– Вам же нужно всего лишь проверить ошибки в письме, а моя фрейлина неплохо знает язык, думаю, она справиться с этим. Елена, конечно, тоже хороша, – лукаво протянула Мария, словно дразня князя тем, что прибережет лучшее для себя, – но она уехала на мероприятие в город. Я даже не знала, как реагировать на столь внезапное решение герцогини. С одной стороны, я была безумно рада, представившейся возможности, с другой... Я посмотрела на Александра. Взгляд у него был разочарованный. Явно не такое предложения он ждал услышать. И мимолётное желание помочь ему, тут же испарилось, едва я увидела, как он огорчённо отводит взгляд. Разумеется, ничего удивительного не было в том, что он был не доволен таким исходом. Он наверняка рассчитывал заполучить в помощницы Елену, или хотя бы Елизавету, а ему внезапно досталось нечто, едва появившееся при дворе, без точечной фигуры, искрометного остроумия и без всякого таланта льстить богачам. О чем можно было со мной говорить? Отказываться, однако, было уже поздно и ему ничего не оставалось кроме как угрюмо произнести: – Хорошо, после полудня зайдите ко мне. Я промолчала, ответив князю кивком и мимолетом посмотрела на герцогиню, показывая ей, что мне не доставляет удовольствия такая работа. Но она была невероятно довольна собой, я чувствовала это. Она нашла идеальный способ помочь Александру и при этом быть уверенной, что ни к какому очередному роману это не приведет. Александр провел в покоях Марии ещё несколько минут, но они изо всех сил старались избегать при мне щекотливых тем. Поэтому их разговор был ещё более скучным, чем, если бы они просто решили по очереди досчитать до тысячи. После обеда, когда меня на дежурство сменила Елизавета, я, как и было обговорено, направилась в кабинет Великого князя. Я очень рассчитывала покончить с делами как можно скорее и под вечер выехать в городское ателье. Наконец-то я позволила себе заказать вечернее платье, пошитое по последней моде. И хотя я дорожила каждой монетой, которую собиралась передать отцу, но появляться на балах в тех платьях, что я привозила с собой из Института, было слишком стыдно. К тому же предвкушение покупки нового платья было одной из немногих вещей, которые делали меня счастливее. Когда я подошла к кабинету Александра, было ощущение, что охрана уже осведомлена о моем грядущем визите, ибо стоило мне приблизиться к двери, как мужчины без всяких вопросов пропустили меня внутрь. Едва переступив порог княжих покоев, мне стало не по себе, словно я пришла сюда вовсе не за тем, о чем они договорились с Марией. Однако я быстро взяла себя в руки и отыскала взглядом Александра. Он был также спокоен и невозмутим, как и утром в комнате Марии Павловны. Это немного успокоило меня, поскольку он точно не был похож на человека, жаждущего поскорее выставить меня за дверь или наоборот увлечь неформальной беседой: – Добрый день, Ваше Высочество, – робко поклонилась я. Неизвестно от чего я испытывала неловкость, как будто это не он просил меня явиться, а я сама заявилась с требованиями попереводить стишки. – Добрый день, Ваше Благородие, присаживайтесь, – вежливо предложил князь, указывая на кресло подле книжного шкафа. Я внимательно наблюдала за ним, словно готовилась отражать смертоносные атаки, проснувшегося в нем удава. Но он оставался сосредоточенным на работе. Когда я наконец присела, поудобнее устроившись на мягких бархатных подушках, мужчина протянул мне бумагу, с двух сторон, исписанную чернилами. При этом он молчал, очевидно, рассчитывая на то, что я пойму его без слов. Или, что вероятнее, Александр просто не хотел растрачивать на меня свои силы. В таком же удручающем безмолвии я забрала у него бумагу и принялась читать: «Дорогая Виктория, с последней нашей встречи прошло уже более года, но я всё также не могу забыть дивные вечера, которые мы провели вместе», – я пребывала в полном недоумении, письмо для сэра Гранта оказалось письмом, по всей видимости, для английской королевы. Почему в этом дворце все пытаются подсунуть мне не те письма? – Что это? – изумлённо спросила я. Не в силах поверить, что мгновение назад я увидела начало столь личного письма. – Письмо, – Александр сел напротив меня и улыбнулся. Он явно не испытывал ни малейшего смущения или угрызения совести. – Но ведь это не письмо тому господину, о котором Вы говорили утром с Марией Павловной. – Да, я знаю, – он пожал плечами и откинулся на спинке дивана, продолжая гипнотизировать меня взглядом, – оно для королевы Виктории. – Но Вы же... – я хотела возмутиться, но он снова перебил меня. – А что в этом такого? – Это очень личное письмо, насколько я понимаю. Не думаю, что Мария Павловна будет счастлива, узнав о вашей переписке с другой женщиной. К тому же я, вероятно, тоже не тот человек, который должен это читать, – эти слова дались мне особенно тяжело. У меня как будто появился безмозглый сынишка, проблемы которого априори становились и моими. – Во-первых, я свободный человек, и имею право решать каким барышням писать. А во-вторых, как Мария Павловна узнает об этом? – Я ей расскажу. – Рассказывай. Только на чьей она будет стороне, если я буду все отрицать. А я, поверь, отлично умею убежать, – он сидел невероятно довольный собой, и, хотя его самоуверенность должна была раздражать меня, на этот раз я неожиданно отметила, что в ней не было совершенно никакого высокомерия, и это слегка остудило мой пыл. Я не нашлась, что ему ответить, потому что, к сожалению, он был прав. Убедить Марию в чем угодно, он мог, даже не произнося ни слова. В этом была ее самая большая проблема. И тогда я просто принялась читать дальше. Чувствовала я себя паршиво, не потому что читала чужие письма, и не потому что присутствие князя было мне неприятно. Никак не покидало ощущения того, что меня словно заставили делать что-то очень грязное против моей воли, приводя при этом аргументы, спорить с которыми были невозможно. На удивление, в оставшейся части письма не было совершено ничего откровенного: только воспринимая о совместных прогулках, рассуждения о недостатках пород собак и банальные благодарности. В процессе чтения я несколько раз указывала Александру на небольшие речевые ошибки или советовала, как лучше заменить то или иное слово. В такие моменты он молчал, слушал или делал пометки на другом листе. Да и вообще, когда он не пытался произвести впечатление, он был вполне приятным человеком. – Вот это, лучше оставлять на конец, – объясняла я, – так будет звучать солиднее, вы ведь пишете РАБОЧЕЕ письмо, – хмыкнула я, но затем заметила, как на лице Александра проскользнула одобрительная ухмылка. Признаться, я думала, он окажется совсем неспособным учеником, но, по всей видимости, Император позаботился о том, чтобы у его сына были лучшие учителя. Благодаря им Александр хорошо знал и немецкий, и французский, и как оказалось, даже английским он тоже владел неплохо. Когда мы закончили, я гордо вручила ему исправленное письмо. – Что ж, я полагаю на этом все, – завершила я, позволив себе улыбнуться. – Благодарю, – он был предельно краток. Холодность, которая была в его голосе утром, когда он узнал, что я буду помогать ему, исчезла, и теперь я чувствовала, что он просто благодарен мне. Не более, не менее. И это уже было хорошо. Наступила небольшая пауза, но ее хватило, чтобы вновь почувствовать ту неловкость, которая была, когда я только пришла. – Тогда, если Вам больше не нужна моя помощь, я пойду, – словно по требованию инстинкта самосохранения, попросила я, потому что тишина в покоях была невыносимой. – Хорошо, если Вы понадобитесь, я пришлю за Вами. – Угу, – секунду постояв, и убедившись, что могу уйти, я поклонилась, окончательно собралась с мыслями и вышла в пустой коридор. Несмотря на то, что было лето, в них всегда было холодно как в склепе. Удивительно, вторая беседа с великим князем, а мне до сих пор не хотелось сбежать из дворца. «Возможно, – думала я, – он окажется не таким плохим. Как и Марию Павловну, его просто нужно попробовать понять. И тогда я, наверное, смогу спокойнее относиться к его увлечениям. Хотя..., – тут же опомнилась я. – Какие у него увлечения кроме развлечений? Он не способен ни на что кроме как на дешёвые манипуляции и игры разумом таких доверчивых девушек как Варвара». Я сделала несколько шагов в сторону лестницы, когда меня настигла неприятная мысль: «Разве я сама не наивна и доверчива?» Я не хотела в это верить, а потому была абсолютно уверена, что со мной не сработает ничего, что работает на других. Глава 12 Бывают ночи, когда я сплю особенно беспокойно, будто предвкушая важные перемены или события в жизни. Тем не менее за существование во дворце давно стало для меня рутиной, потому ожидать от него чего-то необычного было глупо. Именно по этой причине я никак не могла объяснять, откуда взялось внезапное ночное волнение, не покидающее меня на протяжении всей ночи. То и дело я вскакивала от обрывочных снов, которые мгновенно утекали из памяти, а когда мне всё же удавалось ненадолго уснуть, я тут же просыпалась в таких позах, после которых не чувствовала ни рук, ни ног. Лишь к утру мне удалось заставить себя успокоиться и забыться сном, но едва лучи солнца прокрались в спальню, я вновь открыла глаза. На этот раз насовсем. Дворец по-прежнему пустовал. Даже те редкие обители, что предпочли проводить солнечные месяцы в столице, к середине лета так устали от бесконечной жары, что сочли необходимым уехать на время в пригород. Этими особами стали не только Мария Павловна, в сопровождении Елены и Ольги, но и также самые важные люди империи в лице Александра и Константин, которые без предупреждения покинули дворец и точно не спешили возвращаться раньше августа. Вероятно, отсутствие дел и стало причиной моей необъяснимой тревоги. Ведь за последний год я настолько привыкла всюду следовать за герцогиней и выполнять ее указания, что даже, когда она отпускала меня, я все равно чувствовала, будто должна быть рядом с ней. Именно по этой причине, когда принесли почту, я была несказанно рада возможности чем-то себя занять. По сравнению с количеством писем герцогини, моя стопка выглядела невероятно жалко. Но зато я могла отвечать на каждое из них развернуто и вдумчиво, без опасения опоздать к обеду. Ответив отказом на некоторые подозрительные приглашения от незнакомцев, я дошла до более значимых отправителей: Фани, госпожи Жуковской, отца. Недолго думаю, я открыла письмо из дома. Едва я коснулась его, меня вновь окутала тревога, с которой я боролась ночью. Отец писал довольно часто, но именно в этот раз что-то было не так. Я пробежалась взглядом, пытаясь сразу зацепиться глазом за что-то недоброе. Но текст был обычным: никаких упоминаний болезней, возвращения давних родственников, или последствий от взыскания долгов. Я уже было облегчённо выдохнула и собралась читать все сначала, как вдруг мое внимание привлекла выпадающая из общего контекста и тона письма строка в самом конце письма: «У нас не будет дома, а у меня титула». Зная свою особенность паниковать раньше времени, я собралась с мыслями и начала читать с начала абзаца: «Лезут чрезвычайно неприятные слухи о нашем имении. Не верь этим бредням. Все что сейчас происходит вокруг – это абсурд и сплошное вранье, к которому никто не был готов. Именно принимая во внимание эти досадные обстоятельства, есть вероятность, что у нас не будет дома, а у меня титула. Однако, это вовсе не значит, что мы не встретимся. Я уверен, скоро все изменится, и эти лжецы получат по заслугам». Впервые я читала столь эмоциональное письмо отца! Обычно его текст был лаконичен, и никогда он не упоминал о своих проблемах. Поэтому не нужно было быть особенно догадливой, чтобы сообразить, что у него произошло. К нему пришли за долгом. Я быстро взяла себя в руки, не давая панике завладеть собой. Что я могла сделать? Ответ был очевиден. Нас могли спасти только пятьдесят тысяч. –Нет! Только не это! Только не сейчас! – закричала я во весь голос. Если бы пустота могла чувствовать, она бы точно испугалась от моего внезапного крика. Закрыв лицо руками, я глотала горячие слезы, которые не в силах была унять. Я позволила себе расслабиться на полгода, и за это время они добрались до моего дома. А теперь я уже не в силах была помочь. Спустя несколько минут наедине со всепоглощающими чувствами, ко мне начала возвращаться способность мыслить критически. Я осмотрела покои и оставшиеся на столе письма. Одно из них было от Фани. И тогда я прозрела. У меня изначально была возможность спасти наше имущество и статус, пусть для этого и предстояло пережить публичное унижения и угрызения совести. Она ведь говорила мне что-то о летнем представлении в ее заведении. Говорила что-то про дебютанток. Про то, что это не требует особых навыков и вселенского унижения, но дает возможность быстро получить деньги. И не просто деньги, а большие деньги. Почему мне раньше не пришло это в голову?! Сейчас только выступление в её борделе могло нас спасти. Я схватила последнее письмо Афанасии, и принялась залпом читать его в надежде, что она написала там хоть что-то про этот гнусный праздник для аристократов. Я не прогадала, девушка действительно писала там про грядущее торжество, и в основном не очень лестно отзывалась о том, что происходило в эти дни в ее La douceur: «Я явно что-то делаю не так, – писала мне девушка, – потому что уже давно не чувствую радости от жизни. Послезавтра будет это ежегодное сборище примитивной аристократии, а после, я начну думать, как бросить всё к чёрту и начинать с чистого листа. Из всего текста я мгновенно вычленила самую нужную мне в тот момент информацию. «Послезавтра» – писала в нём Фаня, а письмо датировалось тринадцатым июля. Мне понадобилось всего пара секунд, чтобы осознать: сегодня было пятнадцатое июля, а значит именно сегодня в борделе Афанасии пройдет главное шоу года, и если мне нужны деньги, то и выступать придется сегодня. Я всегда считала, что заведения вроде La douceur должны ютиться где-то на окраине, вдали от непорочных взглядов местной аристократии. В своих догадках я была права лишь отчасти. Бордель Фани расположился чуть ли не в самом центре города, неподалеку от главной площади, однако близость к центру вовсе не гарантировала ему величественный вид и богатое убранство. Часть города, которую мне предстояло посетить, по слухам, кишела не только сомнительными заведениями, но и далеко не самыми порядочными людьми. В самом начале квартала атмосфера все ещё была праздная, свойственная той, что окружала меня изо дня в день: здесь размещались дорогие ресторации для знати и высших императорских чинов, череда из первоклассных французских и итальянских ателье и огромное здание оперного театра. Но чем дальше по улице я продвигалась, тем страшнее мне становилось. Ещё недавно мелькавшие мимо меня вычурные австерии, рядом с которыми не утихал смех богачей, а звуки фонтанов были громче топота гнедых лошадей в золотых каретах, сменились на пошарпанные гостиницы и битком набитые трактиры, из которых вываливались потные мужики.