Глава 21 Память штука сложная и неконтролируемая. То, что хотел бы забыть, будет долго зудеть в голове, всплывая в моменты задумчивости. Раз за разом воспоминание станет перематываться и просматриваться вновь, при этом подпитываясь бессмысленными рассуждениями и интерпретациями. Мы, люди, часто храним в своих мозгах много плохого, и не можем о нём позабыть. Хорошее же, напротив, забывается, блекнет, становится чем-то обыденным, пустым. Нужно учиться, пробовать, экспериментировать. Выкидывать из головы всё плохое, удалять, как хирург удаляет опухоль, не оставлять негативу шансов. Если и хранить в памяти что-то, то пусть оно будет лёгким, дарующим тепло и радость, возносящим к мигу счастья… Я пока таким чудесам не научился, храню в голове и хорошее, и плохое, хоть и с радостью бы отказался от последнего. Есть, конечно, один рабочий вариант, и он зовётся Повелителем Разума. Мишка Урхарер может попытаться заблокировать всё ненужное, оставив только то, что пожелаю, но готов ли я к этому? Смогу ли, хватит ли силы воли, чтобы отказаться от негативных воспоминаний? И являются ли они негативными, или всё это лишь выдумки и самобичевание? Не знаю, не могу ответить. Знаю одно — Повелитель Разума в моей головушке копаться не будет, там всё останется так, как и должно быть. Вроде подумал, успокоился и снова вернулся туда, откуда начал, думаю о Маше и о последнем разговоре, которого могло не быть, но, не попрощавшись, уехать я себе не позволил. Куча слёз, умоляла не оставлять её, резала сердце, которое сам себе порезал на части. Ещё Росс, сволочь такая, родственник хренов, дядька родной. Хоть он та ещё скотина, но я успел привязаться к нему и теперь скучаю. Два человека, Маша и дядя, мои плохие воспоминания. Плохие, потому что день ото дня, на протяжении трёх недель, утюжат душу и разум, да так сильно, что в груди болеть начинает. — Всё думаешь о них? — Урхарер сел рядом почти бесшумно. Излишний вес только с виду делает его неповоротливым, но на деле всё иначе, выносливостью мишка от собратьев мало отличается и уж явно превосходит человека на несколько пунктов. Мне, человеку подготовленному, с ним не сравниться. Первым, так было с начала похода, и так осталось до сих пор, устаю и почти всегда первым прошу сделать привал. Мечтаю о машине, но разве она тут поможет? Там, где ходим, быстро передвигаться можно лишь одним способом — летать. Но мы не птицы, крыльев у нас нет. — Думаю… постоянно думаю… — ответил я и подкинул сухих веточек в костёр. — Скучаю, чего уж скрывать… — Я понимаю тебя, человек, в этом мы похожи. Хотел бы помочь, но не могу, потому что нет лекарства от этой болезни, и зовётся она разумом. Терпи и привыкай, потому что со временем станет ещё хуже. Могу дать живой пример, если тебе это интересно. Покосившись в сторону палатки, которую поставил для себя почти час назад и в которой уже должен спать, я кивнул и сказал: — Давай, мне интересно. Только не затягивай, скоро спать пойду, с минуты на минуту собирался это сделать, но ты подсел. — Не буду затягивать, пример быстрый, и имя его Угрх. Он единственный из нас, кто лишился семьи. Было это давно, если судить по вашим меркам, но в памяти Угрха свежо, словно случилось сегодня. Он страдает, всегда страдает и будет страдать до конца жизни. Радуйся, человек, у тебя другая судьба, ты ещё увидишь своих близких. Кто знает, может, совсем скоро… — Спасибо тебе, Урхарер. — Я осторожно встал. — И доброй ночи, мне пора на боковую… Аккуратно пройдя между спящих на пути к палатке берсерков, залез внутрь, достал телефон и попытался включить его. Знаю, что батарея села давно и все портативные зарядки тоже не фурычат, но продолжаю делать это каждый раз. В телефоне фотографии, мне нравилось рассматривать их перед сном. Посмотришь, а потом ещё долго уснуть не можешь… * * * Утро для меня начинается позже всех, как рано бы ни проснулся, а мишки уже на ногах и вовсю шуршат. Одни охотятся, другие собирают полезные корешки и травы, третьи тренируются, а четвёртые кашеварят. Если на миг представить вместо них людей, то может показаться, что ты находишь в идеально слаженном военном подразделении, все на своём месте, и все заняты делом. Один лишь я не у дел, что-то вроде обузы, как дитя малое. Угрх, увидев, что выбираюсь из палатки, помахал мне лапой и сказал: — Никита, присаживайся есть, приготовил кашу из молотого гибсариуса, тебе она должна понравиться. Высшая удача, что это дерево выросло здесь, в горах. Но и одновременно плюс, горный гибсариус намного душистее и полезнее равнинного. Старина Орх, сама древность, от услышанного поморщился, что-то прорычал, а затем сказал: — То, что отложил вчера в лесу Урхарер, и то аппетитнее твоей каши, Угрх. Не мучай человека, свари ему что-нибудь нормальное. Вон, у Ущахама полкотелка похлёбки ещё осталось, пусть её поест. Проходя мимо берсерка Орха, я пробурчал: — Угрх хорошо готовит, не обижай его… Лес накрыло рычанием-хохотом. Закашляв, Орх сказал: — Если когда-нибудь Угрх сможет приготовить что-то по-настоящему вкусное, то случится невозможное, я смогу дать потомство. Человек, ты в курсе, что мы бесплодны? Остановившись, и развернувшись к берсерку, кивнул и ответил: — В курсе, все берсерки не имеют репродуктивной функции, рождаются бесплодными, но было одно исключение, и зовут его Орх, он мог бы иметь потомство, если бы его не кастрировали при рождении. — Тебе что, мои колокола показать? — Орх снова разразился хохотом-рычанием. — Они на месте, всю жизнь при мне, только толку от них нет, от слова совсем. Шутку, кстати, я оценил, но не вздумай так шутить с Харрором, он не поймёт, чувство юмора отсутствует. — С чувством юмора у меня всё в порядке. — Харрор своей способностью перемещаться очень незаметно, кажется, даже Орха напугал, потому что возник за его спиной словно из неоткуда. Хлопнув старого берсерка по плечу, прорычал: — Мой отец был обычным медведем, но он был воином и побывал во множестве битв. Когда я был маленьким, он рассказывал мне про берсерка, который был великим воином. Я всегда удивлялся и хотел быть таким же. Угадаешь, про кого речь? — Про меня. — Орх стал мрачнее безлунной ночи. — Я сражался с твоим отцом, Харрор. Много времени прошло, но память о тех событиях свежа, они всегда со мной. — Что за события? — заинтересовался я. — У вас была война? — Мы разумны, а значит, нам свойственно воевать. — Харрор развернулся и пошёл в темноту леса. Его тихое рычание долетело до меня: — Мы бы с радостью отказались от тех событий, они стали переломными в судьбе нашей расы… Усевшись рядом с Угрхом, я взял деревянную тарелку, сразу же посолил содержимое из припрятанной в кармане соломки и, сунув ложку в кашу, задал вопрос: — Сможешь рассказать мне о той войне, Угрх? Качнув головой, медведь ответил: — Никто не сможет, запрещено говорить, так что можешь не уговаривать, это пустая затея. — Ну и ладно, — решил я. — Всё тайное всё равно становится явным, когда-нибудь узнаю правду. Надеюсь, в этой жизни… Привычка — дело страшное, поэтому сунув в рот полную ложку каши, я не ожидал подлости. Привык, блин, что Угрх всегда готовит вкусную еду, а тут такая подстава. Каша, кажется, сварена на бульоне, основу которого составляли потники роты гастарбайтеров, которая не мылась месяца три. Ужасно вонючий аналог гречки, вот что мне пришлось испробовать! Рыгнув прямо в тарелку, начал бегать, в попытке найти воду, при этом слыша радостный хохот Орха: — Хра-хра-хра! Я говорил, что он когда-нибудь отравит тебя, человек! Слушай дедушку берсерка, он всегда прав! Вода, срочно прополоскать рот, потому что в каше было что-то пряно-острое, васаби и горчица отдыхают на старте, даже перец чили дилетантом будет в сравнении с чёртовым гибсариусом. Забористая хрень, её можно в качестве пыток использовать! — Странно… — Угрх сунул в котелок ложку, зачерпнул прилично каши и отправил её в рот. Пережевав, сказал: — Вроде вкусно, хоть и немного островато вышло. Орх, может, рискнёшь? — Ну уж нет! — старый берсерк вскинул лапы. — По всему лесу столько кустов не наберётся! Умереть от поноса? Нет, изволь, я лучше голову в пасть бругара суну, это как минимум не так болезненно… — Соли осталось совсем немного… — я с сожалением посмотрел на почти пустую соломку. — Запасся впрок, но кто-то просыпал почти всю соль, целый килограмм в ручей ушёл… Мишка Ущхам, лидер среди обычных медведей, вручил мне котёл с похлёбкой и сказал: — Поешь это, оно съедобно, тебе понравится. Поставив котёл, веса в котором килограммов сорок, на землю, я поблагодарил медведя. — Не нужно благодарить, мы всё равно бы вылили эту бурду, она только горячей съедобна. У тебя немного времени, торопись, скоро выдвигаемся. Через пару дней маршрут пройдёт в близости от небольшого человеческого поселения, там сможешь купить всё необходимое. Затем будут только леса и горы, много-много дней. Место, в которое держим путь, тщательно спрятано от человека. Его нога там не ступала, ты будешь первым. Не знаю, почему Ущхам отозвался плохо о похлёбке, даже холодную я уплетал её за милую душу, понравилась, жалко было выливать. О том, что мне ещё долго терпеть этот поход, стараюсь не думать — результат всё равно будет выше всех лишений. Жду не дождусь, когда придём… * * * Человек в этом мире давно, даже медведи не помнят, сколько времени прошло с момента его первого появления. Одни твердят, что несколько тысячелетий назад мы появились. Другие, что были здесь намного раньше. Третьи вообще пытаются доказать, что человек в этом мире всегда был и будет. Правды не сыщешь, потому что даже медведи, которые без труда могут порыться в родовой памяти, не могут назвать точной даты появления человека. Сложно искать там, где сотня лет — что-то давно ушедшее, затерявшееся среди множества других сотен, спутавшееся в клубок, у которого ни конца, ни края. Даже представить не могу, какой объём информации хранится в мохнатых головах, её там немыслимо много. Но одно известно наверняка — люди начали осваивать этот мир совсем недавно, им помог сделать это научный прогресс. Без своих железяк мы никто для этого мира, он сжирает нас так же легко, как тигр заброшенного к нему в клетку барашка — без шансов на выживание. Сто лет не прошло, как человек начал освоение нового мира, а уже сумел неплохо закрепиться в нём. Нас, людей, много, мы как саранча, сложно остановить. Идеальные оккупанты, с поразительной способностью привыкать ко всему, вот кто мы. Наверное, в этом деле даже мишки нам не соперники, потому что не умеют так быстро размножаться. Возведение городов и посёлков в разных частях материка; строительство дорог, по которым можно с трудом, но ездить; создание пусть хреновой, но работающей связи; запуск добывающей и перерабатывающей промышленности — всё это человек сумел сделать довольно быстро и продолжает развивать. Наверное, не пройдёт и сотни лет, и этот мир станет таким же, как прежний. Если, конечно, человеку разрешат. А пока всё не так сладко, даже одного процента единственного доступного материка этого мира не принадлежат людям. Мест, где нога двуногого паразита ещё не ступала, в этом мире навалом. Я в этом убедился, попутешествовав с медведями самую малость. И не перестану удивляться, уверен в этом. — Мёртвый Червь. — Угрх, первым оказавшись на горном хребте, который мы штурмуем уже полдня, указал куда-то вдаль. Преодолев последние метры, я добрался до мишки, сел на камень и перевёл дух. Посмотрев назад, ужаснулся от пути, который проделали. Там, на многие километры вниз, нет ничего, кроме камня. Место, в котором сейчас находимся, мохнатые называют Хаурхран-хрейг, что на их языке звучит как Гиблые горы. Люди в названиях тоже преуспели, дав горному массиву название Непроходимый Северо-Восточный. Смотрю назад и вперёд и понимаю, что оба правы, здесь невозможно ходить и легко погибнуть. Если бы не медведи, я бы даже одного процента пути не осилил, только они, и никто кроме, знают тайные тропы, которые и тропами не назовёшь. Десятки раз, давно сбился со счёта, приходилось сидеть на плечах мохнатых, потому что своими ногами преодолеть препятствия был не способен. И ещё не раз посижу на них, уверен. — Дальше ходу нет? — спросил я, на грани возможностей зрения улавливая место, где находится нужное нам ущелье. — В обход пойдём? Утром нам пришлось разделиться, основной отряд медведей пошёл вперёд, потому что я сильно торможу их. Только Угрх остался, его помощи для данного отрезка пути достаточно. Причину спешки не знаю, и о ней никто не говорит. — Ущелье там, — Угрх указал лапой в том направлении, в которое я смотрел. — Проблем по маршруту не предвидится, мы дойдём туда к завтрашнему утру. Один из берсерков дождётся нас и расскажет, есть ли опасности в поселении людей. Если всё хорошо, то ты, Никита, встретишься с себе подобными, проведёшь среди них сутки, а затем отправишься с нами, и там уже до конца, никаких людей. Готов или передохнуть хочешь? — Как только узнаю, про какого Мёртвого Червя ты говорил, так сразу и пойду, — ответил я, мысленно борясь с ленью и усталостью. Кровать — вот о чём мечтаю уже долгое время, спать на камнях надоело. Жаль, что леса закончились и начнутся они не скоро. — Мёртвый Червь — место, в которое идём, так зовётся ущелье. Оно единственное, по которому можно пересечь насквозь Гиблые горы. Люди проложили там дорогу и построили небольшое поселение. В этих краях представителей твоей расы немного, не любят они сюда соваться, опасностей многовато, и местность неудобная. Вам больше равнины нравятся… С трудом заставив ноги работать, я встал. Потянувшись и сморщившись от боли в мышцах, сказал: — Даже твои настойки не помогают, мышцы сплошная боль. Ещё часа два, а затем привал, иначе никак. Господи, не представляю, как мы будем спускаться…