– Всем вернуться к месту привала, – распорядился лейтенант и зашагал обратно. Остальные молча смотрели ему вслед. Поль ошеломленно качал головой. – Это жара, – неуверенно произнес Побеген. – Дерьмо верблюжье! – сердито возразил Мадани. – Это повторяется Тадженут. Лейтенант просто… – Просто – что? – спросил Поль. – Ничего. Вырвалось. Забудьте. Они вновь повернулись в сторону туарегской колонны и молча следили за мучениями пленных. – Может, нам их пристрелить прямо сейчас? – предложил Поль. – Каждый вполне может уложить двоих. Хотя бы их мучения прекратятся. Эль-Мадани коснулся плеча Поля и покачал головой. – Не нам отнимать у них жизнь, – тихо сказал он. – Если им суждено умереть от руки туарегов, мактуб. Так тому и быть. – Поль закусил губу, продолжая смотреть вниз; Мадани слегка встряхнул его. – Забудьте пока о пленных. Диану у нас самый старший по званию, ему и командовать. Если мы начнем противиться, возникнет анархия. Тогда мы точно все погибнем. Они с Побегеном встали. – Вы идете, господин младший лейтенант? – Я еще немного здесь побуду. Поль следил за туарегской колонной, пока та не исчезла в пыльном мареве. Верблюды скрыли от него фигуры несчастных пленников. Он лежал на животе, уперев голову в ладони, смотрел на опустевшую равнину и пытался хоть что-то понять. Неожиданно рядом появился Недотепа и, невзирая на протесты, стал отчаянно лизаться, тычась носом в хозяйские подмышки. Псу хотелось порезвиться, и Поль невольно уступил. Они устроили шутливую борьбу, катаясь по гравию, потом легли отдыхать. К месту привала оба вернулись, когда солнце начинало клониться вниз. В тот вечер костров не разводили. Дрова и хворост закончились, а за весь день им не попалось ни одной кучи верблюжьего навоза. Рис ели сырым, громко хрустя зернами. Большинство, измученные, легли рано, но кому-то не спалось, и они разговаривали, сбившись в группки. Весть о туарегах и пленных разлетелась быстро, как и отказ Диану атаковать противника. Эль-Мадани пытался прекратить разговоры, но это удалось ему лишь отчасти. Полю не спалось. Он стоял на краю лагеря, обозревая темную равнину, когда к нему подошел Мустафа бен Жарди, один из алжирских стрелков. Стрелок явно нервничал и вдвое дольше обычного расспрашивал о том, как у Поля обстоят дела. Обычно он ограничивался приветствием, а разговоры вел исключительно по делу. Но сейчас, воспользовавшись тем, что они вдвоем, Мустафа начал разговор в свойственной алжирцам манере, то есть издалека: – Bonsoir, Lieutenant. Comment allez-vous? – Bien, merci, Mustafa[74][– Добрый вечер, лейтенант. Как дела? – Благодарю, Мустафа. Хорошо (фр.).]. – Очень хорошо? Слава Всевышнему! Ведь вам выпали такие страшные испытания. – Да, очень хорошо. А у тебя? – Хвала Аллаху, мне сегодня очень хорошо. Как прекрасно находиться под Его небесами. Ваш замечательный пес Недотепа тоже здоров? – Да. – Надеюсь, что и ваш отец пребывает в добром здравии? – Мой отец умер много лет назад. На лице Мустафы появилось искреннее огорчение. – Какая трагедия! Зато Аллаха обогатило то, что такой человек находится рядом с Ним. А с вашей матерью все благополучно? – С ней да. – Хамдуллила! – просиял Мустафа. – Пусть Аллах дарует ей долгую жизнь! Ваши братья тоже благоденствуют? – У меня нет братьев. – Как жаль! Братья – великая благодать для каждого. Зато, наверное, вы радуетесь обилию сестер и тому, как благополучно они живут вместе со своими мужьями и детьми? – Сестер у меня тоже нет, – ответил Поль, надеясь, что ответ положит конец затянувшимся вежливым расспросам. В свое время Хаким, видя, как мучительна для хозяина эта алжирская традиция, посоветовал Полю сократить церемонию всего одной фразой: «Моя семья и все мои родственники умерли десять лет назад от эпидемии чумы». – Тогда, надеюсь, ваша жена благоденствует? – У меня нет ни жены, ни детей. – А вот это, лейтенант, очень плохо. Вы пока не осчастливили мир продолжением своего славного рода. – Мустафа печально покачал головой. – Неженатый мужчина в вашем возрасте, который не оставил миру потомства… – Алжирец задумался, воспринимая положение Поля как трагедию. – Я слышал, что президент Франции – человек храбрый и мудрый. Надеюсь, он здоров. – (Поль ограничился междометием.) – А его жена… И тут Поль не выдержал: – Мустафа, у тебя что-то на уме. Что? Алжирец опустил глаза. – Да, господин лейтенант. Вы позволите говорить откровенно? – спросил он и огляделся по сторонам, словно их могли подслушать. – Разумеется. – Мы слышали, что туареги взяли пленных. – Да. – Мы думаем, что среди них находится и моккадем. Он тогда поехал к колодцу. Его тела потом никто не видел. А без него некому направлять нас в молитве. – Возможно, он в числе пленных, – сказал Поль. – Сказать наверняка не могу. Им всем надели… кожаные мешки. – Вот-вот, лейтенант. Если он мертв, тогда мактуб, ибо на все воля Аллаха. Но если он жив и туареги – эти безбожники, родившиеся от верблюжьего дерьма, – издеваются над ним, мы должны отомстить. Нельзя оставлять моккадема в их руках. – И чего ты хочешь? Мустафа заговорил еще тише: – Мы слышали, что лейтенант Диану отказался нападать на туарегов. – Алжирец откашлялся. – А у вас на этот счет другое мнение. Поль сдержал вспыхнувший гнев. Значит, часовой проболтался. – Мы хотим, чтобы вы знали: мы готовы пойти с вами и сражаться, как надлежит мужчинам. Мы хотим освободить пленных. – Мустафа, мы – это кто? – взглянув на алжирца, спросил Поль. – Найдется человек двадцать пять, а то и все тридцать, кто думает как я. Лейтенант Диану не стал атаковать после бойни у Тадженута. Он и сейчас не будет атаковать. И завтра тоже. Он… как бы это сказать?.. слишком встревожен. Мы готовы подчиняться вашим приказам. Можем отправиться сегодня же ночью. Поль не хотел настраивать Мустафу против себя, но направление их разговора вызывало у него все большее беспокойство. – Понимаю, – наконец произнес он, – но в данный момент я бессилен что-либо сделать. Лейтенант Диану прав. Атаковать туарегов сейчас бессмысленно. Мустафа недоверчиво на него посмотрел: – Но мы слышали, что вы… – Мне нет дела до того, что вы слышали. А вам говорю: я согласен с лейтенантом. Мы освободим пленных и отомстим за моккадема. Но мы должны выжидать. Иного способа нет. Мустафа ему явно не поверил, однако он не собирался поднимать бунт, а просто прощупывал почву. – Ладно, лейтенант, – собравшись уходить, только и сказал Мустафа. – Но если передумаете, обязательно сообщите мне. После того как все отправились на боковую, Поль еще раз попытался заговорить с Диану, но тот резко встал и отошел. Спал Поль плохо. Его разум был взбудоражен. Сначала Эль-Мадани, потом Мустафа скрыто или в открытую обвинили Диану в нежелании действовать сразу после бойни в Тадженуте. По сути, в трусости. Однако Поля в тот момент в основном лагере не было, и оценить поведение Диану он не мог. Зато сегодня он видел и слышал, как вел себя лейтенант. Ночь не принесла ему никакого ответа. – По какому праву ты так поступил с французами? Голос Муссы был похож на раскаты грома. Он спешил в лагерь ихаггаренов и буквально ворвался туда, направив своего мехари прямо к центральному костру. Мусса сердито взглянул на сидевшего у огня Аттиси, рядом с которым расположился Махди. Третий был ему незнаком. Аттиси поднял голову, посмотрев на нарушителя спокойствия: – Мусса, я вижу, что ты сильно возбужден, и потому прощаю тебе эту грубость. Но человек, принадлежащий к знати кель-рела, не забывается до такой степени. Даже малые дети Ахаггара знают правила учтивости. Махди наполнил чаем свою чашку и чашки сидящих рядом. – Слезай-ка со своего грозного мехари да выпей с нами чая, – снисходительным тоном предложил он Муссе, словно тот был ребенком, вклинившимся в круг взрослых. Мусса не шелохнулся в седле. – Еще раз спрашиваю: по какому праву ты превратился в мясника? – А ты посмотри на моего мехари, – ничуть не смутившись, предложил Аттиси. – Видишь, где теперь находится тобол? Разве ты не заметил?