Он сделал движение, чтобы уйти, но потом обернулся. — Пожалуй, схожу, наберу льда. Вчера они немного поколотили меня, и у меня болит лицо. — Сделай это, сынок. Сделай. И снова это слово сынок его согрело. Ему захотелось улыбнуться. Он взял ведерко, которое все еще стояло в его комнате, вылил талую воду в раковину ванной и пошел к автомату со льдом. Морин стояла там, прижавшись задом к стене из шлакоблоков, положив руки на голени почти у самых лодыжек. Люк поспешил к ней, но она отмахнулась. — Просто растягиваю спину. Вправляю позвонки. Люк открыл дверцу автомата со льдом и достал совок. Он не мог передать ей записку, как Калиша передала ему, потому что, хотя у него и был ноутбук, у него не было ни бумаги, ни ручки. Даже огрызка карандаша не было. Может, это и хорошо. Записки здесь были опасны. — Лия Финк, в Берлингтоне, — пробормотал он, зачерпывая лед. — Рудольф Дэвис, в Монпелье. У обоих по пять звезд на Дотошном адвокате. Это специализированный веб-сайт. Вы сможете запомнить имена? — Лия Финк, Рудольф Дэвис. Благослови тебя Господь, Люк. Люк понимал, что лучше на этом и закончить, но любопытство взяло верх. Оно всегда брало над ним верх. Поэтому вместо того, чтобы уйти, он колотил по льду, как будто хотел его разбить. Лед не нужно было ломать, но звук был таким приятным и громким. — Эйвери сказал, что деньги, которые вы накопили, предназначены для ребенка. Я знаю, что это не мое дело… — Малыш Диксон — один из тех, кто умеет читать мысли, не так ли? И он, должно быть, очень сильный, пачкает он постель или нет. Никаких розовых стикеров на его деле. — Да, он такой. — Люк продолжал помешивать лед совком. — Что ж, он прав. Это было церковное усыновление, сразу после рождения моего мальчика. Я хотела оставить его, но пастор и моя мать меня отговорили. Пес, за которого я вышла замуж, никогда не хотел иметь детей, это была одна из причин, из-за которой я согласилась на усыновление. Тебе это действительно интересно, Люк? — Да. — Ему было интересно, но говорить слишком долго — плохая идея. Может, они и не слышали, но могли видеть. — Когда у меня начались боли в спине, мне пришло в голову, что я должна узнать, что с ним стало, и я узнала. Правительство штата говорит, что они не должны раскрывать тайну, куда передаются дети, но церковь хранит записи об усыновлении, начиная с 1950 года, и я раздобыла компьютерный пароль. Пастор хранит его под клавиатурой в приходском доме. Мой мальчик всего в двух городах от того места, где я живу в Вермонте. Выпускник в старшей школе. Он хочет поступить в колледж. Это я тоже выяснила. Мой сын хочет поступить в колледж. Вот куда нужно направить деньги, а не для того, чтобы оплачивать счета этой грязной собаки. Она вытерла глаза рукавом, быстрым и почти незаметным жестом. Он закрыл автомат со льдом и выпрямился. — Позаботьтесь о своей спине, Морин. — Так и сделаю. Но что, если это рак? Это было то, о чем она думала, и он это знал. Она коснулась его плеча, когда он отвернулся, и наклонилась поближе. У нее было неприятное дыхание. Это было дыхание больного человека. — Ему вовсе не обязательно знать, откуда взялись деньги, моему мальчику. Но он должен их иметь. Как ты думаешь, Люк? Делай, что они тебе говорят, без пререканий. Все, что они говорят. — Она колебалась. — И если ты хочешь поговорить с кем-нибудь о чем-нибудь… делай это здесь. — Я думал, что есть еще места, где… — Делай это здесь, — повторила она и покатила свою корзину назад, туда, откуда пришла. 19 Выйдя на игровую площадку, Люк с удивлением увидел, что Ники играет в ЛОШАДКУ с Гарри Кроссом. Они смеялись, толкались и подшучивали друг над другом, как будто были друзьями с первого класса. Хелен сидела за столом для пикника, играя в Войнушку[119] с Эйвери. Люк сел рядом с ней и спросил, кто выигрывает. — Тяжело сказать, — ответила Хелен. — Эйвери легко разбил меня в прошлый раз, но сейчас идет упорная борьба. — Она говорит, что это чертовски скучно, но при этом ведет себя хорошо и игру не бросает, — сказал Эйвери. — Разве не так, Хелен? — Так и есть, Маленький Крескин[120], так и есть. А после этого мы перейдем к Слэп Джеку[121]. Тебе это не понравится, потому что я жестко шлепаю. Люк огляделся и почувствовал внезапный укол беспокойства. Оно расцвело эскадрильей призрачных точек перед его глазами, и тут же исчезло. — А где Калиша? Они её не… — Нет, нет, они никуда ее не дели. Она просто принимает душ. — Люку она нравится, — объявил Эйвери. — Она ему очень нравится. — Эйвери? — Что, Хелен? — Некоторые вещи лучше держать за зубами. — Это почему же? — Потому что буква У кривая и не может быть прямой. — Она внезапно отвела взгляд. После чего провела рукой по своим темно-русым волосам, возможно, чтобы скрыть дрожащую челюсть. Если так, то это не сработало. — Что случилось? — Спросил Люк. — Почему бы тебе просто не спросить Маленького Крескина? Он все видит, все знает. — У нее термометр в жопе побывал, — сказал Эйвери. — Ааа, — сказал Люк. — Верно, — сказала Хелен. — Насколько это, блин, унизительно? — Очень унизительно, — сказал Люк. — Но также восхитительно и вкусно, — сказала Хелен, и они оба рассмеялись. Хелен сделала это со слезами на глазах, но смех был смехом, и возможность смеяться здесь была просто бесценным сокровищем. — Я не понимаю, — сказал Эйвери. — Как получение термометра в задницу может быть восхитительным, а особенно вкусным? — Вкусно, если вылизывать его, когда он оттуда выходит, — сказал Люк, и тогда они все завыли от хохота. Хелен ударила кулаком по столу, отчего карты разлетелись. — О Боже, я обмочилась, это отвратительно, не смотри! — И она побежала, чуть не сбив с ног Джорджа, выходившего на улицу и поглощающего арахисовое масло из чашки. — Что с ней? — Спросил Джордж. — Обмочилась, — сухо ответил Эйвери. — Вчера вечером я тоже обмочился в постель, так что могу её понять. — Спасибо, что поделился, — улыбнулся Люк. — Иди и поиграй в ЛОШАДКУ с Ники и новеньким. — Ты с ума сошел? Они слишком взрослые, и Гарри уже однажды толкнул меня. — Тогда иди, попрыгай на батуте. — Мне надоело. — Все равно иди, попрыгай. Мне надо поговорить с Джорджем. — Насчет огней? Каких еще огней? Парень, подумал Люк, чертовски силен. — Иди, попрыгай, Эйвестер. Покажи нам пару сальто. — И постарайся не сломать себе шею, — сказал Джордж. — Но если ты это сделаешь, я спою Ты такая красивая[122] на твоих похоронах. Несколько мгновений Эйвери пристально смотрел на Джорджа, потом сказал: — Но ты ведь её ненавидишь. — Да, — ответил Джордж. — Да, верно. То, что я сказал, называется сатирой. Или, может быть, иронией. Я всегда путаю эти две вещи. А теперь иди. Положи яйцо в ботинок и взбей его. Они смотрели, как он тащится к батуту. — Этому парню десять лет, и если не считать экстрасенсорного дерьма, он ведет себя так, будто ему шесть, — сказал Джордж. — Насколько это хреново? — Довольно хреново. Сколько тебе лет, Джордж? — Тринадцать, — мрачно ответил Джордж. — Но в эти дни я чувствую себя на все сто. Слушай, Люк, они говорят, что с нашими родителями все в порядке. Ты в это веришь?