– Знаете, я думаю, Александр Николаевич приехал к нам вовсе не на чайную церемонию. Думаю, он хотел предупредить нас о возможном пристальном внимании со стороны некоторых высокопоставленных лиц. Это весьма благородно с его стороны, но бесполезно. – Но он хотя бы пытается помочь. И потом, при всем уважении, ведь не Император выносил приговор, а военный судья, – вступилась я инстинктивно, хотя понимала, что не имею права спорить с женщиной, которая только что лишилась одного сына, и вероятность встретиться со вторым тоже была мизерной. – Ну конечно, – холодно произнесла Жуковская, – все до единого приговоры такого рода виновным\ подписывает Император. Сам утверждает и сам смягчает. И он прекрасно знал, чей это сын. Я пребыла в замешательстве. С одной стороны, мне хотелось дать волю своим эмоциями, чувствовать, как они залпами разлетаются по телу и засасывают меня в омут всепоглощающей смуты. С другой, я неистово хотела узнать у Жуковской все. Все, что она ещё знала об Императоре, потому что я до сих пор не могла поверить, что тот доброжелательный человек, которого я видела на балах, способен на такую подлость. – Александр Николаевич его сын. Так или иначе, он не сможет действовать против своей семьи, против законов, которые существовали у правящей монархии сотни лет. Каким бы он ни был хорошим для тебя, он сын Императора. И даже если он не унаследует трон, он будет поступать точно также. Всё это, сказанное госпожой Жуковской, звучало для меня хуже императорских приговоров. Если бы она ещё не приплетала сюда Александра, потому что он был единственным, в кого я хотела верить. – Знаете, я до сих пор вижу перед глазами имение отца. Имение, которое уже давно покинула жизнь. Я знаю, как люди в деревнях умирают от голода и произвола помещиков. Я видела, как в наш дом пришли люди Императора, чтобы отнять у нас все. Я прошла через бесчисленные унижения и обманы во дворце. Но… Если бы вы только знали, как я хотела любить это место, я верила в него с самого рождения! Что будет, если я хотя бы на долю секунды представлю, что могущество дворца лишь иллюзия? Что будет, если окажется, что Император не справедлив и не милосерден? Что будет, если я пойму – все вокруг было ложью? – я замерла и отвернулась от Жуковской, а затем прошептала, – мне страшно, потому что, если я признаю это, какой будет смысл жить? – Знаете, смелость человека не в том, чтобы пойти в бой, а в том, чтобы признаться, что вам страшно. Я ничего не ответила, но не сомневалась – мы поняли друг друга. Было слышно, как тикают на камине часы в золотой оправе, как завывает за окном февральский ветер и, казалось, слышно было даже, как сгущались над поместьем снеговые тучи. – Это было почти год назад, но для меня тот день словно продолжается до сих пор. Боль никогда не утихнет, также, как и желание отомстить, – от ее последних слов по телу пробежали мурашки. И снова появилось то чувство, которое преследовало меня еще с осени. Медленное, тянущееся, гнетущее чувство тоски, которое нельзя было унять. С ним можно было только воевать. Что Жуковская и собиралась делать. Глава 21 Внезапно двери в столовую распахнулись, и в них вбежали две симпатичные девочки, лет двенадцати. Их кудрявые золотистые локоны выбивались из растрепавшихся длинных кос, а грациозность и лёгкость движений, доставшиеся им от матери, не заметить было невозможно. Девочки наперебой принялись рассказывать матери о наискучнейшем уроке французского, который только что закончился. И о том, как все это время они мечтали сбежать от сварливой преподавательницы в зимний сад. Но стоило мне на секунду позабыть о том, что рассказала мне Жуковская, в столовой появился новый гость. Александр был абсолютно беззаботно и по-детски счастлив. Фору ему в этом мире радости могли дать разве что дочери Анечки, которые в тот момент жадно уплетали пирожные. – Все прошло хорошо? – спросила Жуковская как ни в чем не бывало. – Да, – коротко ответил он. Было так интересно наблюдать за ним, когда он пытался вести себя уверенно, но всем нам было неуютно друг с другом. Краем глаза я заметила, как девочки с интересом поглядывают на князя. Они тихонько перешептывались за маминой спиной, то и дело бросая кокетливые взгляды в сторону Александра, а когда он смотрел на них в ответ, тут же отводили взгляд и звонко смеялись. – Кажется, у меня появились новые поклонницы, – прошептал мужчина, наклоняясь ко мне ближе, и я вновь ощутила себя парализованной от его дыхания, коснувшегося моего уха. – Не удивительно, Ваше Высочество. Ни одно сердце не устоит перед вами, – ответила я как можно более саркастично. Но он вновь принял мою иронию за чистую монету. – Ну ещё бы, – заявил он гордо, а затем подмигнул маленьким леди, заставив их покраснеть, робко отворачиваясь в сторону. Мне оставалось лишь вздохнуть. Тем временем Анечка, как я полагаю, решила разрядить обстановку, но способ, который она выбрала, заставил меня поперхнуться. – Когда же состоится церемония венчания? – Что? – удивился Александр, переводя взгляд с чашки чая на Жуковскую. – Вы с Анной Георгиевной? Когда вы собираетесь обручиться? Первой мыслью было начать все отрицать, но потом, заметив замешательство и смущение на лице князя, я решила понаблюдать за его реакцией и, прикинувшись, что не поняла вопрос, уставилась на него. – Мы не... – протянул он неуверенно, – мы не... Анна Георгиевна не моя невеста. Впрочем, а что я ожидала услышать? Оды любви? Предложение руки и сердца? Я молча кивнула, подтвердив его слова, и уткнулась в тарелку. Девочки продолжали играть с Александром в гляделки, чем только раззадорили его, и теперь князя было не остановить. Забавно, но именно это стало последней каплей, переполнившей кувшин моего терпения на сегодня. Не история Жуковской добила меня, а бесконечное позерство Александра! Я не выдержала, и, чтобы не разрыдаться прямо там, стремительно покинула столовую. * * * Я быстро спускалась по лестнице, незаметно проскакивая пролеты между этажами. И когда я, наконец, достигла коридора второго этажа, позволила себе остановиться и выдохнуть. Ещё немного и я, клянусь, готова была задохнуться от досады и несправедливости, которые творились вокруг, но внезапно в конце коридора замаячила фигура. Я внимательно вгляделась в очертания и мгновенно распознала в них господина Жуковского. Заприметив меня, он заметно повеселел, хотя до этого момента был необычайно мрачен и задумчив. И спустя пару мгновений он уже стоял рядом. За эти годы он заметно постарел. Его седая челка с последней встречи отросла ещё больше и теперь заслоняла половину лица, что считалось в высшем свете верхом безвкусицы. Впрочем, думаю, ему были далеко безразличны модные тенденции. Зато, несмотря на морщины, он всегда выглядел очень жизнерадостно и никогда не производил впечатления сварливого старика. Минутная радость встречи затмила то, что я ощущала секунды назад. – Рад вас видеть, Анна Георгиевна. Вы стали ещё краше и, я надеюсь, ещё счастливее, – в свойственной ему актерской манере произнес Геннадий. Я не знала, что ему ответить. Тогда я чувствовала только вину за то, что не представляла, как им помочь. – Это все правда? – вырвалось у меня. Я с надеждой смотрела на Геннадия, беззвучно умоляя его молчать. Он ничуть не изменился в лице, только лишь глаза выдавали его печаль. И это было красноречивее сотен тысяч слов. – Да. Это правда. У меня перехватило дыхание, и он, заметив, что отныне я бессильна говорить, перенял инициативу разговора в свои руки. – Но что поделать. Мы все здесь делали то, что считали правильным. Жаль, что правда и справедливость никому не были нужны. А сыновей уже не вернуть. –- А что же будет с вами? – спросила я дрожащим голосом. Он вздохнул. А затем, смахнув со лба челку и поправив очки, ответил: – Анна Георгиевна, знаете, я видел в этой жизни очень многое. Каждый раз, когда я думал, что это конец, нам удавалось его миновать. Может и в этот раз нам повезет. От его слов меня начало трясти еще сильнее, чем после разговора с Жуковской. Глаза застилала белая пелена слез, я изо всех сил пыталась себя сдержать, но у меня ничего не выходило. – Я уже не боюсь за себя, лишь боюсь за будущие поколения. И мне хочется верить в то, что они будут достойнее нас. Научаться сострадать и любить так, как не смогли мы, и главное, – он намеренно выдержал поэтичную паузу, – пускай они перестанут слепо верить в чужие идеалы. – Но как жить, зная, что происходит вокруг? – спросила я сквозь слезы. Я ждала, что он утешит меня, скажет, что все будет хорошо, но он не мог врать мне. – Я часто говорю это себе самому и скажу то же самое вам. Перед следующим балом, когда вы будете смотреть на себя в зеркало, спросите себя: кого вы там видите? Того ли человека, которого вам хочется? Я знал очень много людей, которые мастерски лгали близким, судьям, даже его Величеству, но все они не могли обмануть самих себя. Так и я. Я не хочу смотреть на себя по утрам и знать, что я лжец и трус. Потому я уже давно готов принять то, что меня ждёт. Мы все готовы, – закончил он. Еле ощутимое, тонкое чувство страха проскользнуло по моей спине и вонзилось под сердцем, а за ним туда же проникло всепоглощающее чувство ненависти и беспомощности. Теперь оно преследовало меня везде. Жуковский был невозмутим и даже по-своему весел, что нагоняло на меня ещё большую тоску. Я же была слишком слабой, чтобы держаться так же мужественно, как и он. – Не плачьте, – смягчился Геннадий, улыбаясь, – все будет хорошо, –наконец услышала я, но боль от его слов уже было не унять. – Я так на это надеюсь, – пискнула я еле внятно. – Извините меня, но мне сейчас очень хочется побыть одной, – попросилась я, будучи в оцепенении. – Да, конечно. Если хотите выйти в сад, лучше спускаться по правой лестнице, – ответил мужчина. Я кивнула, а потом вдруг прильнула к нему и крепко обняла. Он был такой большой и теплый, как огромной лесной медведь, но душа у него была доброй, как у верного преданного пса. А затем я резко отпрянула назад, ощутив новый прилив слез, и устремилась к выходу. * * * Меня встретили ветер и холод, которые свойственны февральским зимам. Почти сразу я поняла, что недолго протяну на таком морозе, а учитывая, как стремительно небо затягивали подозрительные тучи, я всерьез начала опасаться метели. Зиму я любила за отрезвляющий холод. Каждый раз, когда отчаяние казалось невыносимым, я выходила на улицу, и от нежных прикосновений ледяных снежинок мне всегда становилось чуть спокойнее. Сад рядом с поместьем Жуковских был совсем крохотный, и его легко можно было осмотреть, стоя на одном месте. Однако внимательно присмотревшись, я заметила небольшую тропинку, ведущую из двора прямо к озеру. К моему счастью, калитка была не заперта, и я, легко преодолев ее, направилась к замёрзшей ледяной пустоши. Мысли всё ещё роились в голове, но холод не давал снова заплакать. Я шла по глубокому снегу, выдыхая огромные клубы пара – единственное, что согревало отмерзающий нос.