Я была уверена, что самым страшным испытанием для нашей семьи была смерть матери и неподъемный долг отца. Но теперь страшнее, чем за себя, мне было страшнее только за Жуковских. Из всего мира сейчас они были для меня самыми авторитетными и уважаемыми людьми. И, пожалуй, единственными, на кого мне хотелось равняться. То, что сделали с их семьей, было непростительно. И я, собравшись с мыслями, приняла решение расспросить обо всем Александра и во чтобы то ни стало убедить его поговорить с отцом об этом ужасном происшествии. Едва образ Александра всплыл в моей памяти, его уже было не искоренить. Я подошла совсем близко к воде. Кое-где вдоль берега виднелись крупные следы льда, который, очевидно, время от времени таял и двигался, оставляя за собой множество отметин на промерзлой земле. Припорошенные снегом, ютились там и маленькие сосенки, запутавшиеся в собственных корнях. Я аккуратно ступила на лёд. Расчистив от снега замёрзший покров озера, я посмотрела вниз, проверяя лёд на надёжность, но не увидела там ничего кроме черноты, сквозь которую виднелись мелкие пузырьки. Вроде твердый. Я сделала ещё несколько шагов вперёд, всей грудью ощущая, как проходит сквозь меня порыв ветра. Хотелось, чтобы он выдрал и унес из меня всю тяжесть и боль, от которых я сама не могла избавиться. Ещё один мощный порыв, заставляющий прибрежные деревья учтиво согнуться. Но только не меня. Пусть бы он забрал у меня все, чтобы я больше ничего не чувствовала. Но вместо этого я вспомнила, как безропотно и игриво вели себя с Александром сегодня дочери Жуковской. Неужели он настолько хорош, что даже те, кто никогда не любил, кто не учился искусству обольщения, и кто ещё не совсем понимает, что перед ними сын Императора, готовы отдать ему свое сердце? Если уж эти девочки не могут противостоять ему, то что могу я? Бессмысленным уже было даже пытаться что-то менять. Я слишком глубоко погрузилась в эту мучительную любовь, и теперь хотела лишь, чтобы она никогда не заканчивалось. Даже если он всегда будет причиной моей боли, я бы любила эту боль так же неистово, как и его. Я сделала ещё шаг, как вдруг под ногами раздался треск. Я с ужасом отшатнулась в сторону, но вдруг последовал следующий неестественно громкий звук. Без раздумий я бросилась назад к берегу, хотя до него была всего пара метров, и вдруг поняла, что звук, меня напугавший, был вовсе не треснувшим льдом, а самым настоящим выстрелом. Сердце парализовал испуг. И сомнений в том, что стреляли с территории Жуковских, не было. Анечка? Геннадий? Александр? Я бросилась назад, совершенно не задумываясь о том, что могу попасть под горячую руку стрелка. Сердце бешено колотилось, и я мечтала лишь о том, чтобы звуки, доносящиеся с территории поместья, оказались ложной тревогой. Меня шатало из стороны в сторону, и я даже не могла держаться протоптанной дороги. Ноги проваливались по колено в сугробы, из которых я вылезала с большим трудом. Когда я, наконец, миновала все препятствия и оказалась на территории двора, раздался второй выстрел. От неожиданности и раскатистого грохота, я на мгновение потеряла способность слышать. Ко всему прочему добавился страх за свою жизнь, и теперь вместо бега я предпочитала осторожно красться к входу с северной стороны, где должна была стоять императорская охрана. Людей я не видела, но хорошо слышала, что спереди дома творится суматоха: плач, крики, пронзительные женские возгласы. Несложно было догадаться, что кого-то убили. Я затаила дыхание и повернула за угол. Передо мной открылась весьма прозаичная и не очень приятная картина. У входа в дом Жуковских, истекая кровью, умирала одна из лошадей в нашей упряжке. Какой-то местный лекарь склонился над ней и пытался остановить кровотечение – ничего не помогало. Происходящее у главных ворот пугало не меньше: окружённый толпой солдат, на земле лежал человек. Это был мужчина – на вид ему было лет сорок. Он был одет в простую, крестьянскую одежду. На ней тоже виднелись алые пятна, которые стремительно окрашивали и снег вокруг него. Я огляделась, выискивая в толпе Александра или Жуковских. Сперва я заметила начальника охраны, а потом, вглядевшись, поняла, что его собеседником был князь. Через секунду я стояла около них. – Где вы были?! – воскликнул Александр, прерывая и без того эмоциональную беседу. – Я вышла прогуляться, – мой ответ звучал так, словно каждое слово я говорила под гипнозом. – Вы в порядке? Я кивнула и, развернувшись к начальнику охраны, задала, вероятно, самый логичный вопрос для данной ситуации: – Что произошло? – Покушение на убийство Его Высочества, – а затем он подумал и добавил: – а возможно и кого-то другого. – Но кто?! И зачем?! – воскликнула я, уставившись на него в оба глаза. – Вон тот, – он указал пальцем на тело, которое уже не подавало признаков жизни, – а стрелял, потому что... потому что гнида неблагодарная. Мало ему барской милости, он захотел свои порядки навести. Так ему и надо, выродку. Я проглотила его слова молча, но ответа и утешения они мне не дали. – Вы не должны возвращаться обратно сегодня, – сказал мужчина князю, – возможно, это не единичный случай, а все уже видели Ваш кортеж, на который заговорщики могут напасть еще раз. – Но мы должны вернуться сегодня! Завтра с утра во дворце событие, которое я никак не должен пропустить, – настаивал Александр, очевидно подразумевая под важным событием бракосочетание Литвинова. Однако в вопросах безопасности я была солидарна с начальником охраны, а вот Александр сегодня был как никогда уперт. Поодаль стояли Жуковские, мрачным взглядом осматривая свой двор. И для полноты зрелища не хватало, пожалуй, только панихиды. Я подошла к ним и произнесла первое, что показалось уместным: – Соболезную, что это произошло. Еще и в наш приезд. Теперь я чувствую себя причастной. – Не говорите глупости. Если и винить здесь кого-то, то только нападавшего, – строго произнесла Жуковская. На этом наш разговор был закончен. Мы продолжали стоять на месте, наблюдая за развернувшимися во дворе событиями. Через пару минут к нам подошел Александр. Я так надеялась, он скажет, что мы остаемся, потому что я была вымотана до предела. И ехать куда-то в такое время и после таких событий было бы безумием, но он, обращаясь к Жуковским, серьезно произнес: – Мне нужна ваша карета. На нашей ехать небезопасно, а ваша, поможет предотвратить возможные новые нападения. – Вы хорошо подумали, Ваше Высочество? – казалось, все были изумлены его решением. – Да, я должен вернуться до полуночи. Анна Георгиевна, если вы хотите, можете оставаться. Но можете поехать со мной. Анечка и Геннадий вопросительно посмотрели на меня. А я была куда безумнее, чем думала. – Я поеду с вами, – решительно произнесла я. Глава 22 Тучи быстро сгущались, и с каждой секундой становилось все темнее. Кроме отвратительной погоды ситуацию ухудшала ещё и быстро надвигающаяся ночь. А, как известно, зимой темнеть начинает почти сразу после восхода. Тем не менее до дворца оставалось ещё по меньшей мере верст 30, что не придавало нам уверенности. Карета, запряженная тройкой лучших донских жеребцов, хоть и с трудом, но все же продолжала бег по еле заметной под внушительным слоем снега, дороге. Тем временем облака над нами в мгновение превратились из темно-серых в угольно-черные. На секунду мне даже показалось, что с мрачных небес в просветах между облаками на меня уставились два злобных сатанинских глаза. Впрочем, чего я ждала от этого дня? В карете тоже стало заметно холоднее, казалось, будто поднимающийся ветер каким-то образом пронизывал стены, проникая внутрь. А потом я ощутила, как кучер резко ускорил упряжку, и посмотрела за окно. Пустынная, заснеженная дорога, с двух сторон окруженная бескрайними полями, границы которых стиралась во мраке из-за взмывающих вверх белых вихрей. Они столбом поднимались от придорожных сугробов, и ветер уносил их в бесконечность. С каждой секундой ситуация становилось все хуже, и у меня уже не было сомнений в том, что из-за порывов ветра нас сносит с дороги. – Плохо дело, – будто прочитав мои мысли, заволновался Александр. – Что же делать? – Пока ехать. Может, буря обойдет нас стороной, – ответил мужчина без особой уверенности. Я притихла и снова устремила свой взгляд на дорогу. Небо обложило тучами со всех сторон. И даже если бы буря вдруг утихла, отменить ночь было не под силу никому, и ехать по ледяной, занесенной снегом дороге в темное время – настоящее самоубийство. Несмотря на всю быстроту, выносливость и силу, приобретенную у восточных предков, наши лошади ощутимо замедлялись. И вот в воздухе закружили первые крупные снежинки. Александр резко привстал с места, и, отворив окно кареты, выглянул наружу: – Далеко до ближайшего поселения? – крикнул он кучеру. – ...верст, ... добраться..., – только и услышала я обрывки фраз, которые донес до меня ветер. Но то что «верст» было больше чем одна, меня изрядно напугало. Александр вновь вернулся в карету, плотно закрыв за собой ненадежное оконце. – Насколько все плохо? – испуганно спросила я. – Все будет в порядке, – ответил он спокойно, и это чувство, хоть и не в полной мере, передалось мне. В те минуты нашу карету, а вместе с ней и нас, бросало из стороны в сторону под резкими порывами ветра, а бедные, уставшие лошади чудом не сбились с курса. Под звуки ветра и крики кучера, лошади из последних сил тащили нас сквозь глубокие сугробы. Но что могли сделать они против обезумевшей стихии? Снег со всей силы хлестал кучера по щекам, и я сквозь стены кареты ощущала, как бедняга замерзает. Я и сама уже совсем озябла под пронизывающим тело леденящим ветром, но каково же было ему, я даже не могла вообразить. Прошло ещё минут пятнадцать, а стихия и не думала утихать, только продолжая нарастать. Я вновь посмотрела наружу. «Что ж, если мы погибнем, это будет весьма логичным завершением дня», – подумала я. Кругом был лишь бесконечный мрак, который тянул ко мне свои корявые ручищи, стараясь достать из кареты и погрузить в темноту, и скорее всего навечно. Больше никаких криков кучера, только голос бушующей стихии. Карета продолжала замедляться, хотя никаких признаков поселения и в помине не было, как вдруг совсем остановилась. – Да что же это? – возмутился Александр, вновь открывая окошко и высовываясь на мороз. – Что случилось? – прокричал он также недовольно. – Ваше Высочество, простите меня ради бога, не могу я больше управлять лошадьми! – стараясь перекричать ветер, умолял кучер. – От чего же? – Я пальцев не чувствую. Будто их нет, – я вздрогнула от услышанного. Без кучера мы доберёмся разве что до ближайшего кювета. Тем временем совсем стемнело. Я не видела даже голов лошадей в нашей упряжке, не говоря уже о дороге. Внезапно Александр встал со своего места, резко отворил дверь кареты и вышел на улицу. – Что вы делаете? – вскрикнула я от неожиданности. – Ждите здесь, – бросил он и скрылся во мраке примерно там, где сейчас находился кучер. Прошло ещё несколько секунд в тишине, которую нарушал привычный свист ветра, и вдруг дверь снова отворилась, однако в карету вернулся не Александр, а наш извозчик. Выглядел он ужасно, лицо было онемевшим, бледным. Ресницы и брови заиндевели, а руки были синющие, как грозовая туча в августовский день. Я схватила его за руки, которые он держал впереди себя, словно был не в силах опустить их.