– Пока что все будет хорошо. Забирайте бутылку «Хейвенвотер» и на всякий случай как можно больше батончиков. В глазах Хоуп мелькает облечение, но вслух она ничего не говорит. Мы нагружаемся припасами и отправляемся в путь по следам Алексы – туда, где песок вновь становится сыпучим и прилипает к ногам. Следы сворачивают к тотему, у которого замерла Алекса. Она внимательно изучает каменный столб – крошечная по сравнению и с ним, и с буйными джунглями позади тотема. Мы останавливаемся рядом, в тени. – Это… ведь не убежище? – спрашивает Хоуп. – Если верить описанию в книжке, то нет. – Пробегаю пальцами по бороздкам высеченного в камне лица. – Думаю, храм должен был где-то там, – киваю на джунгли, – в чаще. Смотрим на тотем. А он глазеет на нас. – О’ке-е-ей, – тянет Алекса. – Приятного вам созерцания, а с меня хватит. Она отбрасывает волосы и возвращается обратно к океану. Листва шуршит на легком ветру. Волны омывают берег. Кругом спокойствие, безмятежность. Ничего общего с тем местом, откуда мы прибыли, где песок начинен взрывчаткой и пропитан кровью. Никаких надзирателей, пуль, ножей. Однако от мысли, что мы в ловушке – даже если ее унесет, нам уже некуда плыть, – у меня внутри, по позвоночнику, по ребрам, расползается холод, который не хочет уходить. Неуютно. Увы, меня никто не предупреждал, что надежда бывает настолько тесно переплетена со страхом. 11 – А вы что, торжественную делегацию ждали? – интересуется Алекса, когда мы с Финнли устало приносим остатки припасов с лодки. Она переворачивается и прикрывает глаза ладонью. Грудь у Алексы вся в песке. Хоуп складывает наш запас питательных батончиков в аккуратную пирамиду около дерева, рядом с которым мы решили разбить временный лагерь – на таком расстоянии от тотема, чтобы мы его видели, но не находились совсем близко. Здесь, у самой кромки джунглей, как раз обнаружилась полянка, где нам хватает места с лихвой – если будем лежать рядышком, словно бревна. Алекса и вовсе приняла горизонтальное положение, как только мы нашли эту полянку. – Ничего удивительного, – заявляет Финнли, хотя громче всех доказывала, что на острове нас встретят лишь оружейные дула. – Логично, что храм прячется в джунглях. Те, кто хочет найти Убежище, должны сперва потрудиться. Она сбрасывает груду припасов в яму, которую я выкопала. В кои-то веки я согласна с Алексой. – Но разве те, кому нужно Убежище, не будут к этому моменту измотаны? Или даже при смерти? Заставлять изможденных людей трудиться ради возможности пожить в мире и спокойствии как-то нечестно. – Если они действительно мечтают о свободе, то никакие трудности их не остановят. Мы втроем дружно поворачиваемся к Хоуп. Она редко заговаривает, но всякий раз, как это происходит, мы к ней прислушиваемся. Всегда ли она была такой? Сколько в ней вытесала война – и сколько дали прекрасные гены, хорошее воспитание? – А мне интересно, – продолжает Хоуп, – как у них обстоят дела с безопасностью. Почему берег никто не охраняет? – Откуда ты знаешь? Может, мы просто их не видим, а они за нами давно наблюдают. А вот Алекса сделана из другого теста. Бросаю взгляд через плечо. Что, если она права? Да и Финнли, вероятно изначально, тоже не слишком ошибалась. Однако я вижу лишь деревья, высокие и мрачные. И жесткие, мертвые глаза тотема. – Ну и пусть! – Финнли роется в яме с припасами. – О да! – выдыхает она, вытаскивая из груды вещей складной нож и коробок. – Без ножа нам было бы совсем худо. И… ого! Водонепроницаемые спички! Отлично. Разбиваем лагерь – основную работу проделываем мы с Финнли. Хоуп усердно помогает, но Алекса предпочитает загорать. План таков: сначала обустроить место постоянной дислокации, потом отправиться на поиски храма. Остров огромен, а джунгли кажутся очень густыми. Где прячется храм – неизвестно. Может, на поиски уйдет целый день, а может – неделя. Или больше. Учитывая, что никакая делегация не доставит нас к пункту назначения. Пролистываю отцовскую книжку. – Укрытие, огонь, пища и вода. Самое главное, на чем и сосредоточимся. Как дела с «Хейвенвотером»? Хоуп бросает взгляд на дисплей бутылки. – Должно хватить где-то на четыре наполнения. – Ладно. А сейчас займемся огнем, – делаю вывод я. – Ведь пищу надо как-то приготовить, а воду – вскипятить. Финнли одобрительно кивает, что вселяет в меня оптимизм. Мир для нее делится на черное и белое, она смотрит на все сквозь призму логики и не станет слепо полагаться на удачу. Зато там, где нужно действовать последовательно, шаг за шагом, Финнли превращается в ценного помощника. Поэтому ее согласие с ходом моих мыслей весьма воодушевляет. – Иден, соберите с Алексой длинные вытянутые листы и начинайте плести подстилки, – говорит Финнли. – Ты вчера упоминала, что работала на производстве шелка, верно? Упоминала-то я совсем другое, но я не поправляю Финнли. Вверенные мне коконы использовали в сфере не текстиля, а продвинутых технологий. Общего у них – лишь слюна шелкопряда. Впрочем, основные принципы плетения мне знакомы. В гренарне была девчонка, которая украла кокон. Сунула в карман, пока никто, кроме меня, не смотрел. Она доставала его глубокой ночью и кропотливо сплетала тончайшую нить в мягкое, гладкое полотно. Ее поймали, когда она красила за гренарней уже ставшую размером с закладку ленту в багровый цвет. Столько грехов сразу! Больше я ее не видела. Ленту – прекрасный символ восстания, единственное, что помогало девчонке выживать, – мне приказали сжечь. Но я спрятала ее между страниц отцовской книжки. Финнли встряхивает коробок спичек, бросает его Хоуп. – А мы соберем веток на костер. – И на оружие, – добавляет Хоуп. В ее устах слово кажется каким-то неправильным. – Заточим их, и будут копья. Мы сможем поймать рыбу. Или убить мелкое животное. – Она умолкает. – Или… крупное. – Или человека, – наконец включается в разговор Алекса, приподнявшись на локте. – Чего? – пожимает она плечами. – Вдруг мы должны будем от кого-нибудь защищаться? Ее признание – а я вот взорвала фабрику, чтобы все завертелось, – до сих пор не выходит у меня из головы. Не понимаю, должна я бояться или быть в восхищении, трепетать или быть в ужасе. Изготовление подстилок кажется мне не таким уж неприятным занятием по сравнению с куда более сложной задачей – вытянуть из Алексы ответы. Единственное, что заставляет Алексу покинуть облюбованное удобное местечко, – это перспектива сделать его еще удобнее. Разговор заходит о том, что мы будем вынуждены время от времени стирать одежду, включая нижнее белье, и хорошо бы сидеть на подстилках, пока вещи не высохнут. – Ты и правда хочешь, чтобы песок был… ну… везде? – уточняет Хоуп, и ее вопроса оказывается достаточно. – Ладно, ла-а-адно! – Алекса встает и отряхивается. – Пойдем. Солнце нам отсюда не видно, но небо горит сотней оттенков розового и оранжевого. – Встретимся перед наступлением темноты? – предлагаю я. Финнли кивает, и они с Хоуп скрываются за деревьями. Тайком радуюсь, что наше с Алексой задание пока не требует углубляться в джунгли. Наверняка мы обнаружим все необходимое возле нашей поляны. Растения с узкими, идеальными для плетения листьями покачиваются на ветру, как зеленые опахала над головами взмокших королей. Срываем как можно больше, складываем их в сверток из моей желтой кофты – вряд ли она пригодится мне в такую жару. – Выкладывай уже, – требует Алекса, сдирая листья с ветки одним движением. – Ведешь себя странно. Пытаюсь найти в себе прямолинейность, которую Алекса явно оттачивала всю жизнь. Проблема в том, что я понятия не имею, с какого вопроса начать. – Расскажи, как ты все провернула, – решаюсь я. Справляюсь с особенно густым пучком при помощи ножа и выпускаю из руки пружинистый стебель. – Нам хватит листвы? – спрашивает Алекса. Конечно, хватит, однако я ничего не говорю, надеясь, что мое молчание заставит ее откровенничать. Алекса обдирает с оголившейся ветки пять листков, один за другим, и бросает их в сверток. И закатывает глаза: дескать, опять ты взялась за свое. – Как я провернула что именно? Как собрала бомбы? Или как прятала их от надзирателей? Ее слова взметаются между нами бурной волной, которая уносит все мои возражения к океану. – Или, – цедит Алекса сквозь зубы, – как я справилась в одиночку? Или как могу жить с руками по локоть в крови? Ее глаза стекленеют от невыплаканных слез. Почти ощущаю укол вины, но вспоминаю, что Алекса сама решила пролить свет на свои тайны. И что проливала она не только его. – Убери нож. Проследив за ее взглядом, вижу, что успела сжать рукоять – да так, что костяшки пальцев побелели. А я ничего и не заметила. Вообще забыла, что держу нож. Осторожно складываю его и прячу в карман, где ютится пузырек с останками моего отца. – Слушай, я тебе уже объясняла, – морщится она. – Я стремилась убежать не куда-то, а просто прочь. Я не вру. Алекса ловко расстегивает кожаный ремешок наручных часов: их циферблат всегда покоится на внутренней стороне запястья. Часы падают на песок, но она не обращает внимания и поднимает ладонь, как будто собирается мне помахать. На бледном запястье, чуть ниже кисти, красуется татуировка: волчья морда. Та самая.