Даниил ещё оставался на ногах, а Алиса вращалась по полу, стремясь вырваться из тисков и встать. Но сети впивались в тела, обжигая и обессиливая. — Какого чёрта!? — шипел-рычал Даниил, бешено вращая глазами. Его лицо стало белым, а тяжёлые жгуты сосудов на разбухших мышцах извивались, подобно водным змеям. «Брат йахаса», висящий на нём сзади, стискивая концы сети, отдуваясь с натуги, прохрипел: — Марк сказал — защитить! Марк сказал — вы пойдёте к нему! Марк сказал — остановить! Даниил остановился внезапно. Тяжело дыша, так, что грудная клетка вздымалась и опадала, будто отдельно от корпуса. — Он — знал?! Алиса замерла мгновением позднее. «Брат йахаса», сдерживающий Даниила, ослабил хватку сети и, тяжело дыша, ответил: — Он знал. Йахи молча посмотрели друг на друга и одновременно перевели взгляды на иллюминатор в полу. — Освободи, — коротко приказал Даниил. Человек подчинился, коротко склонившись и тронув точку меж бровей. Алиса почувствовала, как и на ней ослабла сеть. Извившись, выскользнула из распущенного невода, не дожидаясь, когда её распутает проводник. Не оборачиваясь на «брата йахаса», склонившегося в дрожащем поклоне, опустилась на колени перед иллюминатором и, невольно потирала места ожогов, вгляделась в затуманенный экран. Даниил присел рядом, так же сумрачно смотря вниз. Марка распяли на досках, оставшихся от постройки, не тратясь на новые. Да и не нужны были новые — йах лежал на кресте, наспех сколоченном на полу и агонию, судя по всему, храмовники не собирались затягивать. Но пленник смотрел вверх и улыбался разорванным ртом, непрестанно кровоточащим. Облизывался, пробуя на вкус собственную кровь, и щурился на закопчённые до сизого отлива «аквариумы» на потолке, где горел негасимый огнь. Вокруг стояли только храмовники; инициаторы, кто держался на ногах, уже отошли к выходу под руководство отца Борислава, а других — порванных, бессознательных, — тащили за ноги и сбрасывали на дрезину. — Что он ещё говорил? — бросил Даниил стоящему рядом «брату йахаса». Проводник присел на колено и сунул руку за пазуху: — Письмо. — Давай, — Даниил протянул руку, не глядя — внимание его оставалось сосредоточенным на том, что происходило внизу. Проводник закашлялся, давясь руками громкие звуки. Сплюнул сквозь зубы кровавое месиво и, морщась, всё-таки достал из внутреннего кармана куртки бумагу. — Не вам, — покачал головой проводник. — Ей. Алиса вскинула глаза и тут же задумчиво опустила. — Возьми, — Даниил посмотрел на подругу. Конверта не оказалось — бумага была свёрнута треугольником чистой стороной наружу. Алисе пришлось умерить боевую дрожь в скривлённых яростным ожиданием пальцах, убрать когти, чтобы не разорвать, а открыть сложный пакет. «Сестра, если ты это читаешь, значит, я либо уже убит, либо близок к этому…» — Что это? — напрягся Даниил, — Что они…? Алиса живо оторвалась от письма и склонилась над иллюминатором. Пара храмовников клинками изрисовывали тело йаха символами и словами, звучание которых потерялось в веках. Марк, сдавив зубами губу, выгибался, но молчал. Серебро жалило и опаляло, но не убивало. — Я не знаю, — ошалело застыла Алиса. — Я такое видела однажды, но… — Ну? — Так сатанисты проводят обряды. Сам Марк… и другие… — Тебя не так усыпляли? Алиса замотала головой. Проводник, сидящий рядом, неохотно разлепил спёкшиеся губы: — Это отчитка. Изгонят бесов. И зажмурившись, тронул точку меж бровей. Опустил голову. Внизу вокруг Марка уже стояло семь воинов-храмовников. Со стороны головы — Алиса узнала знакомую фигуры сразу — встал отец Борислав. Шрамы на лице оставались ещё набухшими, а из-под рукавов пиджака виднелась бахрома разлохматившихся бинтов. — Какие, к чёрту, бесы! — проворчал сквозь зубы Даниил. — Церковный догмат не допускает нежити — только слуг Сатаны, — глухо прошептал проводник. — А будут просто убивать дух йахаса. Спустят кровь и нарубят на части. Части сожгут. — Тля… — процедил сквозь зубы Даниил и исподлобья глянул на Алису. Та сидела, сжавшись в комок, и смотрела вниз широко распахнутыми глазами. — Мы что, так и должны сидеть и смотреть? — в сердцах схватился за горло бет — голос опять ломался, срываясь в рык и шипение. Алиса покачала головой: — Посчитай, сколько жизней он сгубил. Скольких сейчас убили из-за его идей… — Боже мой, Аля! — рыкнул он. — Ты всё ещё веришь церковникам? Этой банде, жаждущей власти? Этим козлам, что превращают мир в руины? Да они ради поклонения только способны… Она закрыла глаза и отодвинулась от иллюминатора, стискивая в руках письмо: — У каждого — своя правда. И не мы мерим, что истина… Даниил зло сощурился: — Но мы решаем за себя — на чьей мы стороне! Алиса всхлипнула, сжимаясь, и стиснула поджатые колени: — Я не знаю, Даня! Я не знаю! Бет осёкся, замер болезненно, мучительно беря себя в руки. — Аля?.. Один из проводников успокаивающе поднял руки: — Он знал, на что идёт. — И почтительно склонился перед девушкой, настойчиво повторяя: — Прочтите письмо, йахаса. Прочтите! Она утёрла глаза о колени и расправила смятый в ладонях листок. — Сестра, если ты это читаешь, значит, я либо уже убит, либо близок к этому… Сквозь иллюминатор глухо, издалека зазвучали распевные молитвы, выводимые десятком хриплых глоток, более приученных командовать и орать, чем петь. Но йаху хватало и этого, чтобы заметаться и взвыть на кресте. Алиса беззащитно подняла плечи и стала читать быстрее: — Долгие годы я был один — неучтённый йах. И сперва моё героическое прошлое не давало им убить меня, а позже — подросший сын. Они рисковали, поскольку знали, что один я безопасен. Но не знали — насколько я безопасен, считая меня настоящим йахом! Но это было не так… Я — лишь тень настоящего. Многое мне передалось с кровью, но не всё. Мне далеко до вас, до истинных, рождённых болью и отчаянием. Вой перешёл в крик. Алиса дёрнулась, боясь глядеть вниз, посмотрела в тёмные глаза Даниила, не отрывающегося от иллюминатора. И увидела. Марку рассекали вены. По обнажённым рукам, в оголённом паху, в подмышках, по горлу — везде полоснули умелые ножи. И кровь потекла под заунывные песнопения — ленивая, тяжёлая, густая. Неторопливо покидающая вены и артерии, не деля их на те и другие. Алиса сглотнула и снова уткнулась в письмо: — Для того чтобы расшатать основы существующей сферы их власти необходимо было двое свободных. Только трое, объединившись, способны поменять мир, но один — Отец, — оставался у них в плену. И теперь, по их недосмотру и великому деянию Судьбы, появились вы. В этом — знак смены эпох. И какую бы дорогу вы не выбрали дальше — вы придёте к Отцу. И сумеете освободить его. С этого начнётся новый мир для всех. Смолк крик и только сдавленный стон тянулся низкой утробной нотой, глухо отражающейся от гулких стен и летящей, летящей… И давящей на тишину обряда. Только голос Владыки легко разрезал этот стон монотонной, едва различимой молитвой. Она казалась едва различимой в общем хоре, но ввинчивалась в уши, болезненно вгрызаясь в тело. Алиса судорожно стиснула бумагу, когтями пробивая исписанный лист. Тут же одёрнулась, вздрогнула, расправила письмо на колене, нервно сглотнула, продолжая чтение: — Освободите отца — его тело жрёт мир, его кровь пьёт! Но он не видит, что его свобода и сила дадут больше. Освободите отца, потому что тот, кто любит мир и отдаёт ему себя на растерзание — достоит свободы! Освободите потому, что жрецы, поймавшие своё божество в тиски и пытающие болью всего мира, достойны быть тюремщиками только своему бесчестью! Освободите потому, что он ваш отец… Освободите — и мир изменится. Марк замолчал, словно иссяк запас воздуха. Наставник Борислав кивнул на внимательный взгляд Владыки и обернулся — почтительно склонившийся храмовник держал на вытянутых руках топор. Длинное изогнутое топорище и остроносое лезвие делали его похожим на древнее оружие. Наставник с поклоном принял топор и повернулся к йаху. Застыл в ожидании знака владыки. Кровь в теле Алисы клокотала, но, сдерживаясь, она лишь ускорила чтение: