочном темпе, стремясь поскорее заполнить канавы водой, напоить животных и отправиться дальше. Опасения Абдула подтверждались: вода набиралась медленно. Некоторые пустынные колодцы были глубокими; чтобы зачерпнуть драгоценной воды, туда на веревке опускали бурдюки, воду из которых переливали в песчаные корыта, откуда животные могли напиться. В других колодцах, вроде этого, вода просачивалась с глубины. Внешне такой колодец выглядел сухим, но, если раскопать песок, углубления наполнялись водой. Придется ждать, пока канавы заполнятся настолько, что верблюды смогут пить. Шумные животные расталкивали друг друга, торопясь подобраться к воде, и потом жадно, с чавканьем пили. Песок вокруг становился истоптанным; что еще хуже, верблюды пили и тут же мочились, отчего канавы превращались в зловонное месиво. Если Аллах им благоприятствует, к утру они напоят все стадо. Время от времени Абдул разгибался и всматривался в пространство на юге. – Они будут висеть у нас на хвосте, – повторял он. – Башага угостит их пулями из своего ружья, – с надеждой отвечал Каддер. Абдул презрительно фыркнул и прорычал: – Мой братец глуп. Если он что и остановит, так только туарегский меч. Солнце из белого стало золотистым и начало клониться к горизонту. Краски делались мягче, а тени от пьющих верблюдов – длиннее и длиннее, пока не превратились в плоских черных великанов, протянувшихся по пустыне. Однако Мусса и Люфти следили за налетчиками вовсе не с юга, а с севера. Убедившись, что караван обязательно сделает остановку у колодцев Тан-Тана, Люфти предложил обогнуть водопой и расположиться с северной стороны. Они с Муссой нашли неглубокое вади, позволявшее спрятать верблюдов. Животных оставили там, стянув ноги двойными путами. Мусса и Люфти почти ползком подобрались к колодцу и сейчас лежали на животах, наблюдая за обстановкой. У Люфти был короткий нож. Он заверил хозяина, что с готовностью и охотно пустит оружие в ход, в чем Мусса сомневался. Мусса следил за колодцами, чувствуя, как у него колотится сердце. Двое шамба находились к нему спиной, но обзор загораживали сгрудившиеся верблюды. Местность вокруг Тан-Тана была идеально плоской. Подобраться ближе означало бы выдать себя. – Здесь нам негде укрыться, – тихо сказал он Люфти, сжимавшему нож. – Придется ждать, пока не стемнеет. – Конечно, господин, – ответил Люфти. – Обязательно дождемся темноты. А что, господин, мы будем делать, когда стемнеет? – подумав, спросил раб. – Я тебе потом скажу. – Конечно, господин, – кивнул Люфти. К четырем часам утра шамба едва стояли на ногах. Им удалось напоить почти всех верблюдов. За ночь Абдул дважды вскакивал и обходил лагерь по периметру, уверенный, что поблизости кто-то есть. Нервно сжимая винтовку, он вслушивался в темноту, видел тени там, где их не было, а перед глазами мелькали силуэты туарегов. Он знал, что где-то в темноте притаилась смерть, но как сражаться с тем, чего не видишь? Слишком много драгоценного времени они потратили у колодца. Да и Башага до сих пор не появился, а это дурной знак. – Каддер! – рявкнул он, расталкивая задремавшего сына. – Вставай! Пора снимать путы с верблюдов. Готовь своего мехари. Надо трогаться в путь. Каддер застонал. От рытья песка его руки были все в кровавых волдырях. У него ломило спину и каждый мускул требовал отдыха. Он повернулся спиной к отцовскому сапогу. В это мгновение вокруг колодца начался настоящий ад. Первым закричал Люфти, созывая украденных верблюдов. Услышав знакомый крик, на него отозвались самые крупные самцы. Еще через мгновение с противоположной от лагеря стороны Мусса выстрелил из винтовки и издал душераздирающий крик. Вот тогда-то верблюды и обезумели. Крупный верблюд, напуганный шумом, рванул прочь, увлекая за собой веревку, которой были соединены путы всех верблюдов. Остальные последовали за ним. Животные быстро поднимались на ноги, неуклюже раскачиваясь из-за мешающих пут и веревок. Со стоном и ревом верблюды двигались на Абдула и Каддера. Каддер вскочил, сжимая в одной руке меч, в другой нож, и двинулся прямо на верблюдов, пробивая себе дорогу сквозь их ноги и тела. Он знал, что где-то позади верблюдов находится туарег. Абдул в панике схватил винтовку и наугад выстрелил в темноту. Выстрелом он ранил верблюда, чьи крики влились в общий хаос. Громко ругаясь, Абдул стал перезаряжать винтовку. Боковым зрением Мусса видел, как Люфти двинулся на шамба, что помоложе, а затем потерял раба в клубке сцепившихся ног и тел. Внимание самого Муссы сосредоточилось на другом шамба, вооруженном винтовкой. Он поднял свою и стал всматриваться в темноту, дожидаясь, пока верблюды отойдут и он сможет поймать врага в прорезь прицела. Забыв о собственной безопасности, шамба возился с винтовкой и представлял собой легкую добычу. Мусса знал, что не промахнется. На этот раз он не колебался. Его палец нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Он нажал вторично, и опять ничего. Винтовка оказалась бесполезной. Мусса отбросил ее, вынул из ножен тяжелый меч и помчался сквозь темноту к противнику. Абдул увидел развевающиеся одежды и тусклый блеск стали. Словно дубиной, он взмахнул винтовкой, отводя удар меча, со свистом приближавшегося к его шее. Лезвие откололо кусок приклада. Мусса замахнулся еще раз, и опять Абдул парировал удар, однако теперь винтовка вылетела у него из рук и упала на песок. Абдул мгновенно выхватил нож, лезвие которого метнулось навстречу туарегу, пропоров ткань и задев кожу. Мусса почувствовал, что ранен в бок, но продолжал наступать, уворачиваясь и отклоняясь в сторону, пока вновь не оказался лицом к лицу с Абдулом. Оба настороженно двигались кругами. Мусса держал меч обеими руками. Все его внимание было поглощено смертоносным ножом шамба, а в голове слышались голоса Гаскона и Абу Бакара, направлявших его действия. У Муссы слегка кружилась голова. Страха он не испытывал. Мусса сделал энергичный выпад. Абдул успел пригнуться, и меч не задел его плеча. Еще один выпад, и снова налетчик оказался проворнее. И вдруг, неожиданно для Муссы, шамба бросился на него, и лезвие ножа мелькнуло рядом с его горлом. Меч выпал из рук Муссы. Оба противника повалились на песок, катаясь и поднимая пыль. Мусса успел схватить Абдула за запястье, не дав тому полоснуть его по горлу. Абдул дважды его ранил, и дважды Мусса отталкивал руку противника, даже не зная, куда ранен. Времени на раздумья и ощущения не было, только противостояние мускулов и руки, дрожащие от натуги. Собрав все имеющиеся силы, Мусса оттолкнул Абдула и добрался до своего ножа, спрятанного в рукаве. Абдул вскочил на ноги, Мусса тоже вскочил, но теперь они оба были вооружены. Абдул атаковал. Мусса пригнулся, но с секундным опозданием, за что и поплатился. Он тихо вскрикнул, почувствовав обжигающую боль в правой руке. Боясь выронить нож, он переложил оружие в другую руку и двинулся на врага. Абдул обрадовался своему успешному удару. Он видел, как туарегский дьявол пытается задействовать обе руки, однако правая – самая сильная – была опущена и почти ни на что не годилась. Потом туарегский дьявол пошатнулся. Абдул рванулся к нему, чтобы нанести смертельный удар, сделал несколько обманных движений, а затем нанес удар, метя дьяволу в горло. И в самое последнее мгновение он понял, что промахнулся. Лезвие запуталось в складках ткани, закрывающей голову и шею туарега. Раньше, чем Абдул почувствовал удар вражеского ножа, он понял, что проиграл. Лица противника он не видел, только глаза. Это было одной из причин его ненависти к туарегам. Они убивали, оставаясь невидимыми. Когда острый нож Муссы пронзил мозг Абдула бен Хенны, его последние мысли были о мести. Люфти очнулся на рассвете. Внутри головы стучал молот. Верблюды сбили его с ног, и он потерял сознание. Кряхтя, раб встал, поморгал и огляделся. Угли костра еще дымились. Рядом валялось тело Каддера, которому перепуганные животные сломали шею. Муссу он увидел у колодца. Хозяин сидел, привалившись спиной к мертвому верблюду. Люфти бросился к нему. Вид у Муссы был ошеломленный. У ног лежал второй шамба, тоже мертвый. Еще в темноте Муссе удалось отрезать лоскут от тюрбана противника и кое-как перевязать руку. Ткань была мокрой от крови. Мусса слегка дрожал. – Господин, ты как себя чувствуешь? – опустившись на колени, спросил Люфти. Хозяйский тагельмуст сполз вниз, почти заслонив глаза. Взгляд у Муссы был отстраненным. Непонятно, куда он смотрел и что видел. – Господин… – повторил Люфти, осторожно коснувшись хозяйского плеча. Мусса все так же отстраненно посмотрел на раба, затем едва заметно кивнул. – Господин, это был замечательный план! – затараторил обрадованный Люфти. – О-о, какой замечательный! Хамдуллила! Они так и не узнали, кто на них напал. Наверняка решили, что сюда явились все ихаггарены! – Люфти распирало от гордости. Мусса взглянул на мертвеца у своих ног и вспомнил произошедшее. Он убил шамба, пусть не мечом, но ножом. Наказ аменокаля выполнен. Он искупил свою вину. Он стал мужчиной. Мусса взглянул на руки, запачканные кровью другого человека. Его руки. Руки знатного туарега. Руки ихаггарена. И вдруг события минувшей ночи обступили его со всех сторон. Мусса скрючился, и его начало выворачивать. Волны тошноты следовали одна за другой. Люфти был озадачен. Он не понимал, что с его хозяином не так, почему не слышно ликующих возгласов. Только эта странная рвота. Наверное, еще один недостаток, обусловленный французским наследием хозяина. Но Люфти перережет глотку каждому, кто дерзнет высказать такое предположение. Его господин показал себя превосходным воином. Рабу не оставалось ничего иного, как отвернуться и пойти собирать верблюдов, чтобы подготовить их к долгому путешествию домой. Люфти решил больше не смотреть на мучающегося хозяина и вообще стереть эту сцену из памяти. Достоинство его господина не пострадает. Их возвращение в лагерь туарегов не сопровождалось даже радостью победы. Едва войдя туда, Мусса сразу понял: случилась какая-то беда, причем большая. Не звучало ребячьих голосов; дети не носились по лагерю и не пытались проскочить между ног бредущих верблюдов, а почему-то стояли и молчали. Никто не готовил еду на кострах и не занимался повседневными делами. Только рабы, сбившись в маленькие кучки, негромко переговаривались между собой. Серену он увидел возле ее шатра. Она ждала возвращения сына. Солнце освещало ее красивую фигуру, ветер слегка теребил ей волосы. В глазах матери Мусса увидел радость и облегчение. Она с гордостью смотрела, как он едет впереди вереницы отбитых у шамба верблюдов. Но к материнской радости примешивалась непонятная глубокая печаль. – Мама, что здесь случилось? – подъехав к ней, спросил он. – Аменокаль мертв, – ответила она. – Абба? Мусса торопливо спешился. Он обнял мать за плечи. Вместе они вошли в шатер. Оцепенев от известия, он слушал материнский рассказ. – Через три дня после твоего отъезда явились кель-аджер. Их было двадцать, может, и больше. Они напали на лагерь даг-рали. Противостоять им смогли только аменокаль и трое кель-улли. Остальные еще не подоспели. Я пыталась его отговорить, подождать подкрепления. Он был еще слишком слаб, чтобы сражаться, но он и слушать не хотел. Сегодня утром пастух нашел их тела. Мусса обнял мать и нежно погладил по щеке. Вечером мать и сын, как когда-то давно, стояли на ветру над грудой могильных камней, похоронив вместе с аменокалем часть своей жизни. Глава 20 Октябрь 1880 года – Значит, вы хотите отправиться в Африку? Подполковник Флаттерс временно расположился в кабинете коменданта военной академии Сен-Сир, находящейся недалеко от Версаля под Парижем. Перед ним лежало личное дело младшего лейтенанта двадцати одного года от роду, который стоял перед столом по стойке смирно. Подполковник взглянул на его лицо, полное юношеского рвения. – Да, господин подполковник. – Говорят, Африка – хорошее место, чтобы сделать быструю военную карьеру. Вас это интересует? – Господин подполковник, так принято считать, но, по моему мнению, Африка – хорошее место, чтобы послужить своей стране. Если это поможет мне в плане карьеры, я не стану возражать. Мне кажется, я смогу быть вам полезным в выполнении вашей миссии. – Да, это хорошее место, чтобы послужить своей стране. А еще – неплохое место, чтобы сложить там голову. – В мои намерения не входит погибнуть там. – Уверен, что так. Но мне интересно, чем, по-вашему, вы могли бы быть мне полезным? Ваше личное дело, к сожалению, отличается краткостью. Вы говорите на арабском? – Нет, господин подполковник. Но я знаю латынь. – Латынь! Уверен, лейтенант, в Сахаре вам это очень пригодится, – язвительно произнес подполковник. – А язык берберов вы знаете? – Нет. – Вы бывали в Алжире? – Нет, господин подполковник. Поль бывал в Испании, но считал неблагоразумным сообщать подполковнику об этом. – Вы когда-нибудь ездили на верблюде? – Нет, господин подполковник, – переминаясь с ноги на ногу и глядя перед собой, ответил Поль. – М-да… – Флаттерс откинулся на спинку стула и продолжил чтение личного дела. – Я знал вашего отца, – вдруг сказал он, не поднимая головы от бумаг. – Да, господин подполковник. Поль часто это слышал, особенно от офицеров старшего возраста. Обстоятельства знакомства подполковника с его отцом могли сыграть как благоприятную, так и неблагоприятную роль. Порой люди, заявлявшие о знакомстве с отцом, говорили неправду и вспоминали этого опозоренного человека лишь затем, чтобы оценить реакцию сына. Поль научился не реагировать, а ждать, что́ последует за словами: смущенное покашливание, отведенный взгляд, сочувствие или горячая поддержка. История Жюля де Вриса по-прежнему вызывала неоднозначную реакцию, однако в глазах подполковника Поль не прочитал никакого намека. – Комендант рекомендовал мне вас не только из-за ваших успехов в Сен-Сире, но и в память о вашем отце. – Я бы предпочел, чтобы вы оценивали меня по моим заслугам, – сухо сказал Поль. – Тогда у меня крайне мало материала для оценки, – ответил подполковник. – Вы склонны к проявлению инициативы, что является вашей сильной стороной. У вас неплохие оценки. Смотрю, вы превосходно знаете историю и математику – предметы, почти столь же бесполезные в пустыне, как и латынь. – Однако вы, господин подполковник, написали книгу об истории пустыни до появления там арабов. Осмелюсь заметить, прекрасная работа. – Вы ее читали? – недоверчиво спросил Флаттерс. – Да, господин подполковник. Вы высказали мнение, что арабы и ислам никогда не укоренятся в стране берберов. – А теперь я предлагаю проверить, повезет ли в этом французским христианам. Вы должны удивляться моему оптимизму.