Турили с вызовом отрезал: — Я не собираюсь сотрудничать с оккупантами! Адмирал ответил холодно: — Мне безразличны ваши желания или мотивы, господин Турили. Сделайте то, что я сказал. Уверен, что вы сохраните этим жизни сотен, а может и тысяч своих соотечественников. Вы слышите спорадическую стрельбу на улицах вашей столицы? Ваши солдаты местами ещё сопротивляются силам ГСВА, хотя большинство из них уже сложили оружие. Я не требую от вас призыва к сотрудничеству с нами, не требую обращения с призывом прекратить сопротивление. Я лишь хочу, чтобы вы проинформировали своих соотечественников о действительном положении дел. Это не измена, это ваш долг, как официального лица и единственного оставшегося в живых представителя власти Австралии. Президент Сената пожал плечами: — Уверен, что Король Эдуард VIII уже назначил нового генерал-губернатора и премьер-министра, а столицу уже перенесли в Сидней. Так что… Ферзен, всё так же не оборачиваясь, перебил «собеседника»: — Мне это безразлично. Я не претендую на всю Австралию, равно как и на власть над ней. Мне нужен относительный порядок вокруг Порт-Филлипа на период нашего пребывания здесь. Моим кораблям нужен ремонт на Государственной судостроительной верфи в Уильямстауне, моему флоту нужна бункеровка и топливо для кораблей, а моим экипажам и солдатам нужны вода и продовольствие. И я это получу так или иначе. С большими жертвами с вашей стороны или без оных. Вам всё понятно или есть вопросы? * * * ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОМЕЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ДВОРЕЦ ЕДИНСТВА. КВАРТИРА ИХ ВЕЛИЧЕСТВ. 25 декабря 1921 года. Пылал камин. Измученная сегодняшним днём Маша смотрела в огонь, лёжа поперёк дивана и положив голову мне на живот. Она молчала о чём-то своём, я тоже не стремился сотрясать воздух словами, размышляя о делах наших скорбных. Впереди непростая ночь и ещё более трудный день. — Как думаешь, война будет? Конечно, странно услышать подобный вопрос от Императрицы Державы, которая воюет сейчас на гигантском театре военных действий, раскинувшемся от Антарктиды до Чукотки, но я понял о чём она — о той, грядущей, настоящей ВОЙНЕ, по сравнению с которой нынешняя это лишь возня детишек в песочнице. — Я не знаю, радость моя. Я попаданец, а не пророк. Скорее всего — да. Возможно нам удастся как-то пропетлять, обзаведясь достаточным количеством ядерного оружия, которого у остальных на тот момент не будет, но это не спасёт мир от войны. А значит, очень велик шанс что мы окажемся в неё втянуты. И в этом контексте меня больше всего волнует Германия. Если немцы сохранят хотя бы нейтралитет по отношению к нам, то нам мало что грозит. Мы прочно стоим и в Европе, и в Средиземноморье, и на Ближнем Востоке с Афганистаном, и на Дальнем Востоке с Маньчжурией и Японией включительно, пусть с последней мир мы ещё не подписали. Англосаксы всех мастей за морями и океанами, так что реально на суше нам они могут угрожать только переманив на свою сторону Германию. — И Францию. Усмехаюсь. — Вот не любишь ты Изабеллу. Маша буркнула: — Коза драная. Всё посматривает в твою сторону. Смех с моей стороны. — Да, русский язык становится тебе всё более родным. Но соглашусь с тобой — Франция очень неустойчивый наш союзник, который всегда будет себе на уме. И который мы можем держать уверенно на своей стороне только угрозой удара со стороны Германии. Если же против нас будет формально или неформально сколочена коалиция из англосаксов и Нордического Союза, то, почти наверняка, Франция присоединится к ним в войне против нас. Шанс на это существует, он достаточно велик, и не учитывать этот шанс мы не можем. И если Берлин начнёт свой геополитический дрейф в объятия Лондона и Вашингтона, то война против нас в Европе станет просто неизбежной, хотим мы этого или не хотим. И если так случится, то не факт что и ядерное оружие нас гарантирует от такого сценария Глобальной войны. Да и вряд ли у нас к тому моменту будет достаточно атомных бомб. — А если у нас будет много танков в Европе? И не только танков? Пожимаю плечами. — В моём 1941 у немцев было немногим больше трех тысяч танков, подавляющее большинство из которых были «единичками» и «двойками», которые даже по сравнению с нашими современными танками лишь смех один. Советский Союз же имел под тридцать тысяч всяких танков. Вполне хороших, кстати. Но СССР это ни от чего не спасло — немцы меньше чем через полгода стояли уже под Москвой, а тысячи и тысячи советских танков либо сгорели из-за идиотского командования, либо были просто брошены вдоль дорог из-за отсутствия горючего. Так что вопрос не столько в танках, сколько в организации, техническом обеспечении, и, главное, в командирах. Именно из-за этого в первые два года войны у нас в Великую Отечественную было столько болезненных провалов и окружений. Сотни тысяч, если не миллионы, погибших и пленных. И вопрос не только в нас. Та же Франция в 1940-м имела танков больше, чем немцы, и танки эти были намного лучше германских. Итог — Франция сдулась за три недели из-за архаичной организации войск и из-за генералов, которые жили понятиями Первой мировой войны и нежились в лучах славы, как герои-победители, самовлюблённые и непререкаемые. Императрица хмыкнула: — А ты не боишься, что по итогам Тихоокеанской войны ты не только не избавишься от самовлюблённых «героев-победителей» Великой войны, но и получишь в дополнение ещё и тех, кто стал самовлюблённым героем-победителем войны Тихоокеанской? Твоё желание получить целую плеяду будущих полководцев Глобальной войны из современных капитанов может разбиться о непрошибаемую стену из новых генералов и адмиралов, которые поднялись во время Тихоокеанской войны и подпёрли собой стену косности и маразма, сложенную из полководцев Великой войны. Или ты их будешь стрелять, как товарищ Сталин в 1937-м? Вот любит моя жена задавать простые вопросы. Хорошо у неё это получается. Пожимаю плечами: — Советскому Союзу это не слишком помогло ни в Финской войне, ни, тем более, в Великой Отечественной в 41-м и 42-м годах. Перепуганные генералы, боящиеся огорчить начальство правдивым докладом, ничем не лучше самовлюблённых. — Так что? — Я не знаю. Не забывай, что в будущем я был лишь майором, а в этом времени я генерал лишь по наследству от прадеда и немногим отличаюсь от самовлюблённых генералов-победителей в Великой войне. Да, мне удалось кое-что сделать и кое-где даже победить, но я вовсе не Мессия и не гений войны, какие бы легенды не слагал обо мне Суворин. Будем подумать, как говорится. Думать, как меньше суметь облажаться. Царица потянулась. — У тебя очень колоритный русский язык. Всегда поражалась. — Не учись плохому. — Как же, с тобой не научишься. Как говорится, с кем поведёшся… — Вот только не надо банальностей! — Ой-ой. Мрачно добавляю к сказанному: — А ещё война жрёт деньги, как тот агицин пылесос. Жена автоматически поправляет: — Паровоз. Да, успехи в русском языке налицо. — Ну, пусть паровоз. Если, конечно, топить его топку пачками ассигнаций. Война жрёт деньги в неимоверных количествах. И нынешняя, и та жрёт уже, которая случится только лет через пятнадцать-двадцать. Огромнейшие суммы летят в топку паровоза. И ничего с этим не поделать. — И как с этим бороться? Хмыкаю: — Для этого нужно завоевать весь мир и упразднить армию. — Тогда ты ещё большие суммы будешь тратить на содержание полиции и спецслужб. Киваю: — Да, так и будет. Маша по-прежнему смотрела на языки пламени в камине. — Ты когда улетаешь в Ставку? — Точно не знаю. Где-то в первую неделю января. — Надолго в этот раз? Хмыкаю. — Может на три недели. А может и на три месяца. Там сейчас начинается самое интересное. Разве я могу пропустить такое зрелище? Жена лишь улыбается. — О, да, ты фанат ещё тот. Отправишься на край света, только чтоб посмотреть игру любимой команды. Целую её ладошку. — Ну, вот, ты меня понимаешь. За это я тебя и люблю. Не знаю, как так получилось, но с Машей мы общаемся словно два настоящих попаданца, общаемся на языке моего будущего, понятиями и оборотами моего будущего, да и вообще, приходя домой, в нашу квартиру, я чувствую себя словно хроноисследователь, вышедший в свой мир из машины времени. Впрочем, Машенька вела себя примерно так же, уж не знаю насколько она играла при этом. Мне даже казалось наоборот, ей очень нравилась такая перемена. Чувство принадлежности к будущему очень импонировало Императрице. — Ты умеешь играть на балалайке? Я чуть не поперхнулся. Вот любит она вот так вот перескакивать с темы на тему, и задавать совершенно неожиданные и часто нелогичные вопросы. — Однажды у поручика Ржевского спросили, умеет ли он играть на фортепиано. И он ответил — да, умею. А умеет ли он играть на гитаре? Да, говорит, умею. А на скрипке? Нет, говорит, не умею. Со скрипки карты всё время падают. Жена зевнула. — Ты этот анекдот рассказывал уже раз пять. Пожимаю плечами. — Каков вопрос — таков ответ. Ты что имела ввиду, спрашивая про балалайку? — Многие русские умеют играть на балалайке.