Огонь, вспыхнувший внутри, сразу подсказал Полю, что́ с ним случилось. Жжение быстро распространилось по всей руке, а в мозгу пронеслась мысль о собственной глупости. Поль с громким криком отскочил. Он скрючился, прижимая укушенную руку к животу и моля Бога, чтобы обошлось. Но не обошлось. Огонь парализовал ему руку. Поль забрался в укрытие и тяжело рухнул на песок, ударившись головой о камень. Он больше не чувствовал холодного ветра, словно тот перестал существовать. Он вообще ничего не чувствовал, кроме адского жжения. Яд действовал быстро. Поль улегся боком, подтянул колени к груди, приняв утробную позу и качая пострадавшую руку. Защитная стенка рухнула, и ветер вовсю буйствовал в нише, завывая и царапая Полю лицо. Это лишь усугубляло его состояние. Поль дрожал и стонал. Подмышка начала распухать. Как же ему сейчас недоставало погибшего доктора Гиара с лекарствами и умело оказанной помощью. Поль ругал себя за то, что поддался глупому гневу и не взял накидку убитого туарега. Затем он попробовал одолеть свои мучения сосредоточенностью, заставить разум думать о чем-то более теплом, приятном и безопасном. Цеплялся за любую мысль, способную унести его из продуваемой ниши. Но разум отказывался подчиняться. Неистовый огонь внутри и немилосердный холод снаружи отрезали ему путь к отступлению. Лежать на животе стало невыносимым. Поль сел, поджал под себя ноги и попытался раскачиваться, чтобы унять боль. Он сосредоточился на медленном качании. Это помогло, но ненадолго. Тогда он стал качаться быстрее. Однако и быстрые качания действовали короткое время. Поль снова замедлил темп и увеличил амплитуду движений, пока не стал утыкаться лицом в каменную стену. Когда и такая уловка перестала помогать, он снова попробовал лечь набок, медленно извиваясь в песке, словно собрался выкопать себе могилу и умереть. Он говорил сам с собой, находя некоторое облегчение в звуке своего голоса: – Боже, как здесь холодно! Боже, помоги мне! Де Врис, ты дурак, безмозглый дурак! Попробуй сгибать и разгибать руку, это поможет… Иисус милосердный, Пресвятая Дева Мария, еще хуже… прошу вас, уймите мою боль, не дайте мне замерзнуть насмерть. Отец небесный, останови этот жар и сделай так, чтобы ночь побыстрее закончилась. Боже, сделай так, чтобы наступил день, чтобы рука перестала болеть. Согрей меня. Радуйся Мария, полная благодати, Господь с тобою… Поль до предела стиснул зубы, подспудно опасаясь, что может их сломать. Вот так, не разжимая зубов, он бормотал слова. На фоне ревущего ветра его голос напоминал жалкое хныканье. Его прошиб пот, который быстро высох на ветру, отчего ему стало лишь холоднее. Лихорадка, вызванная укусом, сопровождалась жуткой спазматической дрожью. Поль открыл глаза и увидел северное небо с ковшом Большой Медведицы, готовым излиться над горизонтом. Никогда еще это созвездие не двигалось так медленно. Поль жаждал, чтобы ночь поскорее закончилась, но рукоятка ковша вообще остановилась, будто замерзла. Поль закричал. Его хриплый крик рождался где-то в животе, прорываясь к груди. Все в его теле было распухшим и бесполезным. Руку разнесло так, что кожа натянулась, покраснела и, казалось, вот-вот лопнет. Дыхание превратилось в пытку, но хуже всего была дрожь, разливавшаяся по укушенной руке. Я умру. Я хочу умереть. Боже, прошу тебя, дай мне умереть! Крики, вырывавшиеся из его груди, сменились рыданиями, горькими, гневными рыданиями. В горле все распухло. От скрюченной позы у него заболела спина. Ноги свело судорогой. Поль обрадовался этому ощущению, поскольку новая боль отводила его сознание от прежней. Он чуть не засмеялся от облегчения. Но затем дьявольский круг боли, лихорадки и озноба повторился. Судороги сотрясали все его тело. Начинаясь глубоко внутри, они выбирались наружу, причем почему-то по укушенной руке, чтобы к кисти стать еще сильнее. Взбешенный, отчаявшийся, со взмокшим лбом и жжением в глазах, куда попадал соленый пот, он стал молотить распухшей рукой по остаткам сложенных камней, а когда разбросал все, перенес удары на песок. Острые камни до крови расцарапали ему ладонь. Поль закричал от новой волны боли. А звезды по-прежнему двигались еле-еле в этой забытой Богом ночи. Наконец приступы боли потеряли прежнюю остроту. Поль нырял в забытье и снова пробуждался. Утомление вгрызалось в его мозг, стремясь главенствовать. Глаза налились тяжестью. Крики превратились в тихое повизгивание. Звезды постепенно исчезли из поля зрения. Его тело продолжало раскачиваться в ночном воздухе. А потом наступило облегчение. Долгожданное облегчение, наплывавшее волнами. И он уснул. Мир медленно обретал ясность очертаний. Вокруг была тьма, но не ночная, а обусловленная местом, куда он попал. Поль хотел было сесть, но тут же снова повалился на спину, испытав головокружение. Он застонал. Голова жутко болела. Он открыл глаза и увидел каменный потолок, где отражалось колеблющееся пламя костра. Наконец-то ему было тепло. Тот холод исчез. Постепенно до него дошло: он находится в пещере, где горит костер. Поль поморгал и тряхнул головой, чтобы там прояснилось. Вскоре он понял, что рядом кто-то есть. Я не один. Фигура колыхнулась, словно Поль смотрел на нее сквозь толщу воды. Зрение прояснилось. Белый тагельмуст, закрывающий лицо, синие одежды. Поль вздрогнул всем телом. Туарег! Рука потянулась к пистолету. Туарег перехватил ее и с легкостью удержал в своей. Поль отчаянно пытался сесть. – Поль, не сопротивляйся! Это я, Мусса! – Чушь! Я не верю! Убирайся! Поль слабо сопротивлялся, все еще находясь в полубредовом состоянии. Тело вновь пронзила волна боли. – Поль де Врис, я тебя знаю! Я еще по твоим волосам подумал, что это ты, а теперь знаю наверняка! Я помню твои глаза! И ты тоже меня знаешь! – Сними свою маску, дьявол! – прохрипел Поль, упрямо пытаясь дотянуться до пистолета. – Это не маска! Это я! – Нет! – Да! В подземельях под собором Сен-Поль мы нашли череп. Мы назвали его Фрицем. А я из рогатки выстрелил в пруссака. Взгляни, эта рогатка и сейчас со мной. У меня и ножик сохранился, который ты подарил мне в тот вечер, когда я… Мусса рылся во внутреннем кармане, но к этому времени Поль убедился, что услышанное – правда. – Мусса! Боже мой, это действительно ты! – Поль испытал величайшее облегчение, отчего ему даже хотелось плакать. Он кое-как сел и хотел обнять двоюродного брата, но поднятая рука отозвалась резкой болью. Мусса помог ему снова лечь. – Осторожно. Ты пока еще не настолько силен, чтобы двигаться. Поль не узнал своей руки. Она была израненной и распухшей, став вдвое толще. Раздулись и все пальцы; они блестели, похожие на гротескные воздушные шары. Рука не подчинялась его командам и не желала двигаться так, как надо. Кожа была шершавой, вся в струпьях, из-под которых сочился гной. Возле запястья он увидел повязку, ставшую темной от крови. – Ты причинил своей руке больше вреда, чем скорпион, – сказал Мусса. – Должно быть, ты молотил ею по камням. – Не помню. – Скорпион оказался весьма ядовитым. Его укус мог стоить тебе жизни. Мне пришлось вскрыть рану. Я туда кое-что положил. Увы, в таком состоянии ты проведешь еще несколько дней. Тебе нужны вода и отдых. Вид у тебя просто жуткий. – Пряди спутанных волос нависали над мокрым лбом Поля, все еще горячим от лихорадки, под глазами темнели круги, лицо осунулось и приобрело землистый оттенок; Мусса покачал головой. – Но ты почти не изменился. Как здорово тебя видеть! Как приятно снова услышать французскую речь! Merde, как часто я думал об этом моменте! – И я. – Я думал, тебе хватит осторожности не нарваться на скорпиона. Кстати, мозгов у них меньше, чем у курицы. Ты бы удивился, насколько они глупы. Поль слабо засмеялся: – Жаль, что это была не курица. Я хотя бы поужинал ею вместо такого подарочка. – Я готовлю тебе еду. Мусса перешел к костру и присел на корточки. Поль услышал бульканье закипающего чайника и увидел ящерицу, насаженную на вертел. Вся ее шкура обуглилась. От жарящегося мяса исходил потрясающий аромат. Поль с восхищением смотрел на двоюродного брата: – Я ведь и не знал, что ты жив! Ты не отвечал на мои письма! – Я их не получал. Но я писал тебе сам… уже не помню, сколько раз. Я отправлял письма с каждым проходящим караваном. А в ответ – ничего. – Я не получил ни одного твоего письма. Но я тоже тебе писал. Поль с усилием сел и огляделся. Они находились в большой естественной пещере со стенами из песчаника и сводчатым потолком. Стены украшали рисунки: древние изображения антилоп, слонов и крокодилов. Свет костра делал их сверхъестественными, если не сказать зловещими. Часть рисунков скрывалась под копотью от прежних костров. Неподалеку от костра находился вход в пещеру. Снаружи была ночь. Постепенно Поль различил другие рисунки, поражающие своей яркостью. Деревья, лес. Птицы. Когда-то в этой пещере жили люди. В стенах были вырезаны полки, а гладкие плоские камни служили им скамьями. – Что это за место? Оно такое удивительное. Должно быть, древнее. – Такие места разбросаны по всему плато. А здесь раньше… Ладно, об этом потом. Не буду перегружать твой ум. Отдыхай. Сейчас чай будет готов. За чаем и поговорим. Их голоса негромким эхом отражались от стен. Слова лились потоками, заполняя пустоты прошедших лет. Гибель графа, полет на шаре, путешествие по морю и пустыне, победа пруссаков, Парижская коммуна, Сен-Сир. Нужно было столько всего рассказать. Братья торопились, захлебываясь словами. Слов было целое море. Оживали старые воспоминания, многолетние вопросы получали ответы, многолетние загадки переставали быть таковыми. Оба стремительно заполняли свои глубинные хранилища впечатлений, существовавшие с ранних лет. Они смеялись, вспоминали, доканчивали фразы друг друга. Восстанавливалась та теплая, братская дружба, по которой они тосковали все эти годы. Они пили чай – чашку за чашкой, – и горячая жидкость отчасти восстанавливала силы Поля. Они угощались мясом ящерицы. Ночь пролетела незаметно, унося с собой годы вынужденной разлуки. – Как поживает тетя Элизабет? – спросил Мусса. – Она ничуть не изменилась с тех пор, как ты в последний раз видел ее. Вот только теперь она считает себя графиней де Врис. А рядом никого, кто мог бы сказать ей, что это не так. Тратит наследство де Врисов, будто свои собственные деньги, и до сих пор указывает, как мне одеваться по утрам. Постоянно занята полнейшей ерундой. Кстати, она была уверена, что все погибли. Жду не дождусь, когда ее разочарую! – Что ж, пусть будет графиней. Моя мать больше не вернется во Францию. – А ты? Сам знаешь, это все принадлежит тебе: шато, земли, деньги. Все это ожидает графа де Вриса. Но, Бог мне свидетель, тебе бы стоило поторопиться, а то мамочка тратит не глядя. Так можно и вовсе без денег остаться. Она спит и видит меня графом. Ведь, по ее мнению, ты погиб. Представляешь? – Лучше пусть графом будешь ты, чем я. У меня здесь есть все, что душе угодно. Больше мне ничего не надо. – Мусса пожал плечами. – И потом, вообрази, какие физиономии были бы у обитателей Отель-де-Виля, появись я там в этой одежде? – Мусса провел рукой по синей ткани и засмеялся. – Разве у меня вид графа? Появись я вдруг перед ними, они бы позвали жандармов. Эти слова и жест словно рассеяли чары, до сих пор владевшие Полем. Он замолчал и уставился в свою чашку. Мир за стенами пещеры взял верх над беззаботной радостью и весельем, сопровождавшими долгожданную встречу братьев. Полю стало стыдно. Беззаботно хохотать… после рек пролитой крови. Он забылся, став просто Полем вместо лейтенанта де Вриса. Он посмотрел на двоюродного брата. Его улыбка стала смущенной и неуверенной. – Интересно бы взглянуть, насколько ты изменился, но я вижу только твои глаза. Я еще раз тебя прошу: сними это жуткое покрывало. Почему ты скрываешь от меня свое лицо? Мусса рассеянно дотронулся рукой до тагельмуста. – Он теперь практически часть меня. Я ношу тагельмуст постоянно. Даже и мысли не возникает его снять. – А у меня возникает. Пожалуйста, сними его хотя бы сейчас, когда мы вдвоем. Он тебя делает… одним из них. – Мне без него неуютно. – А мне неуютно, когда я не вижу твоего лица. – Поль смотрел на двоюродного брата и мысленно спрашивал себя: с кем на самом деле он говорит? – Merde, Мусса! Все у нас с тобой пошло не так, совсем не так! Мы тут сидим, болтаем, словно ничего не случилось. Вспоминаем старое, рассказываем каждый о своей жизни, а они все мертвы! Убиты, как скот на бойне. Даже хуже. Это было чудовищно. Настоящая abbatoir[69][Скотобойня (фр.).], только для людей. Они отсекли… – У него дрогнул голос. – Знаю. Видел. Я приехал туда, когда все уже закончилось. Я был не в силах это остановить. В голове Поля вновь застучал невидимый молот. – Мусса, мне нужно кое-что знать. Причем сейчас. – Хорошо. Что именно? – Ты француз или туарег? – То и другое. Ты это знаешь. – Я не о происхождении. О твоем отношении. Тут ты не можешь быть тем и другим сразу. – Я и не стремлюсь быть. Я просто Мусса. – Этого недостаточно! Ты не можешь прятаться посередине, чтобы руки оставались незапятнанными. Ты либо признаёшь себя частью этого, либо не признаёшь. Ты должен выбирать. – Это не так-то просто, – вздохнул Мусса. – Почему? Что сложного в выборе между бойней и миром? Между честью и бесчестием? Или ты сам стал мясником? Неужели ты настолько далеко ушел от нашего мира? Неужели здешняя жизнь так уничтожила Муссу, которого я когда-то знал? – Ты прав. Я уже не тот мальчишка, которого ты знал. Я изменился. Но я по-прежнему сын Анри и Серены. И я не мясник. Я совершенно непричастен к случившемуся в Тадженуте. Я возражал против расправы с экспедицией.