– Я не собиралась быть жестокой. – Еще кто-нибудь знает? – Никто, кроме Анны. – Анны? Тогда об этом вскоре будут знать все. Она первая сплетница. – Она думает, что отец – ты. Она ничего не скажет. Она хочет меня защитить. Махди задумался. Самоуважение значило для него все. Нет, уже не все. Женщина, стоявшая рядом, – она была для него всем. В ее присутствии самоуважение ничего не значило. – Я тоже хочу тебя защитить, Даия. – Я обесчестила нас обоих. Теперь ни о какой свадьбе не может быть и речи. Я уйду. У него заколотилось сердце. – Нет! Даия, ты не можешь этого сделать! Не говори так! Ты обещала, что мы поженимся, когда туареги разберутся с французами. История с ними закончится через две недели. От силы через месяц. Сначала ты пронзила меня копьем лжи, теперь вновь ударяешь нарушением обещания? Даже скорпион жалит только один раз. Неужели в твоем сердце нет предела отвращению, питаемому ко мне? – Махди, отвращение я питаю только к себе самой. Но я не могу тебя просить, чтобы все продолжалось как прежде. – Даия, не надо говорить за меня. Ты согласилась выйти за меня, и я хочу взять тебя в жены. – Я не могу просить тебя об этом. Даия ненавидела себя за то, как поступает с гордым Махди. – Даия, мое сердце отдано тебе. Я повторяю то, что говорил ранее. Я даже готов… готов назвать этого ребенка своим. Ради тебя я сделаю и это. – Я не вправе просить об этом. Для тебя такой шаг был бы неправильным. – Неправильным? А что в этой истории облачено в одежды правоты? Если ты согласна стать моей женой, для меня это самое важное. – Его глаза были полны душевной боли, в голосе звучала тоска. – В том случае, если… Ответь мне, Даия, значит, у тебя с Муссой все кончено? По-настоящему? Она сознавала важность своего ответа. – Махди, он дал мне ясно понять, что у него все кончено со мной. Он прислал мне подарок к свадьбе. Книгу. И записку с пожеланием счастья. – Ты не ответила на мой вопрос. Я спрашивал о твоих чувствах, а не о его. Даия закусила губу, чтобы та не дрожала. – Махди, не принуждай меня к ответу. Разве я тебе не сказала, что кончено? Она отвернулась. Она не могла солгать еще раз, не могла произнести слова, которые Махди хотел от нее услышать. Махди сокрушенно опустил глаза. Но затем до него начало доходить. Он почувствовал слабость Даии. Наконец-то в отношениях с ней у него появилось преимущество. – Твой ответ достаточно ясен. Поскольку Мусса занимает такое место в твоем сердце, мне будет труднее его убить. Даия услышала то, чего боялась сильнее всего, и теперь, зная намерение Махди, сразу поняла, как она должна поступить. Собственный эгоизм не давал ей право ломать жизнь другим. Она обязана выговорить сохранение жизни для Муссы и создать условия для ребенка. – Махди, я выйду за тебя, если ты действительно этого хочешь. Но сначала я должна знать, что Мусса будет огражден от твоего гнева и ты не причинишь ему ни малейшего вреда. Он здесь ни при чем. Вина целиком лежит на мне. – Даия, я похож на глупца? В подобных делах не бывает виноват кто-то один. – Он ничем меня не побуждал. В это ты должен поверить. Он сохранил свою честь. Это я свою потеряла. Ты должен оставить его в покое и дать мне обещание. – Тебе ли ставить мне условия, если я пострадавшая сторона? – Махди, я должна заручиться твоим обещанием. Это превосходило то, о чем мог просить разумный человек, и не смывало пятна с его чести. Но потерять Даию – такую цену он не хотел платить даже за сохранение чести. Он даст ей обещание. И когда с Муссой что-нибудь случится… а с ним непременно что-нибудь случится, Аллах тому свидетель… что ж, малеш, мактуб. Такое происходит сплошь и рядом. Пустыня – опасное место. – Я тебе обещаю. Глава 28 Молитва лучше, чем сон, чем сон! Молитва лучше, чем сон! Аллах велик! Велик Аллах! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед – пророк Его! Монотонный голос плыл над лагерем. Он принадлежал стрелку, который сменил попавшего в плен моккадема. Измученные люди и верблюды просыпались, хором выражая свое недовольство. Чтобы не тратить драгоценную воду, мусульмане лагеря совершали омовения песком и становились на молитвенные коврики лицом к востоку и Богу. Скоро взойдет солнце, а пока пора вновь заставить двигаться изнуренные мышцы и тело, из которого выжаты все соки. Поль смотрел на небо и почесывал Недотепе брюхо. Он вслушивался в молитвы. Подобно миссии Флаттерса, его молитвы стали умирать в Тадженуте. Слова, которые он произносил всю жизнь, здесь, в пустыне, казались столь же бесполезными, как и его мышцы. Он совсем не тосковал по этим словам. Похоже, они никак не влияли на события, и Аллах действовал немногим лучше христианского Бога. Поль рассеянно жевал кусок кожи от старого бурдюка. По словам Хакима, это помогало унять жажду. Жажда оставалась, но жевание помогало не думать о ней. Воды вечно не хватало. Сейчас люди могли позволить себе лишь три-четыре раза в день прополоскать рот. У Поля сильно растрескались губы; из-за сухости они почти не кровоточили. То малое количество воды, попадавшее в рот, впитывалось пересохшими деснами и не успевало достичь горла. В голове из-за обезвоживания не смолкал гул. Усталость сказывалась и на сне. Поль проваливался туда лишь на короткое время. Держался он только за счет силы воли. Два дня назад Диану приказал зарезать одного из драгоценных верблюдов. Мусульмане перерезали животному горло и прочли ритуальные молитвы. Затем Белкасем стал разделывать тушу, используя для этого парадную саблю подполковника. Кое-кто принялся есть мясо сырым, не дожидаясь, пока его приготовят. Но желудки, отвыкшие от жирного мяса, исторгли его обратно, заставляя людей корчиться в судорогах. В верблюжьем желудке обнаружилась жидкость, оказавшаяся тошнотворной зеленой жижей. Поль жевал свою порцию мяса и даже отвернулся, чтобы не видеть, как другие глотают эту жижу. Верблюда словно и не было. Поль не успел запомнить вкус верблюжьего мяса. Да и что такое один верблюд для полусотни голодных людей? – Туареги! По колонне, словно рябь по воде, пронесся страх. Вдалеке, на расстоянии, недосягаемом для винтовки, виднелись два рослых туарега на мехари. Они сидели и ждали. Было ясно, что они настроены поговорить. – Господин лейтенант, я могу их застрелить, – предложил один из стрелков, которому не терпелось это сделать. И не только ему. – Нет. Надо узнать, чего они хотят. Де Врис, останетесь здесь. А ты, Эль-Мадани, пойдешь со мной. Диану и Эль-Мадани пешком двинулись по равнине. Туареги по-прежнему сидели неподвижно. Поль следил за ними в бинокль, чувствуя, как у него сжимается горло. «Надменные твари, – думал он. – И наглые, раз решили подъехать так близко». Ему самому хотелось застрелить обоих. В окуляры бинокля было вино, что Диану и Эль-Мадани вступили с ними в переговоры. Лейтенант возбужденно качал головой и размахивал руками. Эль-Мадани что-то сказал сначала туарегам, затем лейтенанту, после чего оба повернули к лагерю. – Они сказали, что готовы продать двух верблюдов, а также финики и галеты. – Это уловка, – проворчал Эль-Мадани. – Не доверяю я им. – Какая уловка? У них это либо есть, либо нет. Если нет, мы ничего не заплатим. Если есть, купим. – Почему бы попросту их не пристрелить и не забрать верблюдов? – проворчал какой-то стрелок. – И что нам это даст? Двух верблюдов нам мало. Быть может, потом они продадут нам еще что-нибудь. – Выбор у нас невелик, – пожал плечами Поль, когда Диану посмотрел на него, ожидая его мнения. Обсуждать было почти нечего, ибо экспедиционные деньги находились у Диану. Лейтенант отсчитал серебряные монеты. Увидев их количество, Поль присвистнул: – Это же куча денег за пару верблюдов и немного еды! – Они назвали такую цену, – равнодушно ответил Диану. – Или у вас есть более выигрышный вариант? Деньги туарегам понесли Побеген и Эль-Мадани. Один из туарегов, скрылся за невысоким холмом, но быстро вернулся с парой навьюченных верблюдов. Их Побеген и Эль-Мадани привели в лагерь экспедиции. Побеген торопливо вскрыл мешки. Там действительно находились финики и галеты. Судя по упаковке, то и другое было из продовольственных запасов экспедиции, закупавшихся в Уаргле. – Синие дьяволы верны себе, – увидев это, горько рассмеялся Эль-Мадани. – Продали нам наш же провиант. Голодные желудки не оценили иронии сержанта. Люди принялись за еду. Даже Непоседа навострился на финики. Вдали два туарега смотрели, как голодные люди жадно поглощают финики и галеты. – Они повели себя так, как и предсказывал Тамрит, – сказал один. – Считай, одна нога уже в западне. Аттиси будет доволен. Они двигались в тени Гарет-эль-Дженума, что в переводе означало Пик Дьявола, когда окрестные скалы и невысокие холмы огласились жуткими завываниями Недотепы. Вскоре завывания переросли в неистовый пронзительный вой, словно пес взбесился. Помимо рулад Недотепы, слышался голос какого-то другого животного, незнакомого Полю. Поль бросился вперед. За ним следом побежали Эль-Мадани и четверо стрелков. Поль вертел головой, оглядываясь по сторонам и пытаясь обнаружить источник звука, что на пересеченной местности было не так-то просто. Подозревая худшее, он завернул за угол и увидел Недотепу. Рядом с псом стоял дикий осел и орал. Недотепа бегал вокруг, переводя свой страх в вой, поскольку никогда не видел диких ослов. При появлении хозяина пес спрятался за спину Поля и значительно осмелел. Вой сменился сердитым лаем. Эль-Мадани с помощью стрелков быстро захомутал осла веревкой. Довольный Поль успокаивал Недотепу, почесывая за ушами. – Это гораздо лучше ящерицы, – говорил он псу, – хотя он тебе и не по зубам. Эль-Мадани осматривал местность. Потом опустился на корточки, водя пальцами по гравию и песку. – Опять они появляются, – сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к спутникам. – Кто «они»? – поинтересовался Поль.