— Как ты меня назвал? — поинтересовался я. — Путамерде! — мгновенно ответил пацан. — Нет. Другое слово… — Машраб! — Да. Что значит это слово? — Машинный раб! Ты ведь из них? Паршивый охотник за членами? Торговец волосатым мясистым добром? — Я кто?! — поразительно, но от слов пацана во мне вдруг колыхнулась злость. И скорей всего виной был не только смысл слов, но и брезгливое выражение его лица и тон голоса — Какими еще нахер членами, пацан? — Я Дин, и я уже мужчина! Я не продам тебе свой пене! Меня не уколешь, машраб! — Да нахер он сдался! — Дин! А ну! — из очень узкого прохода слева от «футбольной» стены торопливо выскочила еще молодая, но уже согбенная тяжелой жизнь женщина — Иди сюда! Живо! — Мами! — возмутился пацан и пнул в мою сторону тряпичный мяч — Я зарабатываю нам еду! — Простите его, сеньор — повернувшись ко мне, она склонилась в неумелом поклоне — Простите глупого мальчишку. Я научу его следить за языком. Он не хотел вас оскорбить. — Да я… — договорить он не успел, поймав затылком не такую уж и сильную материнскую затрещину, что все же направила его на путь истинный и заставила умолкнуть, а заодно толкнула его к спасительному темному проходу. — Мой мяч! Мяч! Глянув на подкатившийся к ногам мяч, я пнул его и пролетев по короткой дуге, пыльный комок упал в подставленные детские руки. Глянув в лицо пятившейся женщины, не отрывающей глаз от моего оружия, я негромко произнес: — У меня есть еда. Хорошая еда — в доказательство своих слов, я отцепил от рюкзака сетку с еще необработанными тушками агути — Приготовишь? Нам всем. — А… а что в обмен, сеньор? — ее ребенок был голоден. А она сама, судя по многим признакам, вряд ли сыто ела хотя бы раз в жизни и уж точно не видела даже крошки еды этим днем. Но она не спешила соглашаться, хотя и не могла оторвать голодных глаз от покачивающегося в сетке мяса. — Разговор — ответил я — Ночлег. Больше мне ничего не надо. И я не машраб. Я не охотник за членами, чтобы это не значило мать его. — А кто вы, сеньор? Вы… — Да никто — я попытался улыбнуться, но нихрена не получилось — Просто иду по своим делам. Еще я ищу надежную машину. Я не трону никого из твоих детей. И не прикоснусь к тебе. — У нас и так нет места! — вякнул пацан, выглядывающий из прохода — Эй! А у тебя есть пустые банки или бутылки? Нам надо! Поменяем на лекарства — а то сеструхе худо совсем! Его слова подействовали чем-то вроде ментального катализатора, и женщина разом приняла решение, часто закивав: — Я согласна, сеньор. Я согласна. Моя имя Телси. — Я Оди. — Оди — повторила она и первой вошла в узкий переулок — Сеньор Оди. — Просто Оди. — Мы хорошие люди, сеньор Оди. А вы? — она не оборачивалась и явно надеялась уловить правду или ложь в моих словах с помощью тех самых женских или вернее материнских инстинктов. Я ее не разочаровал: — Не. Я очень плохой. Но вам зла не сделаю. Тарелка горячей еды, немного информации и может быть ночлег. Больше мне ничего не надо. И я за все заплачу. Я сейчас повторялся, но понимал, что только там смогу убедить все еще колеблющуюся гоблиншу, подгоняющую перед собой крайне недовольного пацана, принявшегося пинать мяч. Пройдя через несколько переулков, где в стенах зияли широкие окна, показывающие пустые помещения или дремлющих потных стариков, где с верхних этажей вниз лились помои и летела какая-то шелуха, мы оказались рядом с ничем не примечательной узкой дверью. Окно было прикрыто едва колеблющейся на спасительном сквозняке рваной тканью. С одной стороны тряпка была оторвана и болталась. У окна стоял мускулистый мужик с приспущенными штанами. Правой рукой он надрачивал свой хер, а левую по плечу засунул в окно и что-то там делал. По прижатому к стене рядом с окном лицу с прикрытыми глазами расползалась улыбка блаженства. Я еще ничего не понял, а ахнувшая женщина уже с гневным криком ринулась вперед с занесенными кулаками. Дрочащий ушлепок приоткрыл один глаз, оторвал руку от хера и резко толкнул подбежавшую женщину. Та упала бы на замешкавшегося пацана, но я шагнул вперед, подхватил ее и поставил на ноги. Тем самым я оказался у окна и бросил быстрый взгляд внутрь крохотного помещения. Под окном имелись высокие нары. И на них металась в бреду что-то бормочущая обнаженная и покрытая потом девушка. Ее сиськи он и наминал, причем жестоко — судя по следам на коже и тому как глубок впились в тело темные грязные пальцы замершей руки. И нет только сисек коснулась его пальцы. Я улыбнулся удивленно замершему при виде меня хренососу — о! Получилось улыбнуться! — и ударил снятым с бедренных ножен тесаком, после чего тут же отступил на шаг в сторону. На грязную землю почти беззвучно упал еще эрегированный хер и одно из яиц. Скосил удар… — Ы-Ы-Ы-Ы-А-А-А-А-А-А-А! — вой задравшего голову упырка наполнил трущобы звуком горестной сирены. Крутнувшись, продолжая кричать, он подхватил свой отрубленный хер и припадая на обе ноги сразу, куда-то побежал. Высунувшиеся из пары окон седые головы торопливо засунулись обратно, где-то грохнули ставни. — Я же говорил! — пронзительный голосок пацана сменил затихающую вдали сирену воя — Ты все же членоруб-машраб! Я знал! Знал! Не забирай мой пене! — Да нахер он мне… — с шумом выдохнув, я перешагнул лужу крови и опять глянул на обнаженную девушку — Что с твоей сестрой, пацан? — Лихорадит ее! — ответил тот и перевел удивленный взгляд на привалившуюся к стене плечом женщину — Мами? Ты чего? — Этот ублюдок — вздохнула она и прикрыла лицо ладонями — Он был из людей дона Вальро. — Да! — подтвердил ее сын — Они крутые! У них даже есть ездящая тачка! — Тачка? — в моем голосе зазвучал искренний интерес — А где живет сучий дон Вальро? Мне никто не ответил. Пришлось шагнуть к впавшей в ступор женщине и встряхнуть ее за плечо: — Эй! Телси? Мы жрать будем? — Тебе надо уходить — тихо произнесла она, осторожно касаясь моего предплечья — Сеньор Оди… Таких как ты обычно не трогают. Если ты просто уйдешь, то за тобой не погонятся. А я… мы как-нибудь… мы что-нибудь им предолжим… — Еще раз помять сиськи твоей беспамятной дочери? — предположил я — Сколько ей? Лет пятнадцать? — Семнадцать. — Семнадцать — кивнул я, расщелкивая рюкзачную защелку на груди — Ну да… Ладно… эй! Дин! Внутрь я в вашу халупу заходить не буду. Тащи сюда посуду и все для готовки жратвы. Еще мне нужен стакан с водой — сделаем лекарство для твоей сестры. — А что потребуешь взамен, машраб? — Не зли меня, пацан — покачал я головой, открывая рюкзачный клапан — Ой не зли… Как и ожидалось из жратвы у них оказались только еще не сожранные пацаном тараканы в стенных трещинах. А из посуды имелось несколько закоптелых консервных банок, пара самодельных вилок, несколько деревянных сальных ложек и обложенный камнями очаг снаружи. Оглядев все это добро, я глянул на снова высунувшиеся и откровенно голодные хари соседей, не сводящие глаз с моего рюкзака, и велел заняться готовкой Телси. Несколько банок приберегаемой свиной тушенки, большой пакет с перловой крупой, немного смешанных с солью различных специй и убойная доза витаминов. Мысленно я уже прикидывал как быстро сумел бы сколотить из медленно выползающих на улицу оборванных гоблинов жалкое подобие боевого отряда. Вон того подкормить, а того с распухшим пузом и вздутым горлом сразу прирезать — все равно не жилец. Заметившая мои взгляды Телси огляделась, все поняла и хрипло приказала достать большой котел. Через минуту пара искалеченных парней притащили черную от сажи половину железной бочки с приклепанными ручками. Другие торопливо несли глиняные кувшины с водой. Вся улица разом оживилась, зашумела. Никто не обращал внимания на пятно впитавшейся в иссохшую землю крови, никто не задавал вопросом — все было плевать на все кроме грядущего бесплатного угощения. Оценив толпу, я вывалил к ногам одного из них содержимое сетки с добычей и велел заняться свежеванием. Выдавив в принесенный пацаном стакан с водой двойную дозу универсального лекарства, я проследил за тем, как его вливают в рот беспамятной девке. Убедившись, что главное сделано, я жестом подозвал к себе почему-то постоянно подпрыгивающего на единственной ноге горбатого мужичка и, пропустив фазу приветсвий, начал задавать короткие вопросы. Заглянув мне в глаза, мужичок перестал с намеком посматривать на мой рюкзак и принялся торопливо отвечать, без понуканий добавляя подробностей. «Охотниками за членами», «шприцами», «маткорезами» и «яйцекиллами» здесь называли похожих на меня хорошо вооруженных бродяг с тяжелыми рюкзаками. Хотя у них всегда имелось какое-нибудь средство передвижения, и они очень редко путешествовали в одиночку — обычно втроем или вчетвером. Чаще всего эти «охотники» были верховыми и вели в поводу еще пару лошадей. Изредка среди этих лошадей были и железные — лошади или иные многоногие искусственные звери, выступающие в роли носильщиков. Порой отряд «шприцов» передвигался на внедорожнике. Но на чем бы они не передвигались у них всегда имелось при себе несколько битком набитых всякими нужностями и шикарностями рюкзаков, седельных сумок или целый багажник. Цветные стеклянные украшения, спиртное, еда, отрезы ткани, кое-какие лекарства, иногда патроны и все для их снаряжения. Все это служило оплатой для тех из местных жителей, кто соглашался на всего один практически безболезненный укол. Процедура всегда была проста — ты смотрел к поднесенный к лицу экран планшета, у тебя проводили палочкой во рту, а затем делали укол. После чего ты забирал выторгованный ранее товар — торговаться было можно и нужно, причем всегда к обоюдному веселью сторон. Некоторые счастливчики умудрялись сорвать действительно большой куш! Но в целом все и всегда торговались до хрипоты, понимая, что такую сделку им предлагают лишь раз в жизни. К тому же продаешь собственное будущее — и тут важно не продешевить. Будущее? Ну почти. Сделанный мужчине, женщине или ребенку любого пола укол отнимал возможность иметь потомство. Отнимал навсегда. Но большинство из местных на этот счет особо не переживало, к тому же некоторые уже успевали не раз стать матерями и отцами, прежде чем до них добиралась фатальная для воспроизводства игла. Так что сделка честная, прибыльная и добровольная. Конечно, если ты не пойманный преступник — тем, кто попал в местную тюрьму и имел несчастье там оказаться в день прибытия «херорезов», укол делался насильно. Тюремщики держали, охотник колол. Награда выплачивалась — но уже не уколотому, а тюремщикам. Откуда приходят охотники? Так кто ж их знает? Здесь в трущобах на этот вопрос точно никто не сумеет ответить. Хотя общее направление известно — вон оттуда. При этих словах одноногий мужичок махнул трехпалой рукой в сторону куда я и так направлялся. Приходят они в любое время года, никакого графика нет, ведут себя всегда вежливо, хотя самым наглым могут и пинка дать, чтобы не лезли в приветственно раскрытый багажник или сумку с манящим содержимым. Но вообще они гниловаты, конечно. Очень гниловаты. Так ему самому сделали укол в четырнадцатилетнем возрасте, а всего их у матери было пятеро, отец погиб в джунглях и когда они уже начали подыхать с голода, пришли охотники и предложили мешок кукурузной муки и полмешка фасоли в обмен на уколы для всей семьи. Делать было нечего — укололись. Ясно… покивав, переварив информацию — тут сильно воняло паленой электроникой и машинной смазкой — я оперся спиной о стену и, держа в поле зрения ведущий сюда переулок, продолжил задавать вопросы, в то время как по воздуху уже плыл запах начавшей закипать общей похлебки. — Что это за дон Вальро такой? — спросил я у мужичка, которому надоело подпрыгивать и он присел у моих ног, занявшись отламыванием почернелых ногтей с пальцев ноги и увлеченным поеданием обломков — Кто он тут у вас? Главнокомандующий дрочащими на больных детей упырками? — За это ему воздастся! — в сонных глазах поедателя ножных ногтей зажегся нехороший мстительный огонек. Одобряю, гоблин, одобряю. Я только что уловил в нем слабую душевную искру злобного гоблина-бойца. Искра почти затухла, заваленная дерьмом суровой забитой реальности, но если помочь ему раздуть ее, если вложить в его трясущиеся лапы дробовик и показать на вызывающие у него злые эмоции цель… При этом не факт, что эмоции вызваны праведным гневом — судя по его искаженной харе тут что-то личное и застарелое. И безымянный калека доказал это своими следующими словами: — Убил моего брата! Он! Насмерть! — выплюнул калека, странновато ставя слова от волнения — Да мой брат был неправ! — А Вальро? — Мог и пощадить! — уже сдуваясь, прошипел мужичок и я разочарованно поморщился. Я ошибся — он говно, а не гоблин. Правильный зомби, если судить по понятиям покинутого мной стального лабиринта Окраины Мира. Там бы такой как он выживал на теплых пристенных возвышениях, подставляя жопу любому — лишь бы заработать пару солов и не потерять оставшиеся конечности. И его бы такой вариант вполне устраивал… — Вальро — правильный — калека продолжал меня разочаровывать, на глазах становясь все добрее и разумнее — Не зря его на общем сходе выбрали с первого раза. До него тут главным был дон Августино, но умер несколько лет назад. Теперь над нами дон Вальро и жить стало даже лучше. А то что тот путамерде лапал больную девчонку через окно… этого сам дон ему не простит. Он и его люди тут за порядком следят, насильников и воров карают люто, смотрят, чтобы нигде не полыхнул пожар, проверяют чиста ли вода в подземных хранилищах и чтобы всем ее хватало и была она бесплатна. И мусорщиков они пинают старательно — каждую ночь они выползают на улицы и все тут убирают. Днем эти животные не показываются… — Животные? — Дурманная ядовитая трава, вонь, паразиты, гнойники и даже проказа — вздохнул мужичок и покачал головой — Мой младший брат среди них. Уже больше года не виделись. — Вижу у тебя все братья по хорошей дорожки пошли — заметил я.