Итак, во всяком случае сегодня меня не ожидают какие-либо неприятности. И эта бабочка не такая уж дура, чтобы в первую же минуту окунуть меня в свои темные дела. На сегодня запланирована, видимо, только психологическая подготовка. Галя между тем торопливо накрывает на стол. Главное место на нем занимает солидный графин с водкой и бутылка коньяка. Легкие напитки программой не предусмотрены. Среди прочих закусок появляется и целое блюдо великолепной жареной скумбрии. Дирекция, очевидно, не останавливается перед расходами. Потчует меня Галя с увлечением и энергично подливает водку. Я на ее глазах старательно и очень постепенно хмелею. Так же старательно я демонстрирую и свою растущую влюбленность. Но от слишком горячих излияний Галя, слава богу, вынуждена уклоняться. Как-никак, но она совсем недавно потеряла любимого человека. Это обстоятельство, о котором ей волей-неволей приходится все время помнить, заставляет ее быть хоть отчасти сдержанной. И я уважаю ее чувства. Довольно долго у нас идет обычный «треп за жизнь», разговор легкий и бездумный, в котором, однако, улавливаются черточки подлинного Галиного характера. – …Ай, брось, – говорит она мне. – Всех будешь жалеть, на себя не хватит. А сама себя не пожалеешь, никто тебя не пожалеет. Своя рубашка у всех ближе к телу, чтоб ты знал! – Ну все-таки… – пытаюсь возразить я, желая продлить спор. – Или нет! – запальчиво перебивает меня Галя. – Ах, ты еще у меня, таки да, глупенький! Никому не верь, никому. Я уже давно разуверилась. Чтоб ты знал. Есть люди плохие и очень плохие, ну еще никакие, слюнявые, я их называю. – А тот, кого ты любила, он какой был? – Он? Да никакой. В том и беда. Он был слабый. И меня не послушал. А надо быть сильным и смелым. И любить надо так. Ты умеешь любить? Но знаешь как? Чтобы только любовь у тебя была. Чтобы за любимую с головой в воду. Вот так умеешь? – Умею, – отвечаю я с искренней убежденностью. Но если бы Галя знала, как далеко я в этот миг от нее. И лишь усилием воли я заставляю себя вернуться в эту комнату. – Ах, как это чудесно, – мечтательно и томно шепчет Галя. – Женщине от мужчины больше ничего не надо, чтоб ты знал, милый. О да! Я себе представляю, как легко и быстро соблазнил ее Зурих своими деньгами и подарками и сделал еще хуже, чем она была до этого. Он втянул ее в свои темные дела, сделал из нее ловкую спекулянтку, а может быть, что-то еще более опасное. И теперь эта маленькая хищница, видимо, собирается надуть его самого, крупно надуть, на золоте. А заодно прибрать к рукам и партию кофточек. И тут нужен ей я. Вот кем стала эта женщина. А раньше, я уверен, была просто дурочкой, хорошенькой, сверхсоблазнительной дурочкой, вокруг которой вились всякие, и свою долю в ее жалкую судьбу они, эти «всякие», тоже внесли. Спросить бы ее о той, прежней ее жизни. Но в какой-то момент Галя вдруг становится серьезной и собранной. По-видимому, она решает, что я достаточно выпил и лукавить с ней уже не в состоянии. – Ты можешь сделать ради меня одно колоссальное дело. Да или нет? – спрашивает она и умоляюще смотрит мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них что-то. – Могу, – твердо объявляю я. – Какое дело? – Я говорю… за того человека. Он грозит меня тоже… убить. Голос у нее прерывается и дрожит. Кажется, она и в самом деле боится этого человека. – За что? – спрашиваю я. Вопрос поставлен быстро, напористо и как-то неудобно. Галя, я вижу, слегка смешалась и говорит первое, что ей приходит в голову: – А я ему отказала во взаимности. Он давно до меня добивается. И убил он из ревности, я знаю. – Я ему покажу взаимность, – с угрозой говорю я. – Покажи. Покажи обязательно, – горячо и умоляюще шепчет Галя, прижимаясь ко мне и как бы ища защиту. – Ты такой сильный… Фу ты! Ну и сценка. А еще говорят, что в жизни такого не бывает. Мне становится смешно, но я держу себя в руках. Ничего не поделаешь. – Будь спокойна, – распаляюсь я. – Где этот тип? – Завтра, – говорит Галя. – Ах нет. Завтра праздник. Послезавтра мы пойдем в одно место, и я тебе его покажу. – Что еще за место? – грубовато спрашиваю я. Но сейчас это можно, я все-таки выпил и к тому же взволнован. – Есть у нас одно такое местечко, – улыбается Галя. – «У господа бога за пазухой». Не слыхал? Я с изумлением смотрю на нее. Галя понимает мое изумление по-своему и звонко смеется. …Поздно вечером я ухожу домой. Во дворе мне уже совсем по-приятельски бросается в ноги Шалун и тихо урчит. Я запускаю пальцы в его густую шерсть и бормочу: – Ну, приятель, и выбрал же ты себе хозяйку. На следующий день внезапно и резко холодает. В воздухе носятся редкие снежинки. Солнце лишь изредка выглядывает между черно-лиловыми тучами. Но одетая в красные полотнища и флаги Одесса все равно веселится и радуется празднику. Многоголосый шум, музыка, песни вливаются в окна гостиницы, бередят и торопят нас. Мы с Леной залезаем в свои свитеры и куртки и отправляемся бродить по городу. Мы идем по Приморскому бульвару, откуда виден весь порт и расцвеченные флагами белоснежные корабли, по знаменитой Дерибасовской, где шумный и пестрый людской поток льется прямо по мостовой. На пальто и куртках алеют кумачовые ленточки праздничных значков, над головами плывут флаги, портреты, транспаранты, разноцветные воздушные шары. Потом мы с Леной выходим на Пушкинскую, пожалуй, самую красивую из всех улиц, и в праздничном людском потоке двигаемся в сторону вокзала. Кругом нас столько веселых, смеющихся, удивительно славных лиц. И я чувствую, как влюбляюсь, по-настоящему влюблюсь в Одессу и сам же усмехаюсь над своими сентиментальными мыслями. Неожиданно перед нами вырастает Гога. Он в черном кожаном пиджаке и ярком кашне. Он выскакивает из толпы, как черт из коробочки, и мне на секунду становится неприятно. Я сейчас настроен совсем на другую волну. – Салют! – кричит Гога, размахивая красным флажком. Гога подскакивает ко мне чуть не вплотную и, задрав голову, шепчет в ухо: – Следуйте за мной. Я покажу один дом. И ша! Вопросы потом. А пока «мы только знакомы, как странно». Народная песня. Затем он галантно раскланивается с Леной и даже целует ей руку. Делать нечего, мы сворачиваем в какую-то тихую улицу и идем вслед за Гогой, который с независимым видом следует впереди нас. Очевидно, по каким-то соображениям он не хочет демонстрировать свое знакомство с нами. Я стараюсь запомнить улицы, по которым мы идем. Наконец Гога сворачивает в подворотню какого-то большого и, видимо, старого здания с высокими стрельчатыми окнами и каменным львом у подъезда. В большой полутемной подворотне Гога поджидает нас. Когда мы туда заходим, он берет меня под руку, отводит в сторону и указывает в глубину двора, где стоит небольшой деревянный домик. – Вон в той доходяге, – тихо говорит Гога и опасливо озирается, – временная резиденция этого типа. Предупреждаю, бандит. Он будет делать Галку, – и, словно спохватившись, торопливо добавляет: – Ша. Я исчезаю. Вы после меня. Ясно? И не сразу. Мы возвращаемся к Лене. Гога, обольстительно улыбаясь, прощается с ней. – Вы разрешите вечерком вас сфотографировать? – галантно осведомляется он. Я незаметно киваю Лене. – Заходите, – весело соглашается Лена. Гога довольно поспешно и с явным облегчением ретируется. Неужели он так рисковал, приведя нас сюда? Мы с Леной, обнявшись, словно влюбленные, нашедшие, наконец, укромный уголок, стоим еще некоторое время в подворотне. Через голову Лены я внимательно изучаю двор и одинокий домик вдали. – Интересно, кто этот тип… – задумчиво говорю я. – Откуда он приехал и кто его позвал? – Позвал его Зурих, – убежденно отвечает Лена, пряча лицо у меня на груди. – А вот приехал… может быть, тот самый, из Пунежа, как ты думаешь? – Возможно, – соглашаюсь я. – Вполне возможно. Эх, хоть одним бы глазком на него взглянуть. – Ничего. Взглянут другие. – А может быть, зайдем во двор? – предлагаю я. – Он же нас не знает. Хотя бы поближе рассмотрим эту доходягу. – Не надо, – решительно возражает Лена. – На всякий случай не надо. Мало ли что. И, к счастью, я ее слушаюсь. Мы не спеша возвращаемся в гостиницу. Адрес дома я немедленно сообщаю по телефону Стасю. – Все будет сделано, – говорит он. – Вечером жди Леву, как условились. Ты меня понял? Лева приезжает к нам под вечер. Одет он подчеркнуто небрежно. Перепачканное в чем-то пальто, мятая старая кепка, под скрученным в жгут сереньким кашне виден расстегнутый ворот заношенной рубашки. Физиономия у него заросла черной щетиной. Словом, Лева выглядит довольно жутковато. – Тебе надо соорудить такой же туалет, – застенчиво улыбаясь, говорит он. Мы с Леной принимаемся за дело. Этот вариант предусмотрен нами еще в Москве. – Велено передать, – говорит между тем Лева, – по этому адресу действительно живет приезжий. Пока только установлено, что он из Москвы. Вот тебе и раз! Кто же это может быть? Как хорошо, что мы не зашли во двор. Когда мы собираемся наконец уходить, на город уже опускаются сумерки. Напоследок Лева критически осматривает меня. – Тебе бы еще роста убавить, и полный порядок, – усмехаясь, говорит он. – Чтоб не бросаться в глаза. Первая заповедь в нашем деле. – Трудновато, – отвечаю я. – Но если ты велишь… – Ай, бросьте, – машет рукой Лева. – Калеки мне тоже не нужны. – Мальчики, только будьте осторожны, – говорит Лена и, обращаясь ко мне, добавляет. – Мне еще не хватает, чтобы что-то случилось с тобой.