— Это ненадолго, — сказал доктор Хендрикс и засмеялся своим фирменным смехом, сначала вдохнул, потом выдохнул, что-то вроде хи-хи. Торчащие передние зубы и невероятный рост — шесть футов семь дюймов[53] — объясняли его прозвище: Донки Конг. Она повернулась и пристально на него посмотрела. — Это наши подопечные. Дешевые шутки здесь не приветствуются, Дэн. — Извините. — Ему захотелось добавить: Кого ты хочешь обмануть, Сиггерс? Сказать такое было бы невежливо, да и на самом деле, вопрос был бы риторическим. Он знал, что она никого не обманывает, и меньше всего себя. Сиггерс была похожа на того неизвестного нацистского шута, который думал, что написать над входом в Освенцим: Arbeit macht frei, — Работа делает свободным — было просто потрясающей идеей. Миссис Сигсби взяла в руки папку вновь прибывшего. Хендрикс поместил в её правый верхний угол круглый розовый стикер. — Есть какая-либо польза от твоих розовых стикеров, Дэн? Хоть какая-нибудь? — Вы же знаете, что да. Вы же видели результаты. — Да, но что-нибудь реально доказанное? Прежде чем добрый доктор успел ответить, в комнату просунулась Розалинда. — У меня для вас документы, Миссис Сигсби. У нас еще пятеро на подходе. Я знаю, что они были в вашей электронной таблице, но они опережают график. Миссис Сигсби выглядела довольной. — Все пятеро сегодня? Должно быть, я праведно живу. Хендрикс (он же Донки Конг) подумал: Ты не можешь так уж безапелляционно заявлять, что живешь праведно, не так ли? Твоя прямая линия всегда пунктиром. — Сегодня только двое, — сказала Розалинда. — Прибудут вечером. С командой Изумрудных. Завтра еще три, с Опаловыми. Четверо — ТК. Еще один — ТП, и он — крутой улов. НФГМ — девяносто три. — Эйвери Диксон, правильно? — Сказала Миссис Сигсби. — Из Солт-Лейк-Сити. — Из Орема, — поправила Розалинда. — Мормон из Орема, — сказал доктор Хендрикс и хихикнул. Да уж, крутой улов, — подумала Миссис Сигсби. На бланке Диксона не будет розового стикера. Для этого он слишком ценен. Минимальные инъекции, чтобы не было судорог, никаких притоплений. Только не с НФГМ более 90. — Отличная новость. Действительно отличная. Принесите папки и положите их на мой стол. Вы продублировали их по электронной почте? — Конечно. — Розалинда улыбнулась. Электронная почта рулит миром, но они оба знали, что Миссис Сигсби предпочитает бумагу пикселям; она была старой закалки. — Я принесу их как можно скорее. — Кофе, пожалуйста, и как можно скорее. Миссис Сигсби повернулась к доктору Хендриксу. Такой высокий, а все еще носится по этажам, — подумала она. Как врач он должен знать, насколько это опасно, особенно для такого высокого человека, у которого сосудистая система качает на полную нагрузку. Но никто так не умеет игнорировать медицинские реалии, как сам медик. Ни Миссис Сигсби, ни Хендрикс не были ТП, но в этот момент их посетила одна и та же мысль: насколько все было бы проще, если бы существовала взаимная симпатия, а не взаимное отвращение. Как только они снова оказались в комнате одни, Миссис Сигсби откинулась назад, чтобы посмотреть на нависавшего над ней доктора. — Я согласна, что интеллект юного мистера Эллиса не имеет решающего значения для наших целей в Институте. С таким же успехом Ай-Кью у него мог быть и 75. И все же мы приняли решение изъять его из того мира, да еще и немного раньше времени. Его приняли сразу не в один, а в два колледжа — МТИ и Эмерсон. Хендрикс моргнул. — В двенадцать? — Вот именно. Убийство его родителей и последовавшее за этим исчезновение будут новостью, но она вряд ли выйдет за пределы городов-близнецов, хотя может вызывать рябь в Интернете в течение недели или около того. А вот если бы он произвел академический фурор в Бостоне, прежде чем исчезнуть, новость была бы куда более важной. Такие дети, как он, знают способ попасть в телевизор, обычно в раздел О-Боже-ж-мой. Что я всегда говорю, доктор? — Что в нашем деле отсутствие новостей — это хорошая новость. — Правильно. В идеальном мире мы бы его пропустили. Мы все еще имеем порядочное количество ТК. — Она постучала пальцем по розовому стикеру на бланке приема. — Это показывает, что его НФГМ не так уж и высок. Только… Ей не нужно было заканчивать. Некоторые товары встречаются все реже и реже. Бивень слона. Шкура тигра. Рог носорога. Редкие металлы. Даже нефть. Сюда вы можете добавить и этих особых детей, чьи необычные качества не имеют ничего общего с их Ай-Кью. На этой неделе приедут еще пятеро, включая Диксона. Очень хороший улов, но два года назад их могло быть и тридцать. — Ой, смотрите, — произнесла Миссис Сигсби. На экране ее компьютера их новое поступление приближался к самому старому жителю Передней Половины. — Сейчас он встретится со слишком-умной-на-ее-же-беду Бенсон. Она выдаст ему сенсацию или какую-нибудь ее версию. — Все еще в Передней Половине, — сказал Хендрикс. — Нам следует сделать её чертовым официальным встречающим. Миссис Сигсби одарила его самой ледяной улыбкой. — Уж лучше она, чем ты, док. Хендрикс посмотрел сверху вниз и подумал, не сказать ли ему: С этой выгодной позиции я вижу, как быстро редеют твои волосы, Сиггерс. Это неотъемлемая часть твоей некритической, но затянувшейся анорексии. Твой скальп розовый, как глаз кролика-альбиноса. Было много вещей, которые он хотел сказать ей, грамматически безупречному плоскогрудому главному администратору Института, но никогда этого не делал. Это было бы неразумно. 9 Шлакоблочный коридор был усеян дверями и увешан плакатами. Девушка сидела под одним из них, с черным мальчиком и белой девочкой, которые прижались друг к другу лбами и глупо улыбались. Подпись внизу гласила: Я РЕШИЛ БЫТЬ счастливым! — Тебе это нравится? — Спросила черная девушка. При ближайшем рассмотрении сигарета, свисавшая у нее изо рта, оказалась разновидностью конфеты. — Я бы исправила надпись на: я решил БЫТЬ ХРЕНОВЫМ, но тогда они могут забрать мою ручку. Иногда они позволяют дерьму течь, а иногда нет. Проблема в том, что ты никогда не знаешь наверняка, в какой момент все меняется. — Где я? — Спросил Люк. — Что это за место? — Ему хотелось плакать. Он догадался, что это были побочные последствия дезориентации. — Добро пожаловать в Институт, — сказала она. — Мы в Миннеаполисе? Она рассмеялась. — Вряд ли. И больше не в Канзасе, Тотошка[54]. Мы в штате Мэн. Где-то в глухомани. По крайней мере, так считает Морин. — В Мэне? — Он покачал головой, словно получил удар в голову. — Ты уверена? — Да. Ты выглядишь слишком белым, белый мальчик. Я думаю, тебе стоит присесть, прежде чем ты свалишься. Он сел, держась одной рукой за стену, потому что его ноги не желали нормально сгибаться. Это больше походило на падение. — Я был дома, — сказал он. — Я был дома, а потом проснулся здесь. В комнате, которая выглядит как моя комната, но таковой не является. — Я знаю, — сказала она. — Шок, не так ли? — Она сунула руку в карман брюк и достала оттуда пачку. На ней был изображен ковбой, бросающий лассо, конфеты-сигареты ПОГОНЩИКОВ ЛОШАДЕЙ, — гласила надпись. КУРИТЕ ТАК ЖЕ, КАК ПАПА! — Хочешь одну? Немного сахара может поднять тебе настроение. Мне это всегда помогает. Люк взял пачку и поднял крышку. Внутри оставалось шесть сигарет, каждая с красным кончиком, который, как он догадался, должен был изображать огонек. Он взял одну, сунул в рот и откусил половину. Сладость затопила его рот. — Никогда не делай этого с настоящей сигаретой, — сказала она. — Вкус тебе и вполовину не понравится. — Я и не знал, что они все еще продают такие вещи, — сказал он. — Такие — уж точно не продаются, — сказала она. — Курить так же, как папа? Ты издеваешься? Должно быть, это антиквариат. Но реально странная хрень у них продается в столовой. Включая настоящие сигареты, можешь мне поверить. Все крутые марки — Лаки, Честерфилды, Кэмелы, как в тех старых фильмах по Ти-Си-Эм[55]. У меня есть соблазн попробовать, но чел, они берут за них слишком много жетонов. — Настоящие сигареты? Ты же не хочешь сказать, что они для детей? — Все здешние обитатели — дети. Не то, чтобы сейчас их было много в Передней Половине. Но Морин говорит, что скоро к нам могут подтянуться еще несколько. Я не знаю, откуда она черпает информацию, но обычно все подтверждается. — Сигареты для детей? Что здесь такое? Остров Удовольствий? — Что-то в данный момент он не чувствовал себя счастливым и умиротворенным. Её это рассмешило. — Как в Пиноккио! Точно! — Она подняла руку. Люк дал ей пять и почувствовал себя немного лучше. Трудно сказать, почему. — Как тебя зовут? Я не могу продолжать называть тебя белым мальчиком. Это, типа, расовая дискриминация. — Люк Эллис. А ты кто? — Калиша Бенсон. — Она подняла палец. — А теперь слушай внимательно, Люк. Ты можешь звать меня Калиша, или можешь звать меня Ша. Только не называй меня Спортсменкой. — А почему нет? — Все еще пытаясь сориентироваться, но безуспешно. Даже близко нет. Он съел вторую половину своей сигареты, ту, что с фальшивым угольком на кончике. — Потому что именно так говорят Хендрикс и его коллеги-дармоеды, когда делают тебе уколы или берут анализы. — Я воткну иглу тебе в руку, будет больно, но будь Спортсменкой. Я собираюсь засунуть этот предмет тебе в горло, что заставит тебя крутиться, как гребаный червяк, но будь Спортсменкой. Мы собираемся погрузить тебя в бак, просто задержи дыхание и будь Спортсменкой. — Вот поэтому-то ты и не должен называть меня Спортсменкой. Люк почти не обратил внимания на информацию о тестах, решил, что подумает об этом позже. Его мысли вертелись вокруг слова гребаный. Он слышал это слово от многих мальчиков (они с Рольфом часто повторяли его, когда тусили), и от хорошенькой рыжей девушки, которая могла провалить ЕГЭ, но никогда от девочек его возраста. Он предположил, что это означало, что он вел весьма беззаботную жизнь. Она положила руку ему на колено, отчего у него слегка защекотало в груди, и серьезно на него посмотрела. — Но мой совет — не сдавайся и будь Спортсменом, независимо от того, насколько это отстой, независимо от того, что они засовывают тебе в глотку или в задницу. Или топят в баке, о котором я толком ничего не знаю, меня этой процедуре не подвергали, только слышала о ней, но я точно знаю, что пока тебя изучают, ты остаешься в Передней Половине. Я не знаю, что происходит в Задней Половине, и не хочу знать. Все, что я знаю, это то, что Задняя Половина похожа на Тараканий мотель[56] — дети туда заселяются, но не выселяются. Во всяком случае, обратно они точно не попадают.