Я даже подождал немного, но чуда не случилось, и я принялся жрать жареную оленину. Молодого аксиса я убил сам — хромающее трясущееся животное вывалилось на тропу передо мной, неся на теле глубокие борозды от когтей. Он уже подыхал и мне оставалось только перерезать ему глотку и выпустить остатки крови. Вырезав из него пару кусков, я собрался было разрубить остальное и разбросать по округе — зверью на радость — но появилась крестьянская повозка и вскоре стало ясно, что они не против позаботиться об остальном мясе. Ладно… Разрезая мясо, проливая на шипящий камень красный мясной сок, неспешно жуя, я смотрел на закрытый ящик с лежащим на нем пластиковым квадратиком и пытался вспомнить еще что-нибудь. Не преуспев, я вытащил из рюкзака старый армейский планшет и включил. Загрузив карту, вбил в поиск слово «Нова» и принялся задумчиво переключаться перед предложенными вариантами, не забывая наслаждаться мясом. Мой палец остановился на семнадцатом варианте. Вот он… Нова-Фламма. Современный Вавилон, вобравший в себя сотни национальностей, религий и традиций, чтобы смешать это все в нечто тошнотворное и убийственно крепкое… Моя палец упирался в место, что находилось в океане в десяти с чем-то километрах от берега. Версия карты стара — последний раз обновлялась сорок лет назад и не факт, что за это время ничего не изменилось. Береговая линия была совсем иной. Но я был уверен — это то самое место. А вот тут… чуть сместив палец, я упер его в крохотное черное пятнышко дальше в океане — вот тут находится или находилась старая небесная башня. Ткнув в экран еще пару раз, я получил несколько вариантов маршрута к Ново-Фламме. Этого было достаточно — теперь я имел направление и целую кучу вариантов того, как добраться до нужной точки. Мертвая башня и старый приют? Меня устраивают такие ориентиры — других все равно нет. Как нет и других вариантов. Мне вслед донеслись брошенный в динамик слова Окси. Останься, сказал она. Просто останься и все. Но я даже не придержал шаг. Для меня такой исход не вариант. Я бросил своих гоблинов и свалил с Формоза не ради того, чтобы остаток затянувшейся беспамятной жизни провести в сучьей неге и траханном покое. Я гоблин. И если у меня нет проблем — я отыщу их сам. Оставшиеся четыре предметы в ящике не вызвали у меня абсолютно никаких или почти никаких ассоциаций. Блестящий полировкой черный монолитный кубик с гранями в два сантиметра. Есть пара мелких царапин. Брелок для ключей, представляющий собой улыбающийся смайл с кратерными рытвинами и надписью на лошадиных зубах «Happy Mooonzes». Брелок настолько потертый, что надпись едва читается. Пустая перьевая ручка с золотым пером. Черный корпус, колпачок с золотым навершием, изящное резное перо. Корпус пуст — отсутствует картридж с чернилами. Нет никаких надписей, ручка выглядит почти новой. Наполовину полная — или пустая? — обычная прозрачная солонка. Внутри посеревшая закаменелая глыбка соли и сомневаюсь, что в ней хоть что-то скрывается. Хотя придет время — проверю. На солонке скромная синяя надпись «Lake Amadeus». И хер его знает, что все это означает. Хотя весь сука злой юмор в том, что я, к примеру, уже тогда мог быть абсолютно поехавшим придурком или там просто был под наркотой… или просто решил пошутить над самим собой и вывалил в старый ящик все что было в карманах… Как бы то ни было — мне предстоит разобраться со всем этим по пути к первой цели. У меня снова появилась цель. И это хорошо, ведь гоблины не любят праздной пустоты. Одно теперь ясно совершенно точно — я не зря свалил с Формоза, выпав из-под контроля и власти Управляющих. А они меня контролировали — пусть не полностью, но в более чем достаточной степени, умело при этом притворяясь, что я полностью свободен и вообще весь из себя такой не подчиняемый суровый альфа-сука-охренеть-брутальный-самец. Ну да… Ну да… Тряхнув потерявшей «изюм» головой, я опять глянул на экран планшета. Направление есть, маршрутов навалом. Но двигаться придется на своих двоих. И пока что без полноценного боевого экзоскелета — у меня к ним появилась временная вроде как фобия. Даже к Гадюке. Хватит слепой веры в то, что в моих старых вещах никто и никогда не копался. Я бы избавился даже от этих вот «шести главных подсказок», не будь шанса, что внутри них скрывается что-то еще. Пока придержу при себе — но избавлюсь от них при первой возможности. А насчет передвижения — пока что вон лежат еще ни разу неиспользованные ножные и поясничные усилители. Есть и солнечная панель. Для начала мне надо пробраться через десятки километров джунглей, а когда миную эту буферную зону, то снова окажусь на территории контролируемые одним из машинных разумов. Есть наметки вроде как еще целых дорог, а там может найдется и транспорт пошустрее, чем собственная потная задница… Продираясь сквозь защитный пояс джунглей, через каждые несколько часов я находил солнечное место и позволял себе отдохнуть пару часов, в то время как экзоскелетные усилители подзаряжались от разложенной солнечной панели. Я занимался примерно тем же самым — впихивал в себя куски оставшегося от недавней охоты жирного мяса, заедая фруктами и смутно знакомыми корнями. Хранящийся в большом рюкзаке запас консервированной пищи я не трогал — хер его знает, что меня ждет там впереди. Пока мясо шкворчало в уже потемневшей глубокой сковородке, а в железном чайнике закипала вода, я мысленно бился головой в выставленные в мозгу блоки, пытаясь если не пробить, то хотя бы «выбить» оттуда хоть какое-то воспоминание. Пока я не вспомню все полностью и без остатка, пока не заполню все пахнущие кровью и гноем темные каверны в дырявой карте ушибленной памяти, не смогу досконально разобраться в происходящем и стать самим собой. А это важно. Ведь будь я просто слегка неудобным, но полезным гоблином, меня бы «подрихтовали» лишь слегка. Скажем, убрали бы пару слоев недавних воспоминаний, в которых я круто разошелся с Первым во взглядах на будущее всей законсервированной цивилизации. Может они и пытались для начала поступить именно так — снова эта уже не раз посещавшая меня слепая уверенность — но этот подход не сработал, и они рубанули весь мой мозговой куст под корень. Могли и убить. Но не убили — из всей той же порой тупой запасливости. Вдруг замороженный упертый ублюдок вроде меня еще пригодится однажды? Вот и заморозили. Нет… Я невольно замер с поднесенной ко рту вилкой. Не так. Или в начале было так, а вот потом я чуть изменил правила… Да меня заморозили. А я вроде как вспомнил слишком много и попросту покинул чужую игру, уйдя посреди кровавой вечеринки и по пути поймав пару пуль в спину. Вроде бы… То, что сейчас всплыло в моем мозгу, не назвать даже зыбким воспоминанием. Так… несколько дрожащих отрывков из моего прошлого. И на этих картинках я бреду по полутемному и очень холодному коридору. Меня шатает от стены к стене, я ударяюсь о стальные двери, оставляя на них пятна крови. В прямоугольных кристально чистых окнах дверей видны освещенные огромные помещения. Некоторые из них еще пусты. Другие заполнены частично или под завязку. Обнаженные тела лежат или висят настолько ровными рядами, где каждый рассортирован не по полу, возрасту или социальному положению, а только по габаритам и весу. Легкие висят, тяжелые лежат, а перекачанные амбалы под двести кило или такого же веса жирдяи занимают самые нижние ярусы соответственно строгой машинной логике. При этом мне известно, что нижний этаж — самый гиблый, если смотреть на статистику выживаемости после долгого холодного сна. При этом я также знаю, что статистика вполне приемлема — даже учитывая повышенный риск пребывания на нижних ярусах. Кто-то со смешком заметил, что если однажды вырубятся почти вечные насосы и прекратится откачивание изолированных сейчас грунтовых вод, то нижние уровни хранилищ превратятся в могильники. Но такая халатность присуща только гоблинам. И поэтому контроль над подземными морозилками отдан всегда бдящим Управляющим. Качки и жирдяи могут спать спокойно… Да… именно такие вот тупые мысли бродили у меня в голове, когда я, почти уже теряя сознание, упрямо брел по холодному коридору, зная, что преследователи уже рядом. Если сдамся и упаду, то мне снова вколют двойную дозу мозгового миксера, а затем забросят в ближайший морозильник. Так что лучше я сам захлопну за собой дверь в смерть… И я продолжаю шагать, уже не чувствуя ног и не понимая какого черта они еще не подломились подо мной… Нужную отметку я едва не пропускаю, но все же замечаю и сворачиваю в коридор О-11. Почти сразу упираюсь в очередную дверь и едва передо мной зажигаются желтые огни, торопливо и невнятно бормочу кодовые слова, активируя какой-то протокол. Ровный голос машины подтверждает правильность кода, но дверь не открывается. Нет… вместо это еще одна стальная створка перекрывает за моей спиной, но за долю секунды до этого я вижу, как выехавший из стенной ниши дрон-уборщик старательно смывает с пола оставленные мной кровавые пятна. А голос машины сообщает, что мне не нужно нервничать, но при этом я должен быть поставлен в известность о том, что все условия содержания спящих изменены в приказном порядке соответственно пришедшему из Атолла распоряжению. Я все еще могу попасть в особый холодильный сектор О-11, но при этом мне необходимо подтвердить свое добровольное согласие на отказ от определенных прав. Список состоит из сорока трех пунктов… Машина начинает зачитывать, но я прерываю, понимая, что вырублюсь прямо сейчас. Я соглашаюсь. Желтые огни сменяются на зеленые, дверь открывается, и я падаю в морозную темноту. Еще успеваю увидеть подхватывающие меня стальные манипуляторы… Когда это было? Сколько сотен лет назад? Проплывавшие мимо меня коридоры выглядели новыми и чистыми, равно как и обслуживающая их техника. Многие хранилища еще были пусты, но это не может указать на время — не все убежища заполнялись одновременно, ведь даже Атолл не мог позволить себе строить сразу десяток колоссальных куполов одновременно. Попросту не хватило бы ресурсов и тогда еще имеющих хождение валют. Но даже такое рваное воспоминание — уже что-то. Вот так, крошка за крошкой, капля за каплей, я восстановлю все утерянное и выясню главное — кто сука виноват? И мне плевать кто — был это сраный эльф или одна из Управляющих. Я найду и убью, если они еще живы или функционируют. Хотя, похоже, в эти времена грань между биологической жизнью и машинным функционированием окончательно стерта. Да и можно ли назвать машиной почти живое мать его существо? Подзарядив все батареи, я сверялся с планшетом, а затем с компасом — никакой карты с привязкой местности я не имел. И никакого встроенного модуля связи. Ничего кроме четкой яркой картинки экрана и неплохого объема пока еще пустой памяти. Все что мне нужно было знать — некоторые отмеченные на карте ориентиры и привязку к стороне света. И все это у меня имелось. Убедившись, что не сбился с намеченного пути — а это мать его для меня теперь очень важно, ведь без собственного пути ты не гоблин, а говна кусок в сточной трубе или попросту чья-то пихаемая куда хочется секс-игрушка — я затягивал пояс, фиксировал крепления на ногах, проверял стабилизатор поясницы и поднимал разом полегчавший рюкзак. Дробовик отправлялся за спину, автоматическая винтовка со складным прикладом привычно повисала на разгрузке спереди, а револьвер ждал своего часа в поясной кобуре. Еще имелся нож, тесак с утяжеленным лезвием и небольшой запас патронов к каждой оружейной единице. Руки чесались прихватить куда больше из распахнутого арсенала, но тащить все предстояло считай на собственном горбу, и я ограничился необходимым, зная, что всегда смогу раздобыть нужное по пути. Собравшись, оглядевшись, я убеждался, что костер залит как надо и двигался дальше, вслушиваясь в мирный шум джунглей. Кого-то жрали живьем, кто-то еще убегал с визгом — жизнь как она есть. Закон джунглей. Закон выживания — приспособления, доминирования и сосуществования. Жирные и длинные пищевые цепочки окружали меня со всех сторон — так, как это было, наверное, тысячу лет тому назад. До того, как в первобытные джунгли пришли погоняющие тупых голодных гоблинов жадные эльфы и уничтожили тут все к херам ради собственной выгоды. И ведь гнойным сукам удалось! Это бесило меня всегда… жгло неутолимой яростью. Этим сукам удалось уничтожить саму планету, мать их! После чего они безбедно и счастливо прожили долгую богатую жизнь, точно такую же подарив своим отпрыскам… Их не постигла кара за содеянное. Более того — их еще навеки воздвигли на пьедестал почета после того, как они, заработав миллиарды, пожертвовали пару миллионов для оставшихся без родных джунглей голодающих туземных детишек. Но вот они здесь и сейчас — джунгли. Я снова дышал полной грудью, вдыхая свежий и насыщенный кислородом воздух. Вокруг меня бурлила жизнь. Удалось. Ведь действительно удалось. Планета возродилась. И если это было делом всей моей жизни — в чем я пока не уверен — то может мне уже действительно можно просто сдохнуть? Ну… если вместе со мной уйдут все Управляющие, призрак непонятного Первого и прочие возможно где-то засевшие гребаные персонажи протухшего спектакля… то я готов прямо сейчас прострелить себе башку. Ну а если они захотят отправить в это путешествие только меня одного… тогда я еще побарахтаюсь. Да… пока я брел по джунглям, в моей голове тоже шло брожение — причем тупое. Но я намеренно позволял мыслям разбредаться, снова сходиться или сталкиваться. Все ради крохотной надежды на очередной флешбэк. На следующий день солнечная панель перестала заряжать. Я покопался в ее начинке, но починить не удалось. Выжав из батарей ножных усилителей все до капли, я оставил их рядом с одной из троп вместе с солнечной панелью. Теперь я пер уже чисто на себе больше пятидесяти килограмм полезной нагрузки и не собирался расставаться даже с одной банкой тушенки или даже патроном. Подлеченное и хорошо питаемое тело выдерживало нагрузку легко, доказывая, что постоянные тренировки не прошли даром. Переночевав в редеющих джунглях еще раз, с рассветом я вышел на почти открытую местность и двинулся по заросшими кустарником пологих холмам, стараясь держаться в тени редких деревьев и не показывая небу небритую харю. Бейсболка и защитная маска надежно скрывали большую часть лица, но рисковать я не собирался. И не надо мне говорить, что никто не наблюдает за происходящим на планете через спутники, с дронов или через жопную дыру крылатой мартышки. Я все равно не поверю. Следующие три дня я продолжал двигаться по мало меняющейся местности. Я был абсолютно один, не считая зверья. И меня это радовало. Я продолжал напрягать голову, стараясь пробить блокаду, но все еще без особого успеха. Что-то пробуждалось… и снова исчезало в глубинах изуродованной памяти. Вечерами, сидя под прикрытием холмов у скрытого в земле костерка, жаря агути, цедя горячий витаминный коктейль, я крутил в руках «шесть главных подсказок», но они также не вызвали больше ни единого воспоминания. Дожевав мясо вприкуску с печеньем, я проваливался в чуткую дрему до утра, а с рассветом продолжал путь. Первых местных гоблинов я встретил в почти вечернее время и это произошло рядом с широкой петляющей тропой. Трое пахнущих старым потом и застарелым говном упырков устроили засаду за полусухим густым кустарником, обустроив подобие временной берлоги среди толстых корней. Уловив принесенную ветром вонь немытых тел, я подправил свой курс, чуть сбавил шаг и через несколько минут позади них. Давать знать о себе я не торопился, потратив еще какое-то время на вслушивание и рассматривание. Загоревшие до черноты, бородатые, косматые, в рваной одежде, а из личных вещей только тесаки и похожий на кусок пыльного говна двуствольный обрез в лапе самого крупного бабуина. Почесывая жопы, они по очереди прихлебывали какое-то пойло из тыквенной фляги и приглушенными голосами рассуждали о важных для них вещах. Скоро стало ясно, что в первую очередь их интересует содержимое телеги диких джунглевых сборщиков из ближайшего поселения, которые вот-вот должны были вернуться по этой самой тропе. Бабуины не рассчитывали на многое — надеялись на коренья и фрукты, ну может еще и на пару кусков мяса. Еще они задумывались о возвращении в пандийю к Чунксу, где жить было слаще и кровавей, но при этом приводили разумные доводы в пользу того факта, что он скорее срежет с их жоп кожу и закопает их по пояс в ближайшем муравейнике — за совершенный ими глупый проступок. Сделав еще по глотку, косматые аборигены помолчали немного, а затем принялись признаваться друг другу в своем желании лобызать задницу Чункса до конца их жизней, если только он простит их и не станет закапывать в муравейник. После очередной паузы в содержательной мудрой беседе перечисляющей всех остальных мемброс пандийи Чункса и их гребаных недостатков, запьяневшие разбойники переключились на тоскливые мысли о расположенном совсем рядом крупном свободном городке. Они там никогда не были, но знали, что жить там сладко и сытно. А еще там можно познакомиться с красивыми сисястыми чиками, наплодить сонных от жары гоблинят и остаток жизни провести в крохотном патио, покачиваясь в гамаке и потягивая пиво, пока жена и потомство горбатятся на полях, чтобы прокормить хозяина семьи. Вот это жизнь… жаль, что им в Дирихибли ходу нет из-за меток лапы Чункса… Я даже заслушался чуток, но их разговор резко оборвался, а сами бабуины вдруг напрягли жопы, схватились за тесаки и приникли к корням. Прислушавшись, я уловил поскрипывающий звук приближающихся колес и голоса. Отлипнув от ствола тонкого дерева, принявшего на время чужой беседы часть моего тела и ноши, я сделал несколько бесшумных шагов вперед и без замаха нанес первый удар. Шуметь причины не было, поэтому абориген с обрезом умер молча и незаслуженно быстро. Второй крутнулся на бок, изумленно выпучил глаза и видно так удивился, что потерял упавшую в покрасневшие от крови корни. Третьего шустрого я достал на излете концом лезвия, располосовав ему левый бок со стороны спины. Сдавленно замычав, он упал, забился от боли, пытаясь что-то сказать и сверля меня умоляющим взглядом. Добив дебила, я опустился рядом с ним на корточки и занялся осмотром его немногочисленных карманов и тощей рваной сумки. В это время там за кустами мелькнули силуэты проходящих мимо сборщиков, разговаривающих так быстро и нервно, что сразу чувствовался обуревающий их страх. В их сбивчивых речах и нарочитом нервном хохотке я снова услышал слова о Чунксе и его железножопом медведе — если я правильно разобрал их состоящую из дикой смеси общего языка и местного наречия. Небольшая группа прошла мимо и двинулась вниз по тропе. Глянув на компас, я убедился, что наши с тропой направления не совпадают. Но речь шла о крупном поселении — а там может найтись и подходящий транспорт. Приняв решение, я обыскал остальные трупы, собрав все хоть сколько-то стоящее. Заодно отыскал и те самые метки, из-за которых бандитам не было ходу в поселение. Все они были заклеймены — левая сторона груди каждого была обезображена здоровенным отпечатком звериной лапы и надписью ниже: Мальдито Осо. Ну мальдито так мальдито. Меткие я срезал. Убрав окровавленные лоскуты в одну из их же сумок, я покосился на поблескивающие любопытные глаза и нервные носы уже сбежавшихся на запах крови обитателей джунглей и вышел на тропу, давая голодным заняться утилизацией биомусора. Неспешно шагая по тропе так, чтобы не отставать, но и не сближаться с так и не узнавшими о опасности сборщиками, я ощущал удивительный подъем. Даже некоторую радость. И с чего вдруг такой внезапный душевный подъем? От известия о поселении, где возможно найду какой-нибудь транспорт? Или от того, что я наконец-то убил очередного двуногого? Надо попробовать грохнуть какую-нибудь мартышку или кенгуру. Стоп… почему я подумал про кенгуру? Эта мысль неожиданно сильно захватила меня и следующий час я шагал по тенистой тропе в высоком кустарнике и думая только о сраных кенгуру. Глава 5 — Мать твою! — именно так я поприветствовал только что увиденное мной поселение. Тропа тут делала длинный изгиб, обходя огромное толстое дерево. Мои сами об этом не знающие проводники поперлись по тропе, а я, услышав с той стороны дерева властные и явно привыкшие командовать на низшем уровне голоса, предпочел пойти в другую сторону и аккуратно пройти через нетронутые дебри. Отодвинув пару колючих веток кустарника — что все же попробовал моей крови — я получил неплохой обзор на поселение и понял, что все это время недооценивал его размеры. Но эмоции у меня вызвало не само поселение, а его центральное и явно обитаемое украшение. Почти по центру поселения находилось слишком уж правильной формы здоровенное продолговатое возвышение, что чем-то напоминало постамент. А на нем покоился вполне себе целый с виду громадный стратосферный дирижабль с характерными нарочитыми кашалотными обводами. Краска облезла и корпус из отменного металла и вечных композитных материалов блестел в лучах заходящего солнца. Выведенные из основного корпуса гондолы могучих реактивных двигателей показывали, что несмотря на внешнюю неуклюжесть, этот гигант мог развить очень немалую скорость — но, конечно, только там далеко вверху в разреженных слоях атмосферы. Среда обитания этих монстров — тридцать километров от поверхности земли. А вот эта характерная и одна из поздних серий стратосферных дирижаблей вроде как являлась носителем «яйца Россогора» — корпорации далеко не сразу удалось радикально уменьшить объемы своего знаменитого фирменного устройства, хотя первоначально знаменитой на весь мир она стала совсем по иной причине. Надо же… всякая херня сама всплывает в голове. А вот действительно важное продолжает гнить в недосягаемой черноте… Такие дирижабли несли в себе тысячи жителей. Да, не пассажиров, а жителей. Я помню этот противопоставленный Атоллу Жизни почти мятежный и вызвавший у нас немало жопной боли проект. Да… я помню… и неудивительно, что мозг сам выплевывает эту инфу — ведь за этим проектом стояли сурверы, хотя сами они себя так называть перестали с тех пор, как откололись от главной вонючей фракции, чуть отмылись от грехов, публично покаялись и скромно нарекли себя Архангелами кого-то там… кого… чьи они та были? — Архангелами Ремиила — произнес я едва слышно, продолжая смотреть на дирижабль краем глаза, хотя основное внимание переключил на сам город вокруг него. Да… они отреклись от сурверства, вложили все деньги в новый проект и начали собирать средства с остального мира, высасывая их с безумной силой и успехом. В те времена обитатели почти обреченной планеты с большой радостью и готовностью забрасывали свои деньги в четыре неугасающие топки, что обещали им одну и ту же надежду, но разными путями. Атолл Жизни лидировал, обещая всем идиллию в мира-куполах. Атолл забирал всех. На второе место вышли Архангелы Ремиила, предложившие иной подход к выживанию, но только для тех, кто был готов серьезно раскошелиться. В самом скромном варианте Небесники предлагали койкоместо в кубрике на тридцать рыл на таком вот дирижабле. Небесный замкнутый мирок с двигателями — бюджетная версия летающих островов. Несколько тысяч пассажиров обреченных на вечный полет на высоте от тридцати километров — в случае, если планету действительно накроет череда разрушительных землетрясений, цунами и катастрофической вулканической активности. При этом обещалось, что такие дирижабли смогут стыковаться друг с другом и образовывать парящую над планетой гига-небесную сеть. «Мы воспарим как ангелы над опаленной сушей» — примерно так звучал виденный мной лозунг на частично рваном плакате у входа в полицейский участок небольшого депрессивного городка… Стоп… какой городок и когда? Мозг ответил издевательским молчанием, и я продолжил изучать город. Если не увижу хоть чего-то подходящего — заходить не стану. Ни к чему лишний раз светиться. Вокруг возвышения с дирижаблем ровными правильными рядами разместились жилые кварталы. Идеально прямые широкие улицы вели от окраин к центру, где вокруг возвышения имелась просторная площадь с парой явно специально насаженных скверов причудливой формы. В городе ни одного пожароопасного здания из тех моделей, где скрещенные палки обмазываешь собственным говном и украшаешь пучком соломы. При этом все дома по большей части глинобитные, с превращенными в террасы плоскими крышами. Над домами кое-где поднимались жердяные и дощатые навесы, но я не увидел ни клочка соломы или пучка сухих листьев. Никаких деревянных заборов — только глиняные и каменные. На равных промежутках среди жилых домов высилось не менее десяти идущих по кругу высоких водонапорных башен с яйцеобразными резервуарами на каменных башнях. А это уже говорит об очень многом — как минимум об определенном уровне развитости инфраструктуры. Почти круглый город был окружен примерно тридцатиметровой своеобразной линией отчуждения, где сплошняком тянулись огражденные каменными стенами огороды. Там не было ни одной постройки и деревья росли строго по одиночке. Нет ни клочка пустующей земли — не считая дорог, вдоль которых тянутся трубы или местами прикрытые камнем каналы. За огородной зоной, что окольцовывала его и явно служила дополнительной защитой от пожара, начинался полный хаос из всевозможнейших хибар. Вот тут уж действительно — из говна и палок, причем первого больше, чем второго. В это дикой суши брось через плечо едва тлеющую спичку — и полыхнет как от напалма. На узких беспорядочных улочках бурлила жизнь. Народу там было немеряно. При этом все постройки буквально прилипли друг к другу, а некоторые из них встраивали между уже стоящими. Имелись вторые и даже третьи и четвертые этажи, походящие на шатающиеся строительные леса, занавешенные соломенными циновками и выцветшими на жестоком солнце тряпками. Свободного места тут не было вообще. И при этом для этого хаоса была отведена строго очерченная с обоих сторон кольцевая зона. С одной стороны хаос хибар упирался в задницы огородов, а с другой в начинающие густеть джунгли и идущие вдоль них высокие столбы с красными вершинами и какими-то плакатами. Резервация… Вот что это такое. Еще одна неприкасаемая резервация вроде территории булькающей Окси. Только по этой причине возможно свободное существование и размножение аборигенов — а детишек там хватает. И раз машины терпят такое вот бельмо, то на это есть весомая причина вроде древнего и пока никем не нарушенного уговора. Так может длиться еще долго. Но раз здешние гоблины способны бурно плодиться… то однажды договор будет нарушен — и я догадываюсь с чьей стороны. Машины терпеливы. Они могут и сто лет подождать. И триста. Но однажды поймают на горячем, предъявят счет и аннулируют все договоренности без предложения альтернативы. Нужное мне я разглядел только в небольшой антибликовый бинокль. Доминирующий среди хаоса строений двухэтажный железный ангар с кривоватой дополнительной надстройкой. Он был повернут ко мне боком с четырьмя воротами. Одни из них были распахнуты, и я разглядел стоящую в теньке машину. Вот и появилась причина наведаться в поселение со ставшим понятным названием Дирихибли… — Эй, путамерде! Сыграем в мяч на тушняк, машраб? — пронзительный и чуть задыхающийся голосок исходил от замершего на краю грунтовой дороги тощего пацана. Коротко оглянувшись, я остановился и задумчиво глянул на оборвыша. По размерам ему дашь лет восемь, но лицо выглядит старше и скорей всего тут виноват недостаток калорийной пищи. От загара пацан почти черный и непонятно на кой хрен ему нужны стянутые веревкой пыльные остатки майки на плечах. Шорты непонятного цвета зашиты аккурат — чувствуется заботливая женская рука. Лысая голова заявляет о борьбе с вшами, а пара старых рубцов и едва заметных кровоподтеках говорят о чьем-то тяжелом характере и не менее тяжелой руке. Подошвой правой босой ноги пацан удерживал комок тряпичного говна, который меньше всего походил на мяч… — Ну давай! Колотим вон в те воротца! У каждого три попытки! Ты ставишь тушняк! Целую банку! У тебя ведь есть тушняк, машраб? За моей спиной поднимался столб с красной вершиной. Мимо тянулась приведшая меня сюда дорога. Вокруг поросшее пыльной сорной тропой пустое пространство. Впереди, там, где начинаются первые постройки, достаточно высокая глиняная стена с отмеченными контурами чего-то вроде небольших футбольных ворот. На них и указывал наглый пацан.